Любовь Малафеева - О том как долг и обстоятельства создают Героя
— В этом мире меня на каждом шагу поджидают чудеса, странности и магия здесь в порядке вещей. За более чем полгода я смирилась и перестала чему бы то ни было удивляться. И знаешь — я повернулась к Фарану со счастливой широкой улыбкой, — для меня не будет удивительным, если этот конь окажется на самом деле каким-то демоном или заколдованным принцем. Я приму это как данность и поступлю согласно мудрому завету моих предков.
Фаран внимал моим словам как зачарованный, и смотрел так, словно пытался запечатлеть мое лицо в этот миг в своей памяти навечно.
— Какому? — выдохнул он.
Я усмехнулась и вновь вернулась к рассматриванию звезд, в который раз поражаясь, какие они тут большие и как их много. Но с ответом не помедлила.
— Предки говорили «Если не можешь изменить ситуацию, то стоит расслабиться и попытаться получить от нее удовольствие». Вот я и стараюсь получать удовольствие с каждым вдохом и каждым шагом. Серостью и трясиной повседневности я по горло была сыта и у себя дома.
Оставшееся время мы проехали в абсолютной тишине нарушаемой только мерным перестуком колес телеги и копыт Мрака, плетущегося следом. Добравшись до дома, я постаралась как можно быстрее и уютнее устроить своего нового питомца на конюшне, попутно объяснив ему правила поведения приличной лошади в чужой конюшне «не ломать, не кусать, не сбегать» и упорхнула наверх спать, даже забыв пожелать Фарану спокойной ночи.
Я жаждала остаться одна, но моему желанию не дали воплотиться — в комнате находилась Вестия.
— О, вы вернулись! Наконец-то, а то мы уже начали волноваться. Как прошла ярмарка? Удачно? Удалось купить коня?
Я уселась на кровать и принялась стаскивать сандалии на высокой шнуровке, очень похожие на древнегреческие.
— Да, все отлично. Коня купили. Я его уже в конюшню отвела и устроила там. Зовут его Мраком. Он очень умный, хоть и немного агрессивный.
Женщина нахмурилась и склонила голову на бок, внимательно рассматривая каждый сантиметр моего тела.
— Что-то случилось?
— Нет. Все в полном порядке. Я просто очень устала и хочу как следует выспаться перед завтрашним отъездом.
Вестия кивнула каким-то своим мыслям, ласково улыбнулась.
— Я понимаю. Отдыхай. Я обо всем расспрошу сына. — Она уже сделал несколько шагов к двери, когда видимо вспомнила. — Ах, да. Совсем забыла. Я тут тебе принесла твои вещи, которые были при тебе, когда мы тебя нашли прошлой зимой. — Женщина махнула рукой в сторону кресла у открытого окна. — Я подумала, что ты, возможно, захочешь взять что-то из них с собой в Университет.
Я на мгновение застыла. За те восемь месяцев, что я прожила в Эрлане, мне в голову ни разу и не пришло спросить, куда делась моя сумка с вещами. Мне просто некогда было еще и этим интересоваться — столько всего навалилось сразу. Вестия незаметно выскользнула из комнаты, оставив меня одну. Нет не одну, а наедине. Наедине с памятью, которою я все это время гнала подальше от себя. Медленно подошла к креслу. На нем лежали моя спортивная сумка и стопка одежды, что была на мне в тот роковой день — куртка, джинсы, свитер, носки и даже нижнее белье, на полу стояли мои замшевые сапоги. Я провела пальцами по ткани куртки, смяла в кулаке шерстяной свитер и вдохнула стойкий аромат моих духов, намертво впитавшийся в шерсть и показавшийся таким родным и близким, что на глаза непроизвольно навернулись слезы. Не обращая на них внимания, я переключилась на сумку. Медленно расстегнула молнию и раскрыла ее полупустое чрево: блестящая шелковая густо-синяя блузка, в которой я встречала новый год, запасной свитер и шарф, две пары перчаток, пакет с шампунем, мылом и зубной щеткой, косметичка с помадой, тушью и документами, разряженный мобильник и кошелек. Взяла в руки паспорт. Раскрыла, полюбовалась на свое ужасное, как и у всех, фото в паспорте. Вернула на место. К горлу подступил комок, ни вздохнуть и не выдохнуть, слезы потекли нескончаемым потоком. Я схватила все, что у меня осталось от моей старой жизни, и бросила на кровать, опрокинула сумку, высыпая ее содержимое на покрывало, отбросила ее и с то ли стоном то ли всхлипом повалилась на всю эту кучу и постаралась зарыться в нее, стать ее частью. Меня душили рыдания. Все то, что я все это время упорно загоняла в себя, выплеснулось наружу — отчаяние, страх, боль, тоска, жажда вернуться домой обуяли меня и заставляли буквально трястись от рыдания. Вдохнуть удавалось через раз и только спустя какое-то время, я поняла, что не просто рыдала, я буквально выла от тоски, от желания вновь обнять маму, услышать дедушкино ворчание и увидеть папину улыбку; желание вернуться и рассказать всем им — друзьям, родным — так много того, что я не сказала раньше.
Эта буря чувств нахлынула на меня с головой, очень долго крутила в своем водовороте, но все же выбросила опять в реальность, ослабевшей, хрипящей сорванным горлом и совершенно мокрой от слез. Так я не плакала никогда в жизни, но на душе, как ни странно, стало немного легче, пропало то пожирающее меня заживо чувство глубокого отчаяния, оставив после себя мягкою и светлою надежду на будущее. На то что бы встать, заново переложить все вещи в сумку, и переодеться самой ко сну не было ни сил, ни желания, и я, подтянув к себе поближе подушку, так и уснула на груде вещей… нет… на осколках своего прошлого, обещавших подарить мне счастливые сны-воспоминания.
Я уснула даже не подозревая, что вместе со мной за окном плакал дождь, барабаня по подоконнику.
* * *Фаран задумчиво смотрел вслед стремительно исчезнувшей в недрах дома Сайфе. После того откровенного разговора, по пути домой девушка полностью ушла в себя, ни на что не реагируя, и даже не пожелав ему спокойной ночи, умчалась к себе.
За его спиной раздалось звонкое, вызывающее ржание и пару глухих ударов. Фаран тяжело вздохнул и вернулся в конюшню, что бы приструнить зарвавшегося жеребца и внимательнее к нему присмотреться. Что-то в нем было не так. Мужчина не знал что именно, но смутные подозрения неотступно глодали его душу, не давая покоя, настойчиво вертящейся на задворках сознания мыслью.
В сарае было темно хоть глаз выколи. Ни одного огонька, как всегда. Их нерадивый конюх в который раз забыл оставить светильник в помещении и забрал его домой. Мужика совершенно не волновало то, что кто-то может покалечиться, споткнувшись обо всюду разбросанный конюшенный инвентарь. Если бы Фаран был человеком, то он, несомненно бы, высказал все что он думает о таком «незаменимом» работнике. Благодаря врожденным особенностям он легко добрался до последнего углового стойла, ни разу даже ничего не задев. Там его встретила только пустота.
От удивления он резко подался вперед, не веря собственным глазам:
— Какого!.. Шакхор! — неожиданно темноту стойла рассеяли две светящиеся тускло белым светом точки. Резкий свист и щелчок зубов всего в паре пальцев от его носа. Спасли только отменные реакции — в противном случае он остался бы без него.
Существо в стойле разочарованно зашипело и, сделав пару шагов, частично попало в едва пробивающийся в щель единственный лунный лучик. На первый взгляд это была морда обычной лошади, но если присмотреться, то можно найти много отличий. Самыми заметными были глаза — похожие на уродливые бельма, тускло светящиеся молочным светом, казалось, в них клубился туман, на завихрения которого можно смотреть вечно. В некоторых местах на морде шерсть уступала место темно-зеленой чешуе как у ящериц или змей. И конечно абсолютно несвойственные лошадям клыки, длиной не менее двух пальцев, торчащие из-под верхней губы. Шипение повторилось, но к нему прибавилось и пока глухое недовольное рычание, и злобное перестукивание копыт. Фаран подался назад и поспешил выскочить из конюшни. Сердить таких существ, насколько он помнил чрезвычайно опасно для жизни. Не забыв накинуть символический крючок на столь же символическую дверь, мужчина поспешил дамой — родители должны знать, какой гость у них сегодня.
Быстрее всего нашлась Вестия — она со скорбным выражением лица стояла вплотную к двери в комнату Сайфаремы, из-за которой доносились душераздирающие рыдания. Он нахмурился «Ну что еще случилось?». Подойдя ближе, он уже открыл рот что бы спросить что здесь происходит, но его остановил резкий затыкающий взмах материнской ладони. Затыкающий в прямом смысле слова — простейшее заклинание немоты весьма качественно склеивает губы и не дает произнести ни одного осмысленного слова, раздается только мычание (чаще недовольное и понятно почему). Фаран не сопротивлялся и терпеливо дождался, когда мать удовлетворенно вздохнула и одобрительно посмотрела на дверь, которая пару минут назад прекратила содрогаться от стенаний хозяйки комнаты. Небрежный щелчок пальцев и губы сына обрели долгожданную подвижность.
— Что ты хотел спросить? — внимательный взгляд серых глаз, казалось, был готов пробуравить его насквозь.
