Майкл Гир - Звездный удар
— Точно. Мы используем кольцевые интерферометры как один из способов отслеживания работы генератора нулевой сингулярности. Когда мы начнем полет, я научу тебя всему остальному. Люди вовсе не глупы. Просто не хватает знаний.
— Ну ладно, прежде всего нам нужен капитанский мостик больших размеров.
— Он уже сооружается.
— Он… Что? Кто сказал, что…
Клякса слегка сплющился, оба черных глаза-стебля сфокусировались на Мэрфи.
— Но ведь это нужно было сделать, не так ли? Он нам понадобится в космосе. Теперь я ваш штурман. Так сказала майор Данбер. А у штурмана есть обязанности, которые он должен неукоснительно исполнять. Тогда он сможет стать Овероном.
— Верно. Да, нам нужен капитанский мостик, удобный для человека. Но, может, надо было посоветоваться с Шейлой?
Клякса запищал и засвистел, система сделала перевод:
— Но ведь она погружена в медитацию, разве нет?
Мэрфи хихикнул.
— Угу. Хорошее слово. Майора чуть не поджарили. Черт, не знаю. Может, позади остался легкий этап.
— Я буду служить до тех пор, пока не перестану быть штурманом. А тем временем ты будешь наблюдать за мной и станешь моим штурманом. Ты — мой телохранитель.
— Правильно. Поэтому не выкидывай никаких фокусов.
— Я буду служить до тех пор, пока не удостоюсь называться Овероном. — Клякса вытянул глаз-стебель. — Монитор показывает, что поля снова приведены в равновесие. Все остальное выглядит просто отлично. Нам следует вновь проверить всю систему через десять часов. До этого времени стабильное положение сохранится.
Мэрфи стал спускаться с мостика, рядом с ним резво катился Клякса.
— Знаешь, хочу тебя спросить. Ты сказал, что будешь служить до тех пор, пока не удостоишься звания Оверона. Ну, так что же произойдет, если однажды Толстяк очнется от своей спячки? Ты опять помчишься на его свист?
Клякса чирикнул и загудел:
— Мэрфи, он безнадежно болен. Чему можно научиться у сумасшедшего Оверона? Я интересовался психозами. Я мог бы стать духовно парализованным существом, но ведь я не заболел! Да, я очень интересовался и много занимался проблемой безумия. Как ты думаешь, безумие — вещь заразная, его молекулы передаются?
— Передаются? Нет. Нет никаких молекул, но иногда это все равно что кинуть зажженную спичку в пороховую лавку. То, что начинается легким психозом, заканчивается взрывом. Знаешь, как это происходит? Парни разозлятся и льют помои на других парней, и каждый, кто видит это, так раздражается, что уже не может остаться в стороне. Люди становятся слишком нервными, чтобы просто наблюдать.
— Как Гитлер.
Мэрфи прикусил нижнюю губу и нахмурился:
— Гитлер — это нечто особое, крошка. Гитлер — это ночной кошмар, ставший реальностью. Яркий, сумасшедший и изощренный. Будем надеяться, что никогда не увидим таких, как он, а?
— А ты не думаешь, что кто-то похожий на него снова приберет немцев к рукам?
— Послушай, парень, дело не в немцах. Они попались, потому что Гитлер подвернулся в плохие времена — условия были для него благоприятные. Мы очень любим создавать маленькие мифы. Всегда виноватым оказывается кто-то другой, не ты. Очень легко показывать пальцем на немцев. Но, парень, такое могло случиться где угодно. Ты смешиваешь в одну кучу раздражение, бесправие и огромное количество несправедливости — и получаешь Гитлера или Сталина.
— Ты мог бы стать Гитлером, таким же ненормальным?
— Я не думаю. Это не так просто. — Тема показалась Мэрфи занятной. — Черт, ну и вопросик. Не знаю. Зачем задавать такие вопросы солдату, а? У парней вроде меня странное представление о том, как устроен мир. — Картины прошлого пронеслись в его воображении. Ружейные выстрелы, тела, дергающиеся от удара пули, он сам, прицеливающийся и нажимающий на спусковой крючок. Почему, Мэрф? — Потому что это была моя работа.
— Что? — пискнул Клякса, буравя Мэрфи своими глазами-стеблями.
— Безумие, надувной шарик. Вот что. Послушай, мне бы не хотелось переживать из-за тебя тоже. Ты не собираешься делать глупостей, правда?
— Сейчас ты для меня единственная надежда и величайшая загадка.
— Ага, догадываюсь, — Мэрфи скорчил гримасу и почесал подбородок, которого два дня не касалась бритва. — Нам лучше вернуться. Майор хочет когда-нибудь встретиться тобой и с Пашти… Эй!
Клякса взвизгнул и стал сдуваться.
— Пашти?
— Слушай, я тоже буду при этом. Никакой Пашти не посмеет тронуть и волос на твоей… Хм, а что, если я просто дам тебе слово, что ты будешь в безопасности? У меня здесь висит ружье, я позабочусь о тебе.
— Спасибо тебе, Мэрфи, — Клякса опять надул бока и выкатился из дверного проема, направляясь в сторону трапа торпеды.
* * *
Разгневанный, смущенный и перепуганный Раштак вошел в комнату. В то же время его сжигало любопытство. Он обнаружил, что в углу в оборонительных позах засели Аратак и Еетак. В центре комнаты на полу была установлена одна из говорящих коробок гомосапиенсов, кабели тянулись от нее к компьютерной системе корабля.
Раштак раздраженно задребезжал. Как ни странно, пол не завибрировал. Как собираются эти наивные гомосапиенсы общаться с ним в подобном окружении?
Аратак встал на ноги и поднял вверх щупальца.
— Кажется, они тебя не съели. — Голос его звучал глухо. — Ты в порядке?
— А вы? — спросил Раштак, топая по немому полу. — Какое-то безумие… будто… будто реальность вывернулась наизнанку, сбилась с правильного пути, будто развязались какие-то узелки.
— Они говорят, что не будут нас убивать, — напомнил Еетак с надеждой, едва слышной из-за слабости резонанса.
— Так они говорят. — Раштак двинулся в сторону, увидел охранника-гомосапиенса, который остановился в дверях, держа ружье наготове. За ним шла самка гомосапиенсов в сопровождении группы гомосапиенсов, которые несли большую плиту. Эта самка, наверное, была командиром, потому что она велела самцам установить плиту. Неужели это никогда не кончится?
— Первый Советник? — женщина ступила вперед, и коробка заговорила. — Я майор Томпсон. Я буду вашей связной. Мы понимаем, что вам нужны панели-резонаторы, чтобы общение было более эффективным. Пожалуйста, испробуйте приспособление, которое мы вам принесли.
— Какое пренебрежение! Какая наглость! — взорвался Аратак саркастическим дребезжанием. — Они посылают самку разговаривать с нами?
— Ими командует самка! Неудивительно, что они ненормальные, — добавил Еетак, и пол поглотил его отвращение.
Раштак увидел, как на лицо самки гомосапиенсов набежало темное облако. Она скрестила руки и замерла. Что это значило? Раштак ступил на принесенную плиту и громко задребезжал:
— Гораздо лучше, но не так, как дома.
— Майор Данбер хотела бы встретиться с вами, когда вам будет удобно, — продолжала Томпсон. Говорящая коробка воспроизвела ее слова на отвратительном Пашти. — Если вы хотите воспользоваться минутой, чтобы поговорить со своими советниками, пожалуйста.
Это предложение застало Пашти врасплох. Раштак развернулся и посмотрел на Аратака.
— Что будем делать?
— Узнаем, чего они хотят от нас, — нервно щелкнул Еетак. — А зачем мы здесь? Почему они увезли нас с нашей станции, от нашего народа?
— Они говорят, в целях безопасности. Я только сейчас начинаю понимать, что такое безопасность с их точки зрения. Они почему-то боятся нас. — Раштак хлопнул по полу. — Так странно — но все боятся нас! Гомосапиенсы боятся нас! Ахимса боятся нас! Почему они боятся? Разве мы сумасшедшие?
— Возможно. — Аратак сделал шаг по направлению к твердой плите, желая проверить, насколько лучше говорить с помощью этой звучащей панели, которую принесли люди. Он подождал, пока они выйдут, и только потом ступил на нее. — Ты говоришь, Ахимса боятся нас? Что ты узнал?
— Что, возможно, Овероны лгали. Что они стали больше волноваться из-за циклов, из-за… — Ему больно было говорить. — Из-за того, что во время действия циклов мы захватывали все большее количество их ресурсов. Я не знаю историю, но, может быть, это правда.
— Значит, они решили нас уничтожить?
— Да. Или, по крайней мере, разрушить наше могущество обманом — представив нападение массовым самоубийством на Тахааке.
— А почему они просто не поговорили с нами? Почему просто не пришли и не взяли назад свою собственность? — спросил Еетак, глядя, как гомосапиенсы приносят вторую звукопроводящую панель.
— Ты хорошо знаешь Ахимса, такой поступок показался бы им необыкновенной грубостью.
— А убивать нас — не грубость? — Раштак по крохам собирал факты в единое целое. Рассудок его был в смятении.
— Ты мыслишь не так, как Ахимса. Убить нас подобным образом — это аккуратно, вежливо. И никто бы не осудил за эти действия Ахимса. Ты должен посмотреть на все глазами Ахимса и думать, как они. В этом есть своя тонкая логика, безумная, может быть, но изящная. С их точки зрения, Пашти создали проблему, поэтому Пашти должны и разрешить ее. Если бы они указали нам на возникшую проблему, это позволило бы допустить, что Ахимса обеспокоены материальным миром — вопросами владений и собственности, а это немыслимо для них, ведь они страшно заняты медитацией и созерцанием. Им не хотелось бы предстать перед галактической цивилизацией в облике лицемеров. Таким образом, отыскалось простое решение, которое оставляло их в стороне. Наша проблема — наше разрешение проблемы.
