К. Терина - Ыттыгыргын
Дал ему припасов на дорогу, лучших оленей и свою любимую парку.
Ушёл Ийирганг.
10. Капитан Удо Макинтош принимает решение
На случай встречи с обезумевшими томми Макинтош отправил Цезаря вперёд. Пёс, оценив задачу, двигался без лишней спешки, но уверено. В отличие от Макинтоша, Цезарь бывал здесь часто. Как и всякому сложному механизму, ему требовалась забота понимающего специалиста.
Мозес не покидал свою берлогу уже почти два года. Машинист-механик стал слишком громоздок, чтобы свободно передвигаться по пароходу. Лабиринты технической палубы, похожие на механизированные кротовьи норы, украшенные трубами и ржавчиной, были, кроме прочего, оснащены хитрой рельсовой системой, по которой передвигался Мозес. Ноги, даже механические, не могли исправно носить нагромождение металла, каким сделался машинист-механик за время службы на «Бриарее».
С помощью томми машинист-механик неустанно перестраивал не только пароход, но и – с особым рвением – собственное тело. Мозес состоял в переписке с такими же сумасшедшими учёными-механизаторами, как он сам, и всякий раз после получения почты команда с ужасом ждала, какое новшество примется внедрять машинист-механик и как изменится от этого жизнь «Бриарея».
Макинтош опасался, что по лекалам безумных своих корреспондентов Мозес модернизировал и собственный мозг. Что под клёпанным черепом его давно крутится тонкий парочасовой механизм с самым совершенным анкерным спуском, миниатюрными шестерёнками и изящной системой пароотводов.
Не имея возможности покидать свою берлогу, Мозес радовался всякому гостю, был разговорчив неимоверно и настолько же умён и проницателен.
Именно поэтому владения Мозеса капитан посещал не чаще, чем того требовала его капитанская совесть: посреди неуёмной Мозесовой болтовни Макинтош острее чувствовал пустоту на месте исчезнувших эмоций.
Они были уже совсем рядом с машинным отделением, когда, обернувшись, капитан обнаружил, что Аявака пропала. Мелькнула испуганным маятником мысль: Айзек прав. Весь этот кошмар, этот чёрный ужас – диверсия луораветланов, которые устали терпеть британцев. Но ведь глупо это, глупо и бессмысленно. Не нужны луораветланам такие диверсии. Тем более – кровавые. Тем более – железными руками томми. Всякий луораветлан умеет убить сколько угодно британцев, не пошевелив и пальцем.
Макинтош тихо свистнул. Свист его без следа растворился в шуме турбины, но Цезарь, кажется, умел слышать даже мысли капитана. Вместе они развернулись и пошли обратно.
Аявака лежала на полу. Волосы её и открытые глаза переливались синим, освещая коридор не хуже лампы.
– Аявака?
Нет ответа. Макинтош отдал лампу Цезарю – тот аккуратно принял крючок в пасть, – а сам наклонился к девушке. Дыхание её было тяжёлым, хриплым. Как если бы она не лежала на полу, но несла на плечах невероятной тяжести груз. Макинтош видел такое однажды – двенадцать лет назад.
Убить её, пока не поздно, вот что. Убить, пока она не убила всех. Воткнуть нож прямо в сердце. Совсем просто было бы застрелить, но револьвер капитан отдал старому Айзеку. А нож – нож есть. Убить эту, потом найти маленькую, умкэнэ. Мити. Которой, очень может быть, и нет вовсе, которая, возможно, придумана юной шаманкой для каких-то своих тайных целей.
Палуба под ногами дрогнула, ушла назад и вниз. Плавно, но ощутимо. Ещё громче взревела рядом турбина, а потом – Макинтош это почувствовал, как умеет почувствовать только настоящий моряк – стала замедляться, умирать.
Капитан аккуратно поднял Аяваку. Была она лёгкой как травинка и неожиданно тёплой.
Макинтош не видел, как за его спиной бесшумно и осторожно, словно живое существо, не обделённое разумом, приближается, крадётся по стенам, полу, потолку чёрный лёд.
11. Эн Аявака посреди ледяной пустыни
Аявака не спешит открывать глаза. Прислушивается. Тишина. Только ветер шелестит снежинками. Пахнет морозом.
Получилось? Открывает сначала один глаз, потом второй. Вокруг тундра, пустая, бескрайняя, белая. Получилось.
Аявака встаёт, оглядывается. Далеко, там, где земля встречается с небом, – чёрное пятнышко. Воскыран16.
Аявака срывается с места. Бежит. Не сразу понимает: что-то не так. Хорошо бежит, быстро. На всех четырёх лапах. Совсем не холодно: длинная белая шерсть и слой подкожного жира не дают замёрзнуть. Аявака довольно рычит, скрипит когтями по снегу.
Из доклада доктора Х. Спенсера (материалы следствия Тайной комиссии по делу №813 об «Инциденте 10 февраля 1892 года», 7 сентября 1892 года)
…Весьма любопытна мифология упомянутых выше луораветланов. Мифология эта естественным образом граничит с философией и представляет собой простое, но вместе с тем не лишённое известного изящества описание реальности, какой её видят луораветланы. Например, они признают существование души и, более того, считают её (душу) едва ли не отдельным измерением пространства-времени.
Дальше, к сожалению, философия сменяется чистейшей воды мистикой. Считается (луораветланами), что подпространство – так называемая «изнанка» – есть вместилище некой злой силы, именуемой «Кэле». Кэле-де только и думает о том, как выбраться в эфир, чтобы (здесь окончательно побеждает первобытное мышление – прим. Х. С.) одну за другой поглотить все звёзды Млечного Пути. А выбраться не может: граница между изнанкой и эфиром непроницаема для Кэле (обратите внимание на симметричность этой легенды с существованием так называемого «чёрного льда» – великолепный пример бредового мышления, которое всякую деталь реального мира вписывает в картину собственного безумия – прим. Х. С.). Но Кэле, продолжают луораветланы, хитёр и может спрятаться в душе человека. И когда тот преодолеет барьер между изнанкой и эфиром, покинуть его и приступить к поглощению звёзд.
На справедливые вопросы вашего покорного слуги о том, почему за пятьдесят лет подэфирного пароходства Кэле так и не выбрался с изнанки, шаманы с детской наивностью предъявляют разницу между душой британца и душой луораветлана. Британская, мол, слишком эгоистична, полна собственными эйгир (чувствами, переживаниями, памятью), поместиться в ней Кэле – всё равно что в забитый вещами шкаф попробовать утрамбовать ещё и слона (аналогия моя, луораветланы о существовании слонов не осведомлены – прим. Х. С.). Душа же луораветлана как будто отличается от британской особым простором и незащищённостью (см. интереснейшую записку проф. У. Джеймса об эйгир – вибриссах, позволяющих луораветлану чувствовать гораздо больше и тоньше, чем чувствуем британец – прим. Х. С.).
Тут мы подошли к интересному моменту, когда мифология становится инструментом оправдания: по мнению луораветланов так называемый «Инцидент» – неудачная попытка этого самого Кэле перебраться в эфир, воспользовавшись душой луораветланского ребёнка…
12. Капитан Макинтош теряет друга
С Аявакой на руках капитан едва помещался в узком коридоре. Идти стало совсем неудобно, чудовищные конструкции, угловатые и острые, то и дело цеплялись за одежду, словно ожившие ветви и корни деревьев в мистическом лесу. Как только передвигается в этих лабиринтах Мозес?
Наконец, впереди показался задраенный люк машинного отделения.
– Мозес! – крикнул капитан. – Открывай!
Со всех сторон зашелестело недовольное шипение и кряхтение, а потом уже сварливый голос – низкий, хриплый, прокуренный, подозрительный:
– Назовись!
Неслыханная наглость!
– Мозес, у тебя пароотводы рогульками не свернулись ли?
– Макинтош, ты? – голос звучал отовсюду. Капитан знал этот фокус – несколько репродукторов создавали мультифонический эффект и ощущение, будто сам Господь изволил ответить. Весь коридор перед входом в машинное Мозес превратил в огромный телектрофон.
– Я, чёрт тебя дери! Есть сомнения?
– Меня едва не прикончил палубный томми! Да, пожалуй, у меня теперь имеются некоторые разумные сомнения.
Макинтош разглядел под ногами мелкие детали томми, а справа от двери – скрюченную его тушу с оторванной головой. Не так-то просто прикончить Мозеса.
Раздался щелчок, люк открылся. Первым в машинное вошёл Цезарь, за ним капитан с Аявакой на руках. Люк захлопнулся. Внутри было темно, свет давала только лампа, которую держал в зубах Цезарь.
– И правда, живой капитан в наших краях! Хоть отметку в календаре делай, – услышал Макинтош обрадованный голос Мозеса. – Август, отбой!
Из-за спины Макинтоша в круг света выступил томми, с головой и туловищем, причудливо размеченными красной и белой краской. Это был личный помощник и любимец Мозеса – более громоздкий и вместе с тем – более ловкий, чем обычные томми. От неожиданности капитан едва не уронил Аяваку.
