Катерина Снежинская - Пилюли для феи
Девушка не слишком уверенно протянула руку, берясь за короткий стебелёк. Теге показалось, будто он тёплый и слегка пульсирует. Впрочем, вполне возможно, теург просто потоки фата почувствовала.
— Я не очень понимаю…
— Говорят, эти орхидеи подарил матушке нынешней императрицы владыка Восточных островов. Давно, больше пятидесяти лет назад. Если это правда, то теперь Спящую Красавицу можно увидеть только в Элизии.
После этих слов притворяться, будто не понимаешь, что тут фат объяснить пытается, было уже даже и стыдно.
Глава седьмая
Не так страшно быть душевно больным, как душевно мертвым.
Каро машинально переворачивала пожелтевшие хрупкие от времени листы, чуть подольше задерживаясь на рисованных иллюстрациях и дагерротипах. Их было много — «Утренняя газета» могла себе позволить нанимать и художников, и фотографов. Только вот от этого содержание интереснее не становилось. Политика, экономика, опять политика. «Парламент решил, лорды постановили…». Немножко войны. Бравые имперские герои, подлые теги…
Что тут найдёшь?
Алекс велел искать «что-нибудь». Не абстрактное что-нибудь, а конкретное, связанное с контрабандой. Скандалы, интриги, расследования. И чтоб обязательно с участием альвов. Двадцатилетней давности. В общем, самое осмысленное, чётко сформулированное и выполнимое задание на свете.
Каро зевнула, перевернула очередную страницу, потёрла лоб. Вокруг стояла такая тишина, что шорох бумаги казался жестяным грохотом. По странному стечению обстоятельств, Общественная Библиотека Элизия была местом непопулярным и малопосещаемым. Ну примерно как склеп. Кстати, найти тут библиотекарей оказалось не проще, чем живых в этом самом склепе. А уж уговорить подобрать нужные издания и вовсе не реально. Пришлось копаться самостоятельно.
Оборотень так и не объявился.
А цветок лежал на тумбочке рядом с кроватью, не собираясь вянуть.
Алоа обещал ждать вечером у конторы. Даже если тега не захочет его видеть, он подъедет к восьми.
И голова болела, будто под черепом завелась маленькая мышка, пытающаяся прогрызть выход через височную кость.
Взгляд скользнул по очередному рисунку, иголочка кольнула под бровью. Каро не сразу и поняла, что её насторожило — перевернула страницу. И тут же поспешно вернулась, едва не порвав бумагу.
Статья большая — на разворот. Мелькающие слова всё те же: «приняли», «осудили», «объявили решение», «законодательный акт». Дело точно не в буквах. Теург провела пальцем по выцветшим колонкам, ноготь остановился на иллюстрации.
Картинка была нарисовано быстрыми, короткими штрихами. Но художника Семеро явно талантом наделили. Зал заседания Сената с полукруглыми — амфитеатром — трибунами, лепился из хаоса чёрточек, выглядя почти объёмным. Фигуры на заднем плане зарисовщик и вовсе только обозначил. Но возбуждение заседающих всё же сумел передать: альвы вскакивали, кричали, кто-то даже кипой бумаги потрясал.
А вот Алекса Росса узнать никакого труда не составляло. Тем более что художник именно на нём внимание и сосредоточил. Лорд спокойно спускался по лестнице между трибун, на ходу подтягивая перчатку, смотрел на зрителей эдак уверенно, решительно.
Кстати, форма шла ему гораздо больше, чем обычная одежда. И впрямь, герой-воин, девичья мечта. Хотя с длинными волосами он теге нравился больше. Уж слишком жёсткое лицо у альва на картинке. Отталкивающее даже.
«Лорд Александр публично назвал компанию на Восточных островах геноцидом!» — гласила подпись под рисунком. Заголовок статьи верстальщики набрали крупно — каждая буква размером с полпальца: «Лорд признался, что у него есть совесть». Подзаголовок выглядел чуть скромнее, но тоже впечатлял: «Если честь лорда состоит в том, чтобы убивать мирных жителей и детей, то я отказываюсь и от своей расы, и от привилегий, дарованных мне по праву рождения. И от звания офицера. Для моей совести такой долг слишком велик».
Каро усмехнулась, перегибая газету пополам. Что-то вроде этого она и ожидала — высказывание вполне в духе Алекса. Теург даже его голос почти слышала. По крайней мере, стало понятно, как лорд Александр мутировал в господина Росса.
А вот то, что управляющего «Следом» называли ещё и «героем Гэрунхаса» оказалось новостью. Хоть такое и стоило знать — новейшую историю в пансионате преподавали. Да и живых орденоносцев «Чистого Света» в Элизии не так много.
Правда, по глубокому убеждению теги, за такие заслуги следовало именовать «резником из Гэрунхаса». Но сам подвиг впечатлял. Всё же не легко, наверное, перебить не только всю охрану императора… В смысле, самозванца. Но и его ближайших советников, а также родственников, включая побочные и младшие ветви рода. И все за одну ночь. Но группа под командованием лорда Александра справилась.
Только самое интересное не это. Оказывается, на том судьбоносном заседании лорды обсуждали, что делать с Островами. Между прочим, большинство сенаторов голосовали за их полное уничтожение. А меньшинство такое мизерное, что его и в расчёт не принимали, за блокаду. Естественно, возглавлял это самое меньшинство его светлейшиство лорд Александр. Вот на обсуждении альв и сделал своё сенсационное заявление. Судя по кокетливым намёкам журналиста, случился там потом большой шум и лай. Имели место и неприличные сцены.
Но в результате сенаторы таки решили эвакуировать с островов детей в возрасте от четырёх до семи лет. И воспитать из них верноподданных граждан. За счёт казны. К слову, идея-то не с потолка свалилась. Её, ещё на стадии слушанья, Императрица высказала. Но в обсуждаемый проект предложение даже не внесли. А тут всплыло…
Получалось, что Каро вместе с Яте и остальными тегами буквально жизнью Алексу обязаны?
Теург перевернула газету, снова разглядывая рисунок. Навалилась грудью на стол, едва носом по штрихам не ведя. Всё казалось, что вот этого лорда в белой форме она уже видела. Именно с короткой стрижкой и в мундире…
Мышь за виском активизировалась, добавила к резцам ещё и когти. Девушка выпрямилась, отодвинула газету, потёрла переносицу. Белое… Именно белое…
Все вокруг белое. И все теги в белом. От этой белизны, в которой отражается солнечный свет, болят глаза. Хочется щуриться, но нельзя. Нужно держать лицо.
Курой откинулась на спинку жёсткого, неудобного стула. Но свет никуда не делся. Только подёрнулся сероватой дымкой проснувшейся памяти. Даже кисть заломило. Это потому что…
… мама вцепилась в руку, сжала пальцы так, что ладошка затекла. Неудобно, даже больно, но надо молчать. Все молчат. И держат лицо.
Впереди — всего три шага сделать — прямоугольный серый камень с красными кляксами букв. Обелиска почти не видно под странными, мохнатыми и тоже белыми цветами. Противными, неприятно пахнущими. Их тут положили, потому что отец куда-то ушёл и никогда больше не вернётся. А это неправильно и нечестно. Он всегда возвращается, подарки привозит.
Фигура заслонила камень — огромная, как дом. Даже закинув голову лица не рассмотреть. Черты растворились в ярком солнечном свете. Мужчина опустился на корточки. И все равно остался очень большим, больше всех тегов. Его одежда тоже белая, но странная, непривычная. Хоть и красивая: с золотыми шнурами и ярко блестящими кругляшками, нашитыми в ряд.
Этот тег точно как его одежда — странный, но красивый. Кожа бледная, как будто он долго болел. А глаза просто огромные. И синие-синие, как мамины любимые орхидеи.
— Прости нас, малышка, — сказал белый тег.
Смешно. Такой большой, а просит у маленькой прощения…
Каро закрыла глаза, сжав пальцами переносицу. Честное слово, без воспоминаний как-то проще.
* * *Больше всего оборотень напоминал старый башмак. Такой заслуженный, носимый и в дождь, и в зной, и зимой, и летом. Ни разу не чищенный и каждый вечер любовно швыряемый в стену. Правда, шкура Мастерса на этот раз вроде бы цела осталась. Но выглядел он изрядно помятым. Причём как во вполне прямом, так и в переносном смысле. Одежда изжёвана, сидит вкривь и вкось: жилет не на те пуговицы застёгнут и воротничок рубашки серый. А у самого Рона под глазами мешки, на щеках щетина, даром что светлая, всё равно заметно. И не тени улыбки.
Детектив вошёл в кабинет управляющего «Следом». Даже куртки не сняв, уселся на диван, таращась на собственные руки, которые, сам, кажется, того не замечая, то сжимал в кулаки, то выпрямлял пальцы.
— Ты вчера пил, что ли? — помолчав, негромко поинтересовался Алекс.
— Только воду, — хрипловато ответил оборотень.
— Тогда лучше б пил, — хмыкнул альв, отодвигая от себя папку. — И что случилось?
— Ничего, — неохотно отозвался Мастерс. — Вот именно, что ничего. Нет нигде этого грёбанного фата! Ни у себя в конторе не появлялся, ни дома, ни в клубе. Как сквозь землю провалился.
