Андрей Талашко - Хроники Иттирии. Песня Мора
Человек, который, судя по всему, и был этим самым Каромом Красивым, хотя насчет последнего можно было бы и поспорить, аккуратно свернул свиток и вслед за первым запихнул его в сумку.
— Всем все понятно? — Государственный переписчий, скорчив презрительную мину, пробежал глазами по столпившимся перед ним жителям Захолмянки.
Воцарилась мертвенная тишина, не нарушаемая даже куда-то вдруг подевавшимся гулякой- ветром. Лишь спустя пару долгих мгновений Прухор, наконец, неуверенно сказал.
— А что нам должно быть понятно, собстно, вашмилость? Мы тут люди не образованные. К учителям городским не ходили. — С каждым новым словом голос старосты становился все увереннее. — И слов-то половины таких не слыхали. Вы нам лучше по-людски скажите, что от нас хотите-то? А мы и послушаем и поможем, чем сможем-то, — Прухор обернулся к выстроившимся за его спиной односельчанам, — Так, братцы?
Организованная толпа захолмянцев тут же поддержала своего старосту дружным гулом и одобрительными выкриками. Воодушевленный староста улыбнулся и вновь посмотрел на городского засланца.
Прухор тут же отвел взгляд в сторону, не решаясь встречаться со сверкающими неприкрытой злобой глазами государственного переписчего. Должно быть, сообразив, что уничтожить невежду взглядом не получается, горожанин решил пойти другим путем. Одутловатое лицо Карома Красивого разгладилось. Он высунул толстый язык и скорчил мину умалишенного.
— Мы с моими… хорошими друзьями… — Приезжий говорил противным едким голосом, намеренно издеваясь над старостой и всеми жителями деревни. — Посчитаем, сколько у вас грядок и сколько овечек.
Холодные глаза переписчего вновь вцепились в старосту.
— А потом посчитаем, сколько тупорылых детишек вы нарожали! — Взревел он словно обезумевший. — Понятно тебе, деревенщина?!
Сжав кулаки, Прухор зло сверлил глазами грудь Карома, не отваживаясь поднять взгляд выше. Так перед глазами всей деревни старосту захолмянок еще никто не унижал. Прухор чувствовал, как напряглись сзади его односельчане. Этот переписчий, какой бы «государственный» он не был, перешел все границы. Молчание неприлично затягивалось. К Карому, на всякий случай, уже подъехали два конных и стали бок обок со своим подопечным. Напряжение нарастало…
Заплакал ребенок. Прухор встрепенулся, словно от удара речного угря. Детский плач вернул его на землю. Тяжкий груз ответственности за деревню, за жизни детей, которые в ней живут, тут же навалился на широкие плечи старосты, безвольно опуская их к самой земле.
— Мы не будем вам препятствовать, вашмилость. — Тихо сказал Прухор своим сношенным лаптям. — Делайте, что посчитаете нужным.
— Вот и славно, — махнул головой Каром, приглашая своих спутников за собой. — Староста, обеспечь мне и моим помощникам жилье на седмицу. Самое лучшее, что есть в этом свинарнике.
Не дождавшись от Прухора даже короткого кивка, государственный переписчий направился в сторону деревни.
— Капитан, вы и ваши люди понадобитесь, когда мы придем в следующий раз, — обратился Каром к идущему по левую руку от него наемнику. — Сейчас мы справимся собственными силами. Вы можете быть свободны и отправляться в расположение.
* * *Его милость Каром Красивый вместе со своими помощниками поселился в доме старосты. Свою жену Вольху Прухор отправил в дом к Мишуку, а сам ушел спать на сеновал, не желая оставлять городских засланцев без присмотра ни днем ни ночью.
Городские переписчие, разодетые с иголочки в блестящие камзолы, все причесанные и гладковыбритые, сверкающие золотом и железными бляхами на сапогах, на деле оказались самыми обычными свиньями.
Началось все с того, что приезжие хорошенечко надрались привезенного из города дорогого пойла. А когда то закончилось, продолжили догонять уже медовухой, найденной в закромах Вольхи. Откушав алкоголя, горожане полночи бродили по Захолмянке, зазывая каких-то только им видимых баб, орали пахабные песни и никому в деревне не давали спать.
Чего они вообще сюда приперлись, было непонятно. Чего они сюда приперлись втроем — было не понятно втройне. Переписчий, если верить зачитанному документу, был только один. А другие на что?
Шумная троица всем мешала, но, разумеется, у деревенских мужиков хватило ума не лезть к пьяным горожанам. Приставка «государственный» делает из любого проходимца важную шишку. Такого если отметелишь, сам потом костей не соберешь.
Следующим днем горожане проснулись, когда Солнце уже перевалило зенит. С гудящими головами, откушав дармового мяса с хлебом и запив все это свежим овечьим молоком, бравые переписчие, наконец, отправились выполнять свою государственную службу. Точнее один из них. Его милость господин Каром Красивый, как назначенный каким-то там наместником, пошел по подворьям с пергаментом наперевес, а его дружки в это время шатались по деревне, высматривая что-то в чужих дворах. На вопрос назначенного сопровождать переписчих Яшика, они ответили, что будут «проводить рекогносцировку местности для оценки объемов предстоящих работ».
Работа шла медленно. Оставшийся один, его милость битый час шатался по подворью и делал вид, будто что-то неустанно пересчитывает и записывает на пергамент. Яшик мог бы поклясться, что видел в его записях рисунок женских грудей, точно такой же, как рисует детвора на земле, а потом исправляют его на морду коровы. Когда переписчий не чиркал что-то в своем пергаменте, то просто ходил по двору и задумчиво пинал камни. Продолжалось это ровно до тех пор, пока его милость не перепутал один из них со свиным дерьмом. Тогда государственный переписчий вновь сменил свое увлеченное занятие и принялся поливать благим матом всех и вся, от свиней и жителей Захолмянок до каких-то уродов, которые послали его в этот «смердящий зад кобылы». Яшик с трудом сдерживался, чтобы не заржать в голос и до крови кусал себя за губу, представляя, как вечером расскажет своей Фекле новую хохму про дурня в блестящем камзоле, пинающем свиное дерьмо.
Еще через час пришли дружки переписчего, проводившие «оценку каких-то там работ». Коротко о чем-то посовещавшись со своими помощниками, его милость повернулся к Яшику и с довольной миной сказал, что на сегодня работа окончена. Молодой мужик едва сдержался, чтобы не подпрыгнуть от радости. Указание Прухора было следить за работой переписчих, а так как работа закончилась, стало быть, и он свободен. Раскланявшись с горожанами, Яшик стремглав побежал к своему дому.
* * *Государственный переписчий Каром Красивый и его дружки в лице брата-близнеца Лафара и тупого, похожего на облезлую крысу Фирка, осматривали двор Элуды уже второй час. Сперва они зачитали свиток, сообщив указ о назначении оброка для каждой деревни, находящейся под протекцией Винелии. Но все это было написано в форме такого бреда сивой кобылицы, что неписьменный деревенский мужик никогда не разберет, чего от него хотят. Даже бывшей горожанке Элуде с ее образованием не сразу удалось понять, что хотят пришлые горожане.
Зачитав непонятно для кого составленный текст, переписчий потребовали показать им весь дом. Переступая через порог, краем глаза Элуда заметила, что помощники Карома поперлись через двор к полющей грядки Тии.
— Кто живет с вами в доме? — С интересом разглядывая составленные на печи кувшины, спросил государственный переписчий.
— Дочка моя, Тия, — ответила Элуда, — вы ее во дворе видели. И сынишка Кайрим. Должно быть, сейчас с детьми на реке играет.
Каром с прищуром посмотрел на женщину.
— Странные имена для деревенских детей.
— Мы несколько лет назад из города уехали, — женщина потупила взгляд. — Когда мужа не стало.
Переписчий какое-то время внимательно изучал Элуду, после чего вернулся к созерцанию кувшинов.
— А кем муж был? — Без особого интереса спросил он.
— Обычный рабочий, — без запинки соврала Элуда.
Каром удовлетворенно хмыкнул.
— Жалко, — выплюнул он и повернулся к женщине. — Так вы всем этим хозяйством сами управляетесь, что ли?
— Никак нет, ваша милость, — осторожно ответила женщина. — Вы же видели, дочь у меня уже взрослая, да и сын подрастает.
— Да-а-а-а, дети цветы жизни… — протянул переписчий, отмечая что-то в своем пергаменте. — Плохо без мужа, наверное.
— Да свыклась уже, господин, — бросила Элуда и постаралась сменить неприятную для нее тему. — Душно в хате. Давайте, во двор выйдем, там опись свою проведете.
— Ну, свыкнуться, то оно всегда можно, — словно не услышал предложение женщины, продолжил Каром. — Но не во всем же, — развел руками он. — Каждой женщине нужна ласка, например…
— Так мне ее хватает, — сделала вид, что не понимает, к чему клонит переписчий, Элуда. — У меня дети ласковые…
