Наталия Ипатова - Врата Валгаллы
— Заткнись.
— Понял. Кир?
Пауза между ними была короткой и неловкой. Потом Император, приподнявшись на цыпочки и нервно шмыгнув носом, обнял Рубена Эстергази.
— Руб, ты лучшее, что у меня есть.
Отступил на шаг, окинул взглядом строй, пожиравший его глазами, начальство, вытянувшееся так, что аж прогнулось вперед. Голос, еще совсем мальчишеский, зазвенел на весь плац:
— Я жду вас всех — обратно! Слышите?!
Часть 2. Черная Шельма
А твоя судьба тебе невдомек,
Но исшарен ветром вдоль-поперек,
Под холодными пальцами серого ветра
Ты стоишь, дрожа и смеясь…
Башня РованРубен никогда не мог в точности определить для себя статус грузовых скачковых пилотов. Как и командный состав, они учились натри года дольше, но курсы их были специализированными и не включали тактических дисциплин. Поговаривали, будто подход к свойствам пространства и вещества у них совсем другой. Даже звания им присваивались не военные: техник, инженер, даже про доктора кто-то слышал. Держались они отстранение и так, словно были окружены мистическим ореолом. Не то как элита — Рубен хмыкнул про себя, поскольку к флотской да и к любой другой элите по умолчанию причислялся сам, не то как каста неприкасаемых, находящая в своем положении некое циничное удовлетворение.
Нет, общими принципами входа и выхода в гиперпространство Рубен, конечно, владел, и мог бы в случае необходимости рассчитать прыжок. Академия готовила офицеров-универсалов. Фундамент, на котором базировалась карьера. Однако перспектива из года в год следовать отведенным маршрутом, перевозя людей, технику и грузы из одной точки системы в другую, едва ли отвечала качествам его натуры.
Как и служба на корабле: крейсере, линкоре или авианосце. На любой пласталевой коробке, что простирается вокруг тебя на сотни метров и на которой даже какой-нибудь один крохотный участок зависит не столько от тебя, сколько от твоего слаженного взаимодействия с прочими службами и людьми. Только семейный психолог Эстергази, знавший Рубена с детства, безошибочно определил в нем интроверта. Прочих удалось обмануть.
Истребитель. Самый быстрый, самый маневренный, самый независимый элемент боевого соединения, чьи узлы и детали столь же естественны, как руки и ноги, а пушки, изрыгающие плазменные плевки, кажутся прямым продолжением воли, азарта и боевой злости. И вместе с тем — всего лишь искорка жизни в пустоте, которую человеческий разум способен адекватно воспринимать исключительно в терминах высшей математики. Авианосец «Фреки» по боевой тревоге рассыпает их — шутка сказать — двести сорок. Пять полков, двадцать эскадрилий. Разве сравнить этого живчика-кроху, скажем, с планетой, связавшей в гравитационном танце сотни других небесных тел?
Про себя Рубен усмехнулся. Для человека, получившего «космическое» образование и чаще ощущавшего под ногами чуть заметную вибрацию палубы, чем безмятежную планетную твердь, выражение «небесное тело» могло быть оправдано только архаической культурной традицией. Само слово «небо» выглядело довольно бессмысленным.
Вакуум. Пространство. Космос. Хаос. Материал, из которого Бог создал мир и человека в нем — по своему образу и подобию задолго до того, как его творение осознало, что труд, в сущности, не завершен. Потому что Творец, кто бы он ни был, явно не предполагал, что человек пожелает странствовать по гиперпространству, и более того — проводить в нем продолжительное время. Мигрень и сосудистые явления, особенно резь в глазах, были хорошо знакомы любому, кто пользовался услугами скачка, в том числе — внутрисистемного. На гражданских линиях эту проблему решали медикаментозно. Военные считали ее несущественной и предоставляли личному составу преодолевать ее по своему усмотрению, исключая, разумеется, наркотические вещества. Рубен предпочитал терпеть. В самом деле, вовсе не исключено, что однажды он будет нуждаться в сильнодействующих препаратах. И эффективность их будет тем выше, чем менее приученным окажется организм.
Заняв место у герметичной двери и прислонясь спиной к стене отсека, сотрясаемой привычной нутряной вибрацией, Рубен сунул в ухо «ракушку» и прикрыл глаза. Мелкий самообман: организму все равно, что раскалывает голову — смена количества измерений или «Полет валькирий». Вагнер к числу его любимых композиторов не принадлежал никогда. С немалой долей самоиронии воспринимая себя хорошим мальчиком из приличной семьи, Рубен держал «Золото Рейна» для целей вроде этой, следовать душой за музыкальным настроением оперы ему не удавалось. В данном случае это было даже хорошо. Из-под опущенных ресниц достаточно удобно наблюдать за эскадрильей, оценивая своих людей. Ибо независимость его была только кажущейся.
Не свободная охота, но хладнокровный расчет: в кратчайшее время навести на противника как можно больше пушек, не подставить эскадрилью под удар, удержать ее вместе, не позволяя разбиться на мелкие стычки, пока на то нет особого разрешения. Иногда Рубен даже чуточку сожалел, что в собственные свои энсинские времена, проходя обязательную службу в боевых частях, когда кадровая служба сортировала: негодных — в мусор, способных командовать — в флотскую адъюнктуру, а прочих счастливчиков — просто летать, угодил в показательную верхушку. Хотя разве могло быть иначе? Долг человека перед именем… К тому же он был их тех, кто — мог. Положение обязывало.
Не отдельные искорки жизни, но созвездие, объединенное одной боевой задачей и единой волей. Не абстрактные фигурки поддержки, которыми он мог распоряжаться и жертвовать по своему усмотрению на мониторе тактического дисплея, защищая курсовые работы. Потеря каждого будет его личной потерей. Сейчас, будучи военной косточкой в десятке поколений, Рубен это просто знал. Осознание печенкой придет позже. И это тоже было ему известно. Другое дело, пока — чисто теоретически. Поколению отца удалось обойтись без войны.
Не он, их командир, а жребий и рекомендации преподавателей Академии, да еще в некоторой степени протекции и взятки собрали вместе эти двенадцать человек. Ибо едва ли для кого станет неожиданностью внимание командования именно к этой эскадрилье и скорое повышение именно этого комэска. Рубен не утверждал состав Шельм, как был бы, по идее, должен: просто не успел. Ему буквально сунули в руки командирский считыватель с комплектом индивидуальных досье, ни на что большее просто не хватало времени. Только подпись поставить. Чрезвычайная ситуация, вынуждавшая его играть с теми картами, какие были сданы. Имей Рубен хоть день в запасе, непременно перетащил бы к себе пару ребят от Банши, да и у Драконов Зари был пилот, каковому, по твердому убеждению комэска, Шельмы могли предложить кое-что получше. Всего один день, с толком употребленный на интриги, вранье, хвастовство и подкуп, и Шельмы вступили бы на «Фреки» командой мечты. Харальд наверняка знал заранее… Вспомнив, как был потрачен этот день, Рубен от всей души махнул рукой на сожаления. Река жизни течет, сама избирая себе русло. Вопреки тревожной ноте в отцовском голосе, все еще хотелось верить в недоразумение, которое разрешится скоро и — само собой.
Свет в отсеке был тусклым, стены — металлическими и голыми, очищенный воздух, которым дышали двенадцать человек — уже изрядно спертым. Плюс свои три «же» при взлете они получили. Скачок транспортника за пределы системы, туда, где базировался «Фреки», при благоприятных условиях должен был занять не более часа. При неблагоприятных… что ж, при неблагоприятных они никогда туда не доберутся. В сущности, комфортабельность гроба заботит лишь живых. А война — она экономит на всем, кроме боеприпасов. И людей. Системы жизнеобеспечения не относятся ни к тому, ни к другому. Рубен снял с пояса считыватель-универсал. Командирский код доступа открыл для него личные файлы. Зеленые строчки побежали по черному экрану. Информация, доступная далее только по вертикали, да вот еще штатному военному психологу «Фреки».
И вот пожалуйста сразу — слабое звено. Иоханнес Вале. Это видно и по линии мягкого розового рта, и по страсти выглядеть не тем, что он есть на самом деле. На самом деле — креветка без панциря. Фиолетовый штамп на челе: «жертва»! Таких, как говорится, и в церкви бьют.
На Зиглинде нет церквей. И нет официальных религий.
Случайное, немыслимое в его эскадрилье существо, первый, кого постарался бы скинуть с рук любой здравомыслящий командир. Учебка — учреждение совершенно безжалостное — перемалывала хрящи, превращая нервы — в струны, а кости — в трубы органа. Таких, как Вале, били жесточе, и — первыми. Ломали, вынуждая уйти, и едва ли что-то изменилось со времени его собственного ученичества. Преподаватели не вмешивались никогда, неявным образом поощряя как индивидуальную агрессивность, так и умение обращаться с нею, в том числе ей противостоять. Академия поставляла Империи качественный товар. Солдат. К счастью, отец и дед предупреждали его — в страшной тайне от Адретт, разумеется: подобным образом дела обстояли в каждом поколении. И далее, в процессе служебного роста изменится разве что форма проверки. Маячившая над головой Рубена грозная тень теперь олицетворяла собою не стоматолога или пластхирурга, но военный трибунал. Со временем стоимость слабины растет. Рубен незаметно сжал кулак.
