Яна Завацкая - Дороги. Часть первая.
Прошла зима — долгая и снежная, и вместе с первыми зелеными листочками на улицу высыпали торговцы. Торговали с лотков — всем на свете, от одежды и бижутерии до горячих пирожков, от мороженого до радиодеталей. Старухи выползали из замшелых квартир и раскладывали на столиках свои ветхие ценности — потрепанные томики эпохи Первопроходцев, разрозненный хрусталь, старые тряпки. Маленькие девочки предлагали леденцы — а кое-где и самих себя на продажу.
Муж Ильгет окончательно исчез в своем Центре Биотехнологии. Случалось, что он и ночевать не приходил, правда, Ильгет просила его звонить в таких случаях, и он звонил — задержусь у коллеги... или на работе. Возможно, что на самом деле он задерживался у любовницы, такое и раньше случалось. Ильгет решила смотреть на это сквозь пальцы. Она все более чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Пыталась поговорить с Питой, но это ни к чему не привело, он только разозлился.
Ильгет решила сосредоточиться на чем-то другом. Придет время, и муж вспомнит о ней... возможно.
Найти работу... Да, возможно, это — порождение того же всеобщего безумия. Но Ильгет было просто тоскливо дома одной. И творчество не спасало. Хотелось видеть людей, общаться с ними. Быть просто кому-то нужной, ну хоть начальству на работе.
А еще таилась надежда — может быть, удастся скопить денег на университет, уговорить Питу переехать в Иннельс. Да хотя бы поступить заочно! Но надежда эта таяла — плата за образование все росла.
И к тому же работу найти так и не удавалось. Теперь Ильгет искала интенсивно, не то, что раньше. Но это не приводило ни к чему. Просто ничего не было — даже места уборщиц, нянь, санитарок были заняты сплошь. Хотя официально уровень безработицы считался низким.
Однажды — это было еще зимой — она уже почти нашла место, непыльное, хоть и малооплачиваемое — билетершей в цирке.
Удивительно, но даже для того, чтобы занять такое непритязательное место, нужно было очень постараться. Дама в строгом деловом костюме около часа беседовала с Ильгет, выясняя все подробности ее жизни, всю ее биографию. Затем, улыбаясь, протянула распечатанную анкету.
— Вам нужно это заполнить. Вы знаете, я бы вас взяла, но это зависит не только от меня. У нас есть определенные предписания... Словом, по анкете будет видно, насколько вы нам подходите.
Недоумевая, Ильгет села заполнять листок. Вопросы привели ее в состояние ступора. Наряду с простыми — имя, возраст, образование, были и совершенно дикие, нелепые — например, «Нравится ли вам музыка Эйдна Дхира». Или — «Случалось ли вам падать с высоты». И уж совершенно нелепым показался Ильгет вопрос, на который она ответила с легкостью — «Кто такой Иисус Христос?» Это-то Ильгет, будучи прихожанкой христианской церкви, знала отлично — но ведь христианство на Ярне религия, в общем, экзотическая, а сейчас и вовсе не модная, с какой же стати... Ильгет сдала анкету и минут пять сидела в пустом кабинете. Как по таким дурацким вопросам можно составить представление о личности? Что эти ответы скажут о ней? Сумасшедший дом! Дама заглянула в кабинет. Лицо ее было или казалось расстроенным.
— К сожалению, вы нам не подходите. По данным анкеты.
— Послушай, — обратилась Ильгет к мужу, вернувшись домой, — может быть, мне уже пора лечиться? Или кому-то другому?
— Тебе точно пора лечиться, — мрачно ответил Пита. Ильгет пошла к себе и села, сжав ладонями виски.
Что происходит в мире? Почему для того, чтобы занять самое примитивное место билетерши, низкооплачиваемое, простое, нужно заполнять какую-то анкету, составленную явно пациентом психиатрической лечебницы... ну хорошо, пусть это какие-то ухищрения современной психологии. Просто непонятно — ЗАЧЕМ? И что это еще за предписания? Откуда? Кто может предписать цирку, какую билетершу принять на работу?
Дверь с шумом распахнулась. Свекровь (глаза сияют, движения резкие, возбужденный голос) влетела в спальню, очень громко обсуждая с Питой подробности предстоящего ремонта.
Свекровь в последнее время тоже очень изменилась. Вернее, даже не изменилась, а просто характерные ее черты усилились, стали гораздо ярче, доходя почти до гротеска. Ильгет она вообще перестала замечать. Просто не разговаривала с ней, ограничиваясь разве что приветствием (а то и о нем забывая).
Мать Питы всегда была очень хозяйственной, и особенной ее страстью были ремонты и перестройки. В молодости она работала маляром и штукатуром, и в области ремонта умела делать все. И в прежнее-то спокойное время Пита ни одни выходные не мог провести дома — все время требовалось что-то перестраивать, переделывать — то матери белить кухню, то переклеивать обои, то строить гараж, то дачу, то что-то делать у сестры, большая часть всех этих дел вовсе не была необходимой, или же можно было нанять кого-то для них, но все это делалось по требованию матери, а слово матери в семье Эйтлинов всегда было законом.
Теперь же этой женщиной, уже пожилой, пенсионеркой, овладела настоящая строительная лихорадка. У нее дома, у дочери, на трех дачах, принадлежащих семье, делать было уже нечего, и мамаша Эйтлин решила взяться за перестройку квартиры сына. Для этого она довольно долго обрабатывала неповоротливого Питу по телефону, звоня ему ежедневно на работу и вечером — домой. Наконец он согласился на ремонт, благо, деньги на счету были. Ильгет просто поставили в известность, да она бы и не смогла возразить...
— Вот сюда мы книжный шкаф и поставим, — свекровь указала властным жестом на нишу в спальне, — в гостиной ему совершенно нечего делать! Так невкусно получается!
Ильгет вздохнула. Ей как раз казалось, что книгам — самое место в гостиной.
— А стол этот выкинуть давно пора. И полки тоже. Сюда мы зеркало повесим, знаешь, как в «Отле» продается, такое большое, с металлической рамой, во всю стену. А, Пита? Сынок? Представь, как хорошо будет... Правда же хорошо, Ильгет?
Ильгет кивнула и сказала «правда». Потом она все-таки добавила.
— А мой стол... где же я тогда буду?
— А зачем тебе стол? — удивилась свекровь, — ты вроде не учишься, не работаешь. Ну надо тебе что-нибудь написать, пойдешь к мужу на компьютер. Стол и на кухне есть.
Ильгет не нашлась, что ответить.
— Представь, как будет красиво — такое зеркало во всю стену! Ну правда же?
Свекровь с Питой удалились. Ильгет слышала затихающее ворчание: «Это же надо, стол ей... я училась в университете, работала, и никакого своего стола у меня не было, сидели все за одним кухонным. А тут не учится, ничего не делает целыми днями, и ей, видите ли, стол нужен! Ну и что она с ним делает? Только что воображение нужно — свой стол, видите ли, у нее...»
Ильгет привычно подавила занозу в сердце, затолкала ее вовнутрь. Ничего, пусть там внутри поболит, потом пройдет. Но вот это уже серьезно... значит, у нее не будет своего уголка. А куда же я Библию поставлю? Ну ладно, поэтов я еще запихаю в шкаф. А Распятие? Прямо напротив кровати? Не хочется. А фотки самолетов и ландеров?
Норка подошла, ткнулась носом. Ильгет погладила собаку. Пальцы дрожали...
Что-то страшное надвигается... что-то страшное. И мне уже все равно, какое-то даже безразличие к тому, что происходит со мной — я вижу, что на всю страну какая-то тень надвигается.
Что же это такое?
Не стоит упоминать, что еще несколько раз Ильгет везло, ее вызывали на ознакомительную беседу — принять уборщицей, оператором или няней. Но каждый раз всплывала какая-нибудь анкета (похожая на первую, хотя некоторые вопросы разнились), или же просто Ильгет отказывали под каким-нибудь благовидным предлогом.
Летом, совсем отчаявшись, она попыталась открыть свою фирму — продавать, как это ныне было модно, что-нибудь, например, книги (в этом она, по крайней мере, хоть что-то понимала). Пита даже выделил ей на это небольшую сумму — для первоначальных закупок. Но ничего не вышло с регистрацией, Ильгет сказали, что по каким-то там причинам она не имеет права заниматься предпринимательством (кажется, потому, что она не уроженка этого города, да и живет в нем не так давно). Ильгет попыталась закупить книги и продавать их без всякой регистрации, хоть это и было рискованно, но прогорела — книги, как выяснилось, перестали пользоваться в Лонгине хоть каким-нибудь спросом. Тогда Ильгет попыталась торговать косметикой... но и с этим у нее не вышло ничего, а в конце концов налоговая полиция засекла ее попытки, и Пите пришлось заплатить большой штраф — настолько большой, что выплачивать эти деньги разрешили помесячно, вычитая часть зарплаты, и должно было это длиться около трех лет. Тогда уже Пита взбунтовался и заявил, что нет уж, работать он Ильгет не запрещает, но платить за это не намерен.
Ильгет подумала о том, что можно было бы поступить куда-нибудь учиться. Правда, и со специальностью у нее будет не больше шансов найти хоть какую-нибудь работу, чем сейчас. Но все-таки три года она чем-то будет занята, а там — неизвестно еще, как все изменится.
