Яна Завацкая - Эмигрант с Анзоры
– "В доме Отца Моего обителей много, а если бы не так, Я приготовил бы вам".
– Вот именно, – сказал Герт, – но Терра – все же прародина. Там был Эдем, оттуда люди расселились по всей Галактике... возможно, до Потопа еще, ты читал в Библии про Потоп? И там же Господь явился людям.
– Я бы хотел когда-нибудь побывать на Терре.
– И я тоже, – согласился Герт, – может, и удастся...
Может быть, подумал я, на Терре можно ощутить что-то совсем особое. Необычное. Присутствие... чье присутствие?
Я посмотрел на лицо Герта, заклеенное белыми полосками псевдокожи. Вдруг подумал, что сегодня в его глазах нет страха перед ночью.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я, – мне кажется, сегодня лучше.
– Да, – согласился Герт, – надеюсь, сегодня ночью ты хоть сможешь поспать по-человечески.
Сразу после того, как Герт вышел из больницы, я решил навестить моих стариков.
Я уже давно про себя называл их так – мои старики. А как же еще?
Дома оказалась только Ирна, хотя я и позвонил заранее. Зато так вкусно пахло домашним печеньем. Ирна схватила меня за руку и потащила в гостиную.
– Ну, Ланс... ты стал такой серьезный, суровый мужчина. Как я вспомню, как ты пришел к нам в первый раз – настоящий цыпленок. Худенький, и какой-то испуганный. А теперь и не узнать. Садись, и вот тебе кофе.
Я сидел за круглым деревянным столом. Все было как раньше. Печенье хрустящее, тающее во рту, необыкновенно вкусное. Кофе крепкий и ароматный. Солнечные лучи, пробивающиеся через жалюзи, решеточкой на полу. За стеклянной перегородкой за циллосом в кресле сидела девочка, пушистый светлый шар волос временами слегка покачивался – одуванчик. Лилль... ей уже одиннадцать. И в отличие от своих беспутных братцев, она занимается физикой всерьез. Ирна проследила направление моего взгляда и пожаловалась.
– Оттаскивать приходится от циллоса... это же ужас, ужас! Девочка ничем не интересуется, кроме подпространства. Ну, там математика еще... ну, элементарные частицы, там, космогония... Но пойти погулять – это мы ее просто выгоняем. Пришлось установить порядок – четыре часа за экраном, четыре на улице.
– Может быть, она гений, – предположил я. Ирна кивнула.
– Это точно. Я думаю, она решит проблему нуль-транспортировки.
Я улыбнулся.
– Тогда мы сможем разобраться с сагонами.
– Не думаю, – вздохнула Ирна, – до их уровня нам еще очень и очень далеко. Ну, построим мы нуль-станции... хотя и это нереально. А они-то транспортируются усилием воли. Это же не люди, Ланс, это сверхлюди... Ну ладно, что мы все про сагонов...
– А где Ларс? И Лисс? – спросил я.
– Шибаги? Они сейчас живут в школьном общежитии. Решили стать самостоятельными, – пояснила бабушка, – оба готовятся к сдаче минимума. Собираются пойти в навигаторы, причем синхронно. Это что-то поразительное, они ближе друг к другу, чем близнецы. Хотя всего лишь погодки... Навигаторы... Это бандиты, не то, что Лилль. Целыми днями на ландерах гоняют... Боюсь, они себе шеи посворачивают, еще до первой практики. И откуда у интеллектуальных родителей такие дети?
– Да уж, – сказал я скромно. Я и сам не интеллектуал, что тут сделаешь. Всего лишь ско...
– А Кей в рейсе, – сказала Ирна, – вернется через месяц. Родители в длительной экспедиции. Я эту гениальную даму воспитываю...
Я кивнул. Кей стал военным, в какой-то степени его работа тоже была научной, но все же более прикладной – разработка и испытание космического оружия. Кей всегда был серьезным мальчиком...
В комнату из сада вбежал крупный рыжий спаниель, виляя всей задней частью туловища. Положил голову мне на колени. Я машинально погладил собаку.
– Ты кушай печенье, Ланс... – Ирна подвинула мне вазочку, – ну рассказывай. Я слышала, ты побывал на Анзоре.
Я уставился на нее.
– Слухом земля полнится, – пояснила бабушка, – Дэн, не попрошайничай...
Спаниель смущенно наклонил голову, но не ушел. Я незаметно сунул ему кусочек печенья.
– Да, побывал, – признался неохотно, – ничего хорошего там нет.
– Вот и я так думаю, – согласилась Ирна, – ну что, досталось там тебе?
– Да уж, – я кивнул, – на полную катушку. Только и я дураком оказался. Еле выбрался.
– Больше не полетишь туда?
Я подумал.
– Только если пошлют.
– Ну да, ты у нас ско, прикажут, и пойдешь, деваться некуда. Но хоть ностальгия прошла?
– Не знаю, Ирна... не знаю, трудно сказать.
Я задумался. В самом деле... я не хочу больше на Анзору. Ни совсем переселяться, ни даже в гости – хватит, налетался. Но... вот как вспомнишь тропинку эту в лесу, или серые корпуса зданий – так снова защемит. Нет, это неизлечимо. И любого лервенца я все же понимаю лучше, чем квиринца. И это, наверное, останется до конца жизни. Эта боль не проходит. Ну что же, это не самое страшное, это можно перетерпеть.
В коридоре вдруг послышался шум, пес выскочил из-под стола, глухо гавкнул и побежал навстречу входящим. Ирна сказала «а, это, наверное, Гер», и встала, но на лице ее возникло некоторое удивление... И действительно, в комнату вошел Геррин, а за ним еще какой-то высокий старик... смутно знакомый. Геррин сразу же облапил меня, поприветствовал, а я пытался вспомнить, где же я видел этого человека. Освободившись от объятий Геррина, я протянул ему руку.
– Ара... Я Ланс Энгиро.
– Ара... подожди-подожди, – прищурившись, старик посмотрел на меня, – у тебя же другое имя было... странное такое.
– Ландзо.
– Да! А я Акман, помнишь?
Вот теперь я вспомнил. Однако память у пилота отнюдь не стариковская, столько лет хранить мое лицо, и узнать теперь, а ведь я здорово изменился...
Старики на Квирине удивительно красивые. Это странно звучит, но факт. И при том, что здесь не принято, как, например, на Олди или Артиксе, скрывать старость, закрашивать седые волосы или омолаживаться. Правда, старость, собственно, позже начинает проявляться во внешности, чем, например, на Анзоре. Вот Ирне с Геррином уже под девяносто, а у нас им дали бы ну пятьдесят. Так же и Акман, хотя я не знаю, сколько ему лет.
Но и в настоящей старости квиринцы красивы, даже лучше, чем в молодости, наверное. Стройная, худощавая сильная фигура, седина лишь прибавляет благородства, а в глазах – усталая, покойная мудрость. Таким был и старый пилот, стоящий передо мной. Через плечо у него висела гитара в чехле.
– Акман, – Ирна обняла его, – Господи, сколько же я тебя не видела! Садись скорее! Гер, где ты откопал это чудо? Это же рак-отшельник.
Она стала разливать мужчинам кофе. Акман снял гитару с плеча и прислонил ее к стулу. Пес шмыгнул под стол.
– Этот рак и в самом деле стал отшельником, – сказал Геррин, – поселился, представь себе, в лесу... своими руками построил что-то типа хижины. В общем, дикарь.
– Тогда тебе для полного антуража надо было бы переселиться, к примеру, на Скабиак, – заметила Ирна. Акман покачал головой.
– Привык к Квирину.
Он отхлебнул кофе и посмотрел на меня.
– Ты изменился... Ландзо. Чем занимаешься?
– Он стал ско, – с гордостью сказала Ирна. Акман улыбнулся.
– Кто бы мог подумать...
Мы пили кофе, и Геррин рассказывал об очередном проекте их лаборатории. Акман все больше помалкивал, и я тоже. Мне хотелось спросить, откуда они, собственно, знакомы. Но как-то не представилось случая. Наконец Ирна сказала.
– Ну, раз уж ты с гитарой...
Акман с готовностью взялся за инструмент.
– Что спеть?
– Что-нибудь новенькое, – прищурилась Ирна. Акман кивнул, подумал и сказал.
– Недавно вот сочинил...
И он запел, перебирая струны.
День ото дня
Все бессмысленней мы живем.
Который виток совершает моя судьба.
Когда надоест писать стихи ни о чем,
Тогда я пойму, что жизнь – это просто борьба.
Тогда, может быть, я пойму, что жизнь – борьба
Борьба за место под солнцем и за успех,
За деньги, за хлеб, за удачу и за любовь.
И в ней победит тот, кто пройдет дальше всех
По судьбам друзей и по трупам врагов.
Тот, кто пройдет по трупам друзей и врагов.
Я вздрогнул. Мне стало как-то не по себе... Не знаю даже, почему. Может, потому что это я – лишь в последний миг остановился, чтобы не пройти по судьбам... да что уж там – по трупам друзей.
А ты не сумел,
Оказался неловок и слаб.
И вот ни любви, ни ветра твоим парусам.
Но вот ты стоишь -
Не воин, не царь и не раб.
И песню поешь,
Которую выдумал сам.
И песню с собой берешь, что придумал сам.
Акман доиграл концовку. Ирна, внимательно слушавшая, вздохнула и сказала.
– Что-то ты странно... непонятная какая-то философия. Разве жизнь – не борьба?
– Смотря в каком смысле, – буркнул Акман.
– Мне кажется, я понимаю, – сказал Геррин. Я опустил глаза.
