Рэй Брэдбери - Отныне и вовек (сборник)
Маккой отшатнулся, с опаской покосившись на зияющую могилу и пустой гроб.
– Постой-ка. – Его лицо исказилось. – Не иначе как ты меня сюда заманил, чтобы я не добрался до телефона или, еще чище, сгинул в этой дыре? Да ты…
С этими словами Маккой резко развернулся и потерял равновесие.
– Осторожней! – вскричал Кардифф. Маккой свалился прямо в гроб и вытаращил глаза, потому что заметил, как сверху на него летит лопата, то ли ненароком задетая, то ли брошенная рукой убийцы. Лезвие угодило ему в лоб. От удара содрогнулась крышка гроба. И захлопнулась перед его изумленным и теперь уже бесцветным взором.
А от удара крышки гроба содрогнулась вся могила; комья земли градом посыпались на гроб.
Где-то высоко-высоко Кардифф, сам не свой, застыл от ужаса.
Отчего упал Маккой: от собственной неловкости или от толчка?
Из-под ботинок опять полетели сырые комья. Вроде бы из гроба донесся крик – или померещилось? Кардифф заметил, что его ноги сами собой сбрасывают землю с краев могилы. Когда крышки гроба уже не стало видно, он, застонав, попятился, уперся взглядом в приготовленное надгробье с неподходящим именем и подумал: «Придется заменить».
А потом развернулся и бросился прочь, спотыкаясь и не разбирая дороги, лишь бы убраться подальше от кладбища.
Глава 23
«Я совершил убийство», – думал Кардифф.
«Нет, нет. Маккой сам себя похоронил. Оступился, упал и захлопнул крышку».
Кардифф, можно сказать, пятился до середины улицы, не отводя глаз от кладбища, будто страшился, что Маккой того и гляди поднимется – воскреснет, как Лазарь.
Добравшись до «Герба египетских песков», он заковылял к порогу и едва сообразил, где искать кухню.
В духовке запекалось что-то вкусное. На подоконнике красовался горячий пирог с абрикосами. Из-под ледника послышалось негромкое чавканье: это собака лакала воду, спасаясь от летнего зноя. Кардифф попятился. «Аки краб, – подумал он, – всю дорогу задом наперед».
Сквозь застекленную дверь, которая вела на обширную лужайку за домом, он увидел десятка два цветных одеял, расстеленных в шахматном порядке, а еще приготовленные вилки, ножи, расставленные тарелки, хрустальные кувшины с лимонадом и вином – хоть сейчас начинай пикник. Где-то вблизи зацокали конские копыта.
Кардифф вернулся на крыльцо – посмотреть, что делается на улице. Там стоял Клод, деликатный и необыкновенно умный конь, запряженный в пустую хлебную повозку.
Клод поднял голову и уставился в его сторону.
– Хлеба-то не привез? – обратился к нему Кардифф.
Клод молча смотрел на него влажными карими глазами.
– Уж не по мою ли душу? – едва слышно прошептал Кардифф.
Он сошел с крыльца и забрался в повозку. Так и есть.
Клод тронулся с места и повез его по городу.
Глава 24
Путь лежал мимо кладбища.
«Я совершил убийство», – подумал Кардифф.
И в смятении выкрикнул:
– Клод!
Клод так и замер, а Кардифф, спрыгнув с повозки, бросился в сторону могил.
Склонившись над гробом, он протянул руку и с ужасом приподнял крышку.
Маккой оказался на месте – не покойник, а просто спящий: сдался и прилег вздремнуть.
Переведя дух, Кардифф обратился к своему заклятому врагу, радуясь, что тот не умер.
– Лежи, как лежишь, – сказал он. – Тебе это еще неведомо, но ты отправляешься домой. – Он бережно опустил крышку, вставив под нее прутик – для воздуха.
Потом он заспешил туда, где оставил Клода, который, почуяв, что промедление будет недолгим, уже тронулся с места, цокая копытами.
Вокруг не было ни души: во двориках пусто, на верандах никого.
«Куда же, – подумал Кардифф, – все запропастились?»
Ответ нашелся сам собой, стоило только Клоду остановиться.
А остановился он перед большим и весьма примечательным кирпичным зданием, которое охраняла пара лежащих египетских сфинксов – полульвов, полубогов – с поразительно знакомыми физиономиями.
На вывеске Кардифф прочел: «Мемориальная библиотека «Надежда»».
И ниже, мелкими буковками: «Питай надежду, всяк сюда входящий».
Взбежав по лестнице, он столкнулся с Элиасом Калпеппером, который стоял перед массивным двустворчатым порталом. Калпеппер, словно готовый к визиту молодого посетителя, кивком предложил ему присесть на ступеньку.
– Мы уж заждались, – сказал он.
– Мы? – переспросил Кардифф.
– Горожане, большинство местных жителей, – пояснил Калпеппер. – Где ты пропадал?
– На кладбище, – признался Кардифф.
– Что ж так долго? Какие-то неприятности?
– Теперь уже никаких – вы только помогите мне отправить сообщение домой. Поезд скоро будет?
– Если сегодня и будет, то один-единственный, – ответил Элиас Калпеппер. – Да и тот вряд ли остановится. Обычно пролетает мимо, вот уж сколько…
– А можно его остановить?
– Разве что зажечь сигнальные огни.
– Мне нужно послать мелкий пакет.
– Попробую запалить факелы, – сказал Калпеппер. – А пакет-то куда?
– Домой, – повторил Кардифф. – В Чикаго.
Нацарапав на вырванном из карманного блокнота листке имя и адрес, он протянул бумажку Калпепперу.
– Будет сделано. – Поднимаясь со ступеньки, Калпеппер добавил: – Что ж, пора тебе зайти.
Кардифф повернулся к массивным библиотечным дверям и шагнул через порог.
Надпись над стойкой гласила: «Carpe diem[9]. Лови день». А может, там было сказано: «Лови книгу. Найди судьбу. Отчекань метафору».
Обведя взглядом зал, он понял, что за двумя десятками столов сидит добрая половина горожан: они склонились над раскрытыми книгами и, как предписывала табличка, соблюдали тишину.
Словно привязанные к одной нитке, читатели дружно подняли головы, кивнули Кардиффу и вернулись к своему занятию.
За библиотечной стойкой дежурила молодая женщина неописуемой красоты.
– Боже, – прошептал он. – Неф!
Указав куда-то рукой, она сделала ему знак идти следом.
Можно было подумать, у нее с собой фонарь: от ее лица исходил свет, озарявший мрачноватые стеллажи. Стоило ей повернуть голову, как тьма расступалась и тиснение на корешках книг начинало поблескивать теплым золотом.
Первое книгохранилище называлось «Александрия-1».
Второе – «Александрия-2».
И последнее – «Александрия-3».
– Молчи, – выдавил он. – Я сам угадаю. Александрийская библиотека, пятьсот или тысяча лет до Рождества Христова, пережила три пожара, если не больше, и все рукописи погибли в огне.
– Верно, – отозвалась Неф. – В первом хранилище – те книги, что погибли при первом пожаре, возникшем по неосторожности. Вот здесь, во втором хранилище, находятся все исчезнувшие произведения и утерянные тексты, погибшие в страшный год второго пожара, тоже случайного. А в третьем, последнем хранилище – все книги, сгоревшие при последнем пожаре, который устроила толпа в четыреста пятьдесят пятом году до нашей эры, вознамерившись уничтожить историю, искусство, поэзию, театр. В четыреста пятьдесят пятом году до нашей эры, – негромко повторила она.
– Уму непостижимо, – выговорил он. – Кто же спас эти ценности, кто переправил их сюда?
– Мы сами.
– Но каким образом?
– Мы – расхитители гробниц. – Неф провела пальцем вдоль стеллажей. – Во имя разума, во имя возвышения души – и неважно, как понимается душа. Этим словом мы лишь пытаемся обозначить тайну. Задолго до Шлимана, который раскопал не одну Трою, а двадцать, наши предки, считавшие, что находка рук не тянет, устроили у себя величайшую библиотеку всех времен, которая никогда не сгорит, будет жить вечно и дарить всякому, кто сюда вошел, счастье прикасаться и смотреть, открывать для себя новые горизонты сущего. Это здание неподвластно огню. В разном обличье оно принадлежало и Моисею, и Цезарю, и Христу; оно будет ждать следующего «Аполлона», который, как огненная колесница, перенесет его на Луну.
– И все-таки, – упорствовал он, – те библиотеки были уничтожены. Выходит, здесь хранятся копии копий? Потери удалось восстановить, но как?
Неф тихонько рассмеялась.
– С большим трудом. Веками собирали по крупицам: где-то книгу, тут поэму, там пьесу. Сводили воедино, как гигантскую мозаику, не пропуская ни одного квадратика.
Легко касаясь пальцами имен и заглавий, она двинулась дальше в мягких предзакатных лучах, проникавших сквозь высокие библиотечные окна.
– Помнишь историю, как жена Хемингуэя забыла в поезде рукопись его романа, которую так и не удалось найти?
– И что он предпринял – развод или убийство?
– Некоторое время они еще прожили в браке. Как бы то ни было, эта рукопись хранится здесь.
Кардифф посмотрел на потрепанную папку с наклейкой, отпечатанной на пишущей машинке: «Предгорья Килиманджаро».
– Ты это читала?
– Нет, у нас никто не решается. Если эта книга под стать его величайшим произведениям, мы этого не переживем, потому что ей суждено остаться в забвении. Если же она не столь хороша – тем мучительнее для нас. Не иначе как Папа Хемингуэй сам решил, что лучше ей считаться утерянной. Он потом написал другую книгу, изменив заглавие на «Снега Килиманджаро».
