Георгий Смородинский - Звездное небо Даркана
— Ты мне больше не сын! Уходи! Я не хочу тебя видеть никогда!
Боль и непреклонность в голосе матери. Слезы на глазах сестры и испуганные мордашки жмущихся к ее ногам племянниц. Не сын… Райнек крепко зажмурился и пару раз глубоко вдохнул влажный, пропахший прелыми листьями воздух Хельстада. Как же она могла… Святоши ведь говорят, что сильнее материнской любви нет ничего на свете, но… Молодой некромант откинулся к стоящей за его спиной вербе, притянул к себе лежащую около него костяную гончую и обнял ее за шею.
— Все хорошо, Мирна, — ласково похлопывая чудовище по холке, тихо прошептал он, — скоро… уже скоро…
Парень еще пару раз глубоко вздохнул, уселся поудобнее и вновь провалился в свои невеселые воспоминания.
Скоро, уже скоро он вернется в этот проклятый город и отомстит. Да, барон Айзек сдох, но остались еще те семеро, что врали в тот день под присягой…
В ту весну, семь лет назад, на улицах Вайдарры густо цвела сирень. Тогда, в день женитьбы старшего сына герцога Дарского, в принадлежащий его отцу трактир ввалилась толпа подвыпивших дворян. Благородные… твари! Когда барон, усадив себе на колени сестру, что служила у отца подавальщицей, стал ее с хохотом лапать, а муж Риски — Эким и отец вступились за нее, барон Айзек зарубил их обоих. У Экима была только короткая дубинка. Много ли оружия может быть у простого конюха? Стража быстро прибежала на крики, но что толку? Отца и мужа сестры было уже не вернуть. А под присягой барон соврал, что якобы отец и конюх смертельно оскорбили его словом. Он был в своем праве! Семеро его товарищей в точности подтвердили эти слова. Ничего. Райнек не забыл. В тот день его в трактире не было, но он был в суде и запомнил их всех. Быть может именно тогда, когда он с ненавистью смотрел на их сытые холеные рожи, в нем и проснулся Дар?
Словно почувствовав мысли хозяина, гончая заворочалась и толкнула его мордой в живот. «Совсем как живая», — подумал про себя некромант. Хотя почему «как»? В ней же есть частичка его души.
— Ну и чего тебе? — он провел по ее шипастой морде ладонью и с улыбкой посмотрел в горящие багровым светом глаза. — Потерпи немного. Сейчас пойдем. Посидим вот и сразу пойдем.
Мать тогда сильно постарела и сдала. Продала трактир, и они всей семьей переехали на северную окраину города. Сестра целыми днями возилась с хворыми племянницами, а по ночам он часто слышал ее тихий плач. А он… Да что мог сделать оставшийся без отца мальчишка? В котором все больше разгоралось пламя звериной ненависти. Он ненавидел всё. Этот город с его садами и улицами. Людей неспособных понять его боль. И особенно он ненавидел благородных. Ублюдков, чье слово в суде стоит выше логики и здравого смысла. Тварей, забравших у него отца. Ночами он пробирался к дому барона Айзека и, забравшись на растущее возле ограды дерево, молча сидел и смотрел на горящие окна, мысленно представляя, с каким удовольствием он будет убивать эту ненавистную гадину. И чем яснее он понимал, что профессионального воина ему не одолеть никогда, тем больше разгоралась его ненависть.
Ингвар и Лата обделили его при рождении: хрупкое телосложение при пяти футах роста, почти бесцветные, узко посаженные глаза, длинный нос и немного приподнятая верхняя губа. Друзей у него не было никогда. Сверстники дразнили его крысой. Он дрался. Иногда наказывал обидчиков, чаще был бит, но в его жизни не изменялось ничего. Возможно, именно поэтому Райнек так тяжело переживал смерть Экима и отца. Двое мужчин, которые сквозь внешнее уродство видели в нем человека, мертвы… Но если бог воинов и богиня любви посмеялись над ним, то Сират дал достаточно сил! «Я отомщу! Любой ценой отомщу!» — из ночи в ночь, словно в горячечном бреду шептали губы сидящего на дереве парня…
Резкий порыв ветра бросил ему в лицо пару капель начинающегося дождя. Райнек вздрогнул, потряс головой и быстро огляделся по сторонам. Не найдя взглядом никого, кроме бродящих в паре сотнях метров скелетов он покачал головой и горько усмехнулся. Один. Он снова один… Грустно понимать, что сейчас эта вот призванная шесть часов назад костяная гончая, по сути, единственное родное ему существо. Ничего. Он уже привык… Душевная боль давно уже стихла, но ненависть не ушла. Сират и Вилл братья. Тогда, когда светлые боги отвернулись, один из них дал ему волю и ненависть. Второй даст силу и оружие! А то что их армии втоптали в грязь под Фертаном почти сорок тысяч легионеров, среди которых были и три с половиной сотни выпускников Ан Клауда, — лично ему, Райнеку, на это наплевать. Чем больше сдохнет благородных ублюдков, тем лучше! Главное, чтобы те — семеро выжили. Об их смерти он теперь позаботится сам!
Некромант поднялся, размял затёкшую спину и кивнул лежащей на земле собаке:
— Пойдем, Мирна! Посмотрим по окрестностям. Может быть, найдём что-нибудь интересное? А тот, кто должен прийти, нас в любом случае найдёт и сам.
За размышлениями он не заметил, что наступил вечер. Деревья и торчащие из земли надгробия, медленно погружаясь в темноту, приобретали странные размытые очертания. Дождь так и не начался. Северный ветер разогнал над кладбищем тучи, и на небо выплыл грязно-желтый огрызок луны. Райнек откинул на плечи ненужный теперь капюшон, и осторожно обходя могилы, вместе с собакой двинулся на восток.
Весна в этом году выдалась ранняя. На второй ее месяц деревья уже покрылись нежно-зелеными листьями, из-под прошлогодней листвы вылезла молодая трава. Тут, на юге, зимы теплые. Снег если и выпадает, то не больше двух-трех раз в году. В Хельстаде вообще время словно застыло. Где-то там, на севере, армия Преисподней подступает к Вайдарре, а здесь, на кладбище, тишина. Тут всегда спокойно и тихо.
Когда темнота стала практически непроглядной, Райнек включил ночное зрение и остановился. Скоро полночь. Хельстад изменится и наступит самое интересное. Мастера в Ан Клауде говорят, что тут еще много неоткрытых захоронений Древних. Тех, кого хоронили соплеменники до памятного указа короля Эраста. Именно в них и были найдены несколько хранящихся в университете артефактов. Может этой ночью и ему повезет?
Морда стоящей рядом с ним гончей была почти на уровне его головы. Замечательная у него получилась собака. Всего два дня поисков и никаких тебе медитаций. Мастер Ургам вложил в него достаточно силы, чтобы он мог обходиться без них. Боло бы порадовался за своего ученика. Наверняка бы порадовался. Только его больше нет. И гончую он назвал в честь той девчонки из «Кленовой ветви», что была так к нему добра. Он даже надеялся, что может быть, у него с ней что-нибудь да получится…. Кто-то убил ее, когда он, Райнек, махал киркой в Шанаме. Кому интересно она могла помешать? Обиженный пьяный клиент? Ночной грабитель? Хозяйка Ветви только развела руками и больше он никогда туда не приходил. Может и правильно, что мать тогда выгнала его из дома? Смерть давно идет за ним по пятам. И сюда, тоже пришла. Только теперь он привел ее сам…
Райнек зажмурил глаза и подставил лицо лёгким порывам прохладного ветра. Зачем? Зачем память настойчиво рисует ему эти картины из прошлого? Как оправдание за то, что он уже совершил и ещё только собирается совершить? Но он же не сомневается в выбранном пути! Люди приносили ему только боль. За редким исключением. Перед глазами медленно проплыли лица отца, Экима, Мирны, Боло…
Растущий организм требовал женщину. Женщины требовали денег… У матери просить их не хотел. Какой он после этого мужчина? Работу себе так и не нашёл. Нормальные работодатели сторонились его, так же как и сверстницы, а идти работать в порт или записаться в армию не позволяло здоровье. В итоге он стал все чаще возвращаться домой по утрам. Матери врал, что устроился работать фонарщиком. А сам… В Шанаму, медный рудник, который жители города Семи Ветров в просторечье называли кастрюлей, он попал на полгода. За воровство. Через день, после того как встретил свою двадцать вторую весну. Там он и познакомился с Боло.
Боло — старый одинокий вор, которого на руднике сторонились даже матёрые душегубы. Зачем трогать сумасшедшего? Правда сумасшедшим Боло не был. Ну разве только немножко и не очень часто. Каторжане говорили, что на нем висит печать богини справедливости. Ведь не просто так он каждые пять лет попадал на каторгу по мелочам, словно бы сам отмерял себе положенный срок? Райнеку он никогда об этом не говорил.
Они нашли друг друга, лысый с трудом произносящий слова старик и молодой, ненавидящий весь окружающий его мир парень. Может быть, только благодаря Боло, в нем притупилась та гложущая его душу боль.
Их освободили в один день.
— Т-ы-ы, зн-а-ешшь, где м-еня н-а-йти, — произнес старик, когда они дошли до городских ворот. Он тронул его за руку, понимающе улыбнулся и растворился в толпе спешащих по своим делам горожан.
А потом был тот памятный разговор с матерью…. Он просто выслушал ее, развернулся и, едва сдерживая слезы, ушел. В тот день он плакал последний раз в жизни.
