Рэки Кавахара - Звездная колыбель (ЛП)
— Это — истинное тело Метатрон?.. Но разве она не погибла?..
— Не стоит так изумляться, воины.
«Когда-нибудь они смогут понять друг друга и обязательно подружатся. Когда-нибудь… да, когда в Ускоренном Мире, наконец, установится мир…» — понадеялся Харуюки, представляя соответствующую случаю пафосную музыку.
Метатрон едва не погибла во время жестокой битвы против Брони Бедствия 2, но ее «ядро» все же удалось восстановить.
Затем между ней и Харуюки установилась таинственная связь, которая позволяла ей материализоваться в виде этой самой иконки, в том числе и на обычных дуэльных полях.
В то же время она потеряла почти всю свою силу, и ее истинное тело все еще зализывало раны, скрываясь внутри первой формы, обитавшей в глубине Контрастного Собора…
Все эти объяснения заняли у Харуюки где-то две трети общего времени дуэли. Метатрон периодически вставляла фразы в духе «это не значит, что я пыталась спасти тебя» и «но не думай, что это ты меня восстановил», и Харуюки каждый раз рассыпался перед ней в извинениях. Естественно, он и сам не до конца понимал принципов, по которым происходили эти события, и не мог объяснить всего.
Когда рассказ завершился, Черноснежка и Фуко вновь переглянулись и протяжно хмыкнули.
— После битв с Судзаку и Сэйрю я, конечно, поняла, что высокоуровневые Энеми обладают определенным интеллектом…
— Называй нас «существами», Блэк Лотос или как там тебя.
— Хм, я тоже не думала, что они могут вот так говорить. Да еще и считают себя настолько могущественными…
— Не просто считаю, это действительно так, Скай Рейкер или как там тебя.
Висящая в воздухе иконка взмахивала крылышками и постоянно перебивала, вставляя свои реплики практически в каждую их фразу. Эта сцена частью пугала Харуюки, частью смешила его, заставляя одновременно и обливаться потом, и улыбаться.
Видимо, это заметила и Черноснежка, поскольку она бросила в его сторону многозначительный взгляд и сказала:
— Ну… Кроу, конечно, необычный. Но поскольку он так располагает к себе, не могу сказать, что так уж удивлена его новым знакомством…
— Э… серьезно?..
— Я думала, ты и сам это заметил… но ладно, это пока неважно… — Черноснежка вновь перевела взгляд на висевшую где-то в тридцати сантиметрах выше нее иконку. — Святая Метатрон. Чем бы ты ни руководствовалась, я благодарна тебе за спасение Сильвер Кроу, моего «ребенка».
— Не нужно благодарностей, Блэк Лотос, ведь Сильвер Кроу — мой слуга.
— …Думаю, вопрос о том, кто из нас главнее — «хозяйка» или «родитель» — мы решим на клинках после того, как ты восстановишь силы. Я понимаю, что ты пока вынуждена находиться рядом с ним… но я хочу кое о чем тебя спросить.
— Я не обязана что-либо тебе доказывать… но выслушать вопрос могу.
— Метатрон. Могу ли я считать тебя созданием… которое желает сразиться с Обществом Исследования Ускорения?
Выслушав вопрос Черноснежки, иконка какое-то время молчала.
По «Кладбищу» прокатился порыв холодного ветра, и старые деревья зашелестели жухлой листвой. Где-то вдали послышался волчий вой, а на фоне неба мелькнула стайка летучих мышей.
— …Внутренние конфликты воинов меня не интересуют, — равнодушным тоном произнесла Метатрон.
Но на этом она не остановилась, и теперь голос ее звучал громче и резче, чем раньше:
— Но эти люди, что называют себя Обществом Исследования Ускорения, бесцеремонно вытащили меня из моего замка и заставили служить для них сторожем. Затем они создали псевдосущество с помощью отвратительной Энергии Пустоты и, наконец, пытались убить моего слугу, Сильвер Кроу. Они должны заплатить за все это.
— Хм. Мне не очень нравится этот тон… но — хорошо, я поняла, что ты чувствуешь. Что же, Святая Метатрон. Раз так, то… — устремив открытый взор на висящую над ней иконку, Черноснежка торжественно объявила, — Отныне ты — одна из легионеров Нега Небьюласа!
Глава 3
— Большое спасибо, учитель, счастливого вам пути, — Харуюки поблагодарил Фуко и вылез из машины.
Уже стоя на тротуаре, он повернулся к Черноснежке и еще раз поклонился.
— Отличная работа, семпай. Прости, что я не рассказал тебе про Метатрон…
— Да нет, ничего. Я понимаю, что ты просто не знал, как такое вообще можно объяснить.
Черноснежка натянуто улыбнулась, и Харуюки улыбнулся в ответ.
Естественно, после того, как Метатрон услышала, что ее записали в состав Нега Небьюласа, она тут же закричала: «Как вы смеете записывать меня в какой-то Легион воинов!» Правда, в конце концов, она все же согласилась вступить на нескольких условиях, но теперь, вспоминая, как бурно прошла встреча Метатрон с Черноснежкой и Фуко, Харуюки боялся даже представить, что произойдет, когда все Легионеры соберутся вместе.
— Но… как же это странно. Когда мы сражались с ее первой формой у Мидтаун Тауэра… даже нет, когда мы увидели ее вторую форму, я смотрела на нее лишь как на Энеми, обладательницу устрашающей силы. А теперь она кажется мне созданием, которое ничем не отличается от нас… — задумчиво проговорила Черноснежка, и Харуюки кивнул.
— Действительно. Когда Метатрон защищала меня, в самом конце она сказала что-то вроде «вы, воины, и мы, существа, на самом деле совершенно равноценные создания».
— Правда, если это так, мне теперь будет как-то неловко охотиться на Энеми, — проговорила Фуко с виноватой улыбкой.
Харуюки кивнул. За последние несколько дней он и сам задумался об этом.
— Точно… в следующий раз надо будет спросить у Метатрон, что она сама думает по этому поводу.
— А! Только не вздумай без меня с ней там заниматься чем-нибудь эдаким. Не думай, что я согласилась, когда она назвала себя твоей хозяйкой!
Черноснежка протянула руку в окно и легонько стукнула Харуюки в грудь.
— А, х-х-х-хорошо!
— И еще кое-что… Метатрон сейчас всегда находится в форме той маленькой иконки?
— Д-да. Похоже, она сможет принимать свою истинную форму, лишь когда восстановит силы, — утвердительно ответил Харуюки, после чего рука Черноснежки вновь убралась в машину.
— Вот и славно. Ладно, ты тоже сегодня неплохо потрудился, Харуюки. Я бы очень хотела сказать, чтобы ты отдохнул… но ты все-таки лучше занимайся. Триместровые контрольные начинаются в среду.
— Пока, Ворон-сан. Удачи на контрольных.
— А-ага…
В ушах Харуюки, беспощадно возвращенного в жестокую реальность, прозвучал звук раскручивающегося электродвигателя, и машина Фуко укатила на юг по Седьмой Кольцевой.
Проводив взглядом ярко-желтый электромобиль и подождав, пока он скроется вдали, Харуюки направился к пешеходному переходу.
Внезапно он вздрогнул — показалось, что откуда-то издалека донесся знакомый пронзительный рев. Харуюки обернулся, но увидел лишь заполнявших тротуары жизнерадостных горожан. За их спинами возвышались привычные здания. Ни одного Энеми поблизости так и не появилось.
С трудом протолкавшись через залы торгового центра, украшенные к Танабате и полные покупателей, Харуюки забрался в лифт и облегченно выдохнул.
Он родился в тот самый год, когда его родителям удалось купить квартиру в высотном жилом комплексе, удачно расположенном в пяти минутах ходьбы от станции Коэндзи. На момент переезда его мать была уже беременна, и переехали они именно ради того, чтобы жить втроем, дружной семьей.
Но когда Харуюки учился во втором классе, его родители развелись. Поводом для развода стали подозрения матери, обвинившей отца в изменах, но в смутных воспоминаниях Харуюки о тех временах не осталось почти ничего, кроме сцен счастливой семейной гармонии.
Однако как бы Харуюки ни плакал, как бы ни жался к отцу, тот просто отмахнулся от него и ушел навсегда. С тех пор Харуюки ни разу не видел его. Если бы процедура развода прошла гладко, ему должны были предоставить возможность встретиться с отцом. Выходит, либо мать наотрез отказалась от свиданий… либо сам отец решил, что не хочет их видеть.
«Наверное, второе…» — думал Харуюки, глядя на сменяющиеся цифры этажей на индикаторе лифта.
За несколько дней до развода, глубокой ночью, отец и мать Харуюки обсуждали, кому достанутся родительские права. Их спор разбудил мальчика, и он услышал часть их разговора. Пытался ли каждый из них забрать Харуюки к себе, или наоборот — нагрузить им другого? Похоже, что и на этот вопрос ответ прозвучал бы так же, как и на предыдущий…
Лифт начал мягко замедляться, заставив Харуюки очнуться от размышлений. В последнее время он часто задумывался о прошлом; видимо, под влиянием «Времени» — того представления, что на прошедшем культурном фестивале поставил школьный совет. Но если раньше эти воспоминания сопровождались болью в сердце, то теперь что-то изменилось.
