Евгения Барбуца - Сказка для волка
— Сколько времени? — хрипло спросил он, не открывая глаз.
— Одиннадцать, — тихо ответила я.
Он поднялся, потер лицо руками и зевнул.
— Иди переодевайся, через полчаса выезжаем, — сообщил он. — А я пока помощничкам позвоню.
Никакой неловкости с его стороны я не наблюдала, зато испытала, как возвращается чувствительность к отлежанной ноге. Не самое приятное ощущение. Но я же гордая и хромать не собираюсь. Показывать свое странное состояние тоже не буду.
Через три с половиной часа я в компании Александра, Лехи и Игоря стояла у разрытой Машиной могилы. Для этого пришлось поднять мраморную плиту, лежащую сверху. Оказывается, для трех взрослых оборотней подобный трюк не проблема. Чего уж там, им яму в два метра раскопать за каких-то тридцать минут — пустяк. Во время работы недовольные Игорь и Леха громко и обиженно сопели, периодически посматривая на меня. Они не понимали.
Темно, лишь звезды освещали довольно большое кладбище. Местный сторож тихо спал в своей сторожке, сладко обнимая бутылку водки. Зачем вообще нужна эта должность? Странный мир. Люди не правы, говоря, что ночью на кладбище страшно. Ночью на кладбище тихо. Сверчки выдают рулады, комары летают, свежий ветерок развевает волосы, и трое оборотней активно работают лопатами. Мне понравилось.
Гроб открывать не стали, мои нервы не железные. Голову бросила поверх крышки нынешнего Маниного пристанища.
Могилу закапывали так же молча и быстро, как раскапывали. И гранитную плиту установили обратно. И даже цветы воткнули на прежнее место. Чувствуется опыт. Могила выглядела так, будто ее и не трогали.
После выполненной работы я осталась наедине с памятником. Мне бы очень хотелось сказать, что наедине с Машкой, вот только Машки там не было. Там был изуродованный труп и ее памятник. А самой Мани больше никогда не будет.
Я не плакала и не говорила ничего. Просто стояла и смотрела на звезды, даже не на фотографию, что была выгравирована на черном мраморе, а на небо.
— Прости меня, Маня, — все же прошептала я. — Я еще не всех достала, — и медленно побрела к мужчинам, стоящим в отдалении.
Домой добирались в той же тишине. Припарковав машину, Саша вышел и помог выйти мне. Леха с Игорем вместе с нами зашли в дом. Я не стала задерживаться и сразу же отправилась в душ. Не знаю, сколько времени я провела под теплыми струями воды, но когда появилась в спальне, в которую меня поселил Александр, то обнаружила хозяина дома, сидящего на огромной кровати. Я замерла посреди комнаты, судорожно прижимая мокрое полотенце к груди. Я вообще не любитель вытираться после душа, предпочитая, чтобы вода высыхала сама.
— Ру, — тихо и как-то виновато позвал он, — подойди.
Тут же возникло желание бежать в противоположную сторону. Но, пересилив себя, подчинилась. Шаг, еще один неуверенный шажок, тело слушалось все хуже и хуже.
Саша не выдержал, сам встал и в одно мгновение оказался рядом.
Комнату освещало электричество, неживой яркий свет.
— Не бойся, маленькая. Это не больно.
В его руках я увидела пустой шприц. У меня внутри все похолодело.
— Нет, — прошептала я непослушными губами.
— Ру, я уже все знаю. — Его голос успокаивал, но слова убивали. — После похорон, помнишь, я схватил тебя за волосы? Выдрал пару волосков. Этого хватило для теста.
Нет.
— Ты… — Дыхание перехватило, и договорить я не смогла.
— Я, Ру.
— Зачем?
— Чтобы убедиться. И тогда, и сейчас. Тогда, чтобы подтвердить собственные догадки, а сейчас — понять, что именно не так.
— Степень моего уродства по волоску выяснить не удалось? — горько усмехнулась я.
Он взял меня за ладонь и подвел к кровати. Усадив, перевязал руку жгутом, который ранее я не заметила, а после все-таки воткнул в меня иголку. Жгут убрали.
Было больно. Не в месте укола. Почему-то болело в груди.
С каким-то нездоровым интересом я наблюдала, как собственная кровь заполняет полое пространство шприца. Вместе с кровью уходило и то тепло, что родилось в моей душе по отношению к Александру.
— А давай я сама тебе скажу, что не так? Давай? — нервозно хихикнула я. — У меня на одну пару хромосом больше. Забавно, правда? Генетический мутант. Из-за этой пары мой мозг работает не так, как у нормальных людей, чего уж там, он даже устроен немного по-другому. А еще ты, наверное, захочешь сделать томографию головного мозга. Они ведь так и делали.
Иголка покинула мое тело.
— Кто? — Его голос мне не понравился.
Нет, не так. Я испугалась. Вновь.
— Не важно, — буркнула я, отворачиваясь.
— Я спросил кто? — прорычал он.
— Я, — как же хочется исчезнуть, — я лежала в психиатрической клинике. Мне лет одиннадцать было. Постоянно кровь брали. Сплошные тесты, аппаратура. И липучки эти. И волосы на голове сбрили.
Меня затрясло. Я не люблю вспоминать. Ненавижу.
— Ру, маленькая. — Он протянул ко мне руку, но мне противно.
Я рассказала свою самую страшную тайну. По крайней мере, одну из них.
Ненавижу. Не Сашу. Себя.
— Уйди, — попросила я.
— Руслана.
— Уйди! — визг.
Он отшатнулся. Встал и вышел.
Я чувствовала себя грязной и разбитой. Как будто меня долго били ногами. Снова захотелось помыться.
Забравшись на кровать, укуталась в одеяло. Было холодно, очень холодно. И воспоминания, снова и снова голос доктора, говорящего «потрясающе, это же находка для науки».
Я не слышала, как он вошел. Не видела. Но вот его горячие объятия почувствовала.
Вырываться? Зачем?
— Расскажи, — попросил он, прижимая меня к своей груди.
Он горячий, но мне все равно холодно, оттого сильнее к нему прижалась.
— У меня аутизм. Легкая форма. В детстве не так заметно было, но потом… — срывающимся голосом шептала я. — Мне было плохо. Раздражительность, необоснованная агрессия, при мне резких движений делать нельзя было, я на людей бросаться начинала. И хотелось, постоянно чего-то хотелось, то ли сдохнуть, то ли чтобы сдохли окружающие. А потом я нашла выход. Умереть самой проще. Дядя успел стащить меня с балконного парапета. Мы тогда в другом городе жили. В Сибири. Зима была. И холодно, постоянно холодно. Он не знал, что со мной делать, у него как раз бизнес налаживался. Он сдался после того, как я ногтями начала сдирать с себя кожу. Под ней все так чесалось, я хотела, чтобы ушло. Самое странное — шрамов не осталось. Совсем. Шрамов никогда не было. И он отвез меня в лучшую клинику. Под Москвой. Частную.
Я умолкла. Раскаленный ком застрял в горле, забирая голос и воздух. А потом он взорвался слезами, брызнувшими из глаз, и тихим воем.
Саша укачивал меня на коленях, что-то шептал. Почему-то костерил дядю Борю. Зря.
— В больнице взяли кровь на анализы, хотя дядя строго-настрого запретил. Я слышала, как он говорил главврачу, что я здесь на время, пока он не оборудует дом для моего содержания. Дядя просил лишь не давать мне калечить себя. Транквилизаторы помогали только поначалу. А потом они поняли, что со мной что-то не так. Взяли кровь, думали, дядя не узнает. Ему попытались не дать со мной общаться. Но ему нельзя запретить, это же дядя Боря. Он забрал меня. Доктор кричал, громко кричал, сулил долю. Я даже плакать не могла. Дядя пообещал, что больше я не появлюсь ни в одной больнице. С тех пор он контролирует каждого доктора, что находится рядом со мной.
Я умолкла, сил не было даже на разговоры. Странно. Я не могла дышать. Саша сжимал меня так, что, сомкни он стальные объятия чуть крепче, и сломал бы мне ребра. Чуть поерзав, попыталась повернуться к нему лицом, он ослабил руки, и мне удалось вздохнуть полной грудью. Мне нужно было видеть его глаза.
Очень медленно комнату наполняли вязкие сумерки рассвета. Предутренняя серость искажала предметы мебели, звуки и Сашино лицо. Оно казалось темнее, чем есть, пожалуй, такого лица можно было бы испугаться.
— Где эта больница? — полурык, полустон.
Горячее дыхание обожгло меня. Как будто мне мало собственных слез.
— Сгорела. — Я попыталась улыбнуться. — Вроде праздник какой-то был, собрались все, кто в ней работал, вплоть до уборщицы — две смены персонала. Никто не спасся: ни персонал, ни пациенты.
— Ладно, пусть живет, — усмехнулся Саша.
— Кто? — Смотреть ему прямо в глаза было довольно тяжело.
— Дядя твой, — выдохнул он. — Если хватило мозгов убрать свидетелей, значит, не совсем дурак.
Я замерла на мгновение.
— Если ты тронешь дядю Борю, я тебя убью, — сорвалось с моих уст, прежде чем я успела подумать.
Он улыбнулся:
— Конечно, маленькая. — Его губы коснулись моей брови.
Невольно я закрыла глаза, и тут же поцелуй обжег правое веко. Он целовал мое лицо, собирая губами почти высохшие слезы. Обжигал мои сомкнутые губы своими. Его руки медленно двигались вдоль моей спины. Уже не холодно, наоборот, там, где он касался меня, все горело огнем. А я не знала, как поступить. Его запах вытеснял воздух из легких. Его тепло заменяло мое собственное. Это было странно и непривычно. Мое тело вопреки желанию напряглось и сжалось в комок нервов. Нужно его остановить. Не дура, понимаю, к чему все идет, но я еще не готова. Ну не хочу я!
