Ольга Ларионова - Лунный нетопырь
— Имя!
— Поск. Поск… — И на этом нить воспоминаний бывшего менестреля, потомка вселенских странников, безнадежно обрывалась.
22. Дай себе волю!
Флейжа она охотнее других выбирала себе в напарники уже хотя бы потому, что он, не в пример остальным дружинникам, не молчал как пень, дожидаясь, когда к нему обратится старший по званию, а со свойственной ему врожденной непринужденностью делился с нею своими впечатлениями, как правило, дельными.
Вот и сейчас, обозрев с высоты Харрова скворечника (который он в присутствии принцессы все-таки воздерживался именовать «поганкой») притихшее, точно пришибленное Зелогривье, он презрительно бросил:
— Курятник.
— Вот уж где никогда не бывала! — брезгливо поморщилась принцесса, которой каждая минута вынужденного промедления на этой планете казалась вечностью. — К тому же там, как я себе это представляю, сплошной гвалт, словно па птичьем базаре. А здесь — тишина, припахивающая мертвечиной.
— Когда над курами кружит коршун или, скажем, наша Гуен, то они враз затихают.
Мона Сэниа оперлась на глянцевый зеленоватый брус, заменявший подоконник, внимательно оглядела переплетение узеньких улочек: так и есть, коршунов полным-полно. Впрочем, нет, не коршунов — воронья. Сизовато-серые балахонники, перебирают босыми ногами так меленько и незаметно, точно скользят по вощеному полу бального зала. Вот только это не придворные танцовщики — мужики сиволапые. И миролюбием от них что-то не веет. Поганое местечко, ничего не скажешь. Уж на что ей обрыдла (опять командорово словечко!) заплесневелая Сваха, где проторчали без малейшего результата чуть ли не год, но там хотя бы не было таких вот младших братьев по разуму. Если бы не Харров подкидыш, сиротка зубастая, умудрившийся стать членом их семьи столь скоропалительно, что и оглянуться не успели — никакая сила не заставила бы ее вернуться на эту… как ее там Харр называл? Ах да, Ала-Рани.
Но ведь рано или поздно мальчишка спросит, где его настоящая мать. И если сейчас она в беде, то получится как-то не по-рыцарски.
— А ведь основательно прибрали они к рукам этот городишко! — подал голос от соседнего окна Флейж. — Возникнем прямо на улице — неплохая драчка организуется.
Этому как всегда не терпелось.
— Возьми Ушинин кувшинчик с целебным снадобьем, и ни-ка-ких улочек. Не хватало еще тут застрять. Круглую крышу у нас под самым окном видишь? Где в центре беседка. Из нее лесенка ведет вниз. В доме всего две женщины, отдашь им лекарство, скажешь — от господина их Гарпогара; если не поверят, покажи свой меч, это лучше любого пароля. И сразу сюда, чтобы никаких расспросов.
— Есть, командор.
Где-то под ребрышком ёкнуло: «командор». А совсем недавно была легконогой проказливой девчонкой, краешком глаза заглянувшей в чужую сказку… Только ничего больше нет, ни девчонки, ни сказки.
Ни Кокона Ветров — так и не доставшегося ей талисмана.
Флейж появился так же бесшумно, как и исчезал. С тем же кувшинчиком в руках:
— Там пусто.
— Что, совсем?
— Совсем. То есть козел какой-то престарелый отдыхает на полу, что-то из фляги тянет. А женщин нет.
Она раздумывала не дольше секунды.
— Он их где-то спрятал. Чем ниже уровень развития, тем больше тайников, секретов и прочей ерунды. Давай-ка туда, обратно, только не в ту горницу, где… э-э-э… вышеупомянутый козел.
Флейж подал ей руку, и спустя миг оба уже стояли на золотистых досочках Мадиной горенки; чуткие струны, протянувшиеся от потолка до пола, отметили их появление настороженным перезвоном. Несмотря на скудный свет, едва пробивавшийся сквозь застилавшую окошко традиционную зелень, было очевидно, что в комнатке пусто. Одно тряпье по углам.
— Ну, подпола-то тут никакого нет. — Флейж опытным глазом окинул помещение. — А без него, — куда двух теток упрячешь? Перегородочки хлипкие, дощатые, вместо дверей завески ветошные, чердака и вовсе…
Снаружи брякнуло, зашелестело — не иначе как полетели горшки с зеленью. Принцесса вскинула руку: замри и не шевелись. Четко, по-военному впечатываясь в доски, застучали сапоги; занавеска на двери метнулась вверх и приклеилась к потолку. Но принцесса и ее дружинник уже стояли у противоположной стены плечом к плечу, десинторы у бедра; для едва уловимого движения вперед, необходимого для того чтобы исчезнуть, и времени и пространства было предостаточно.
Шаги приблизились, в дверной проем вдвинулись две закутанные с ног до головы серые туши; расступились, пропуская третьего, и снова сомкнулись, превращая комнатку в наглухо запертую западню. По здешним представлениям, разумеется.
Не обращая внимания на стражей, принцесса оценивающе оглядела этого третьего, инстинктивно угадывая в нем достойного противника (только вот почему на этой земле как-то подозрительно умолк внутренний голос, всегда предупреждавший ее об опасности?). Но и без подсказки было ясно, что развернутые плечи атлета, скользящая плавность шага и безукоризненная скупость движений выдают в нем опытного бойца, стремительного в нападении. Край не по-воински легкого плаща укрывал голову; поверх недешевой ткани была намотана какая-то заскорузлая веревка с бесчисленными узлами. А вот лицо почти ни о чем не говорило — смуглое, молодое, неподвижное. Темные волосы растут мыском от самой переносицы, совсем как у Эзрика, глаз не видно — разглядывает чужаков сквозь полуопущенные ресницы, с ленцой, как заведомую собственность. Хм…
Неизвестно, чем бы кончилось затянувшееся молчание, но тут за стеной затопотали, заперхали; стража вновь подалась в стороны, и кто-то увесистым пинком втолкнул в комнату козла.
Во всяком случае, так показалось принцессе в первый миг. В следующий она поняла, что это некто, пугливо прижимающийся к полу и заслоняющий свою голову белым черепом с раскидистыми витыми рогами.
Незнакомец в парадном плаще, поначалу брезгливо отодвинувшийся, потратил не более двух секунд на оценку ситуации; засим, изобразив наифальшивейшую улыбку, он склонился над распростертым старцем, одной рукой бережно, но твердо отбирая вилорогий череп, а другой ласково касаясь кудлатой седой головы.
— Скажи, почтенный рокотанщик, где милейшая хозяюшка дома сего?
«Почтенный» тоненько взвыл, мотая головой; белые пряди мели пол, струны по углам горестно вторили.
— Загубили мою красу-у-у… Порешили отрока благолепного, покололи глазоньки златоглядные… Во Успенном бору мил-дружок мой покоится, без него не звучать боле струнам рокотановым…
— А рокотаны нам крайне нужны, — вполголоса заметил незнакомец, и носок его мягкого сапожка ткнулся в старческий зад. — Убрать. Поить, кормить вдоволь: среди здешних телесов отыскать парочку посмазливее… м-м-м… на Зверилов вкус. Отрядить сюда в услужение.
Это уже совсем другим тоном, определенно не знавшим возражения. Царек здешний, что ли? Нет, не царек, под плащом угадывается слишком много оружия. Воевода. А еще вернее — атаман разбойничьей шайки, только очень-очень крупной и опасной шайки… Ага, вспомнил, наконец, и о непрошеных гостях. Обернулся, вздернул подбородок и стал, словно на голову выше:
— Где та, что подарила миру Неявленного, снизошедшего до нас, дабы стать на все времена Осиянным? — прозвучал ровный голос, до того бесстрастный, что в нем не сквозило даже высокомерия.
— Ее здесь нет, — точно с таким же царственным хладнокровием отвечала принцесса. — И искать ее ты больше не будешь.
И тогда вспыхнули глаза — желтые, тигриные.
— Но какому праву ты, гололобая, смеешь… Голубая молния не самого мощного, но впечатляющего десинторного разряда ударила ему под ноги.
— А вот по такому.
Трудно представить, кто бы в этом варварском мире не шарахнулся в сторону. Но только не этот. По липу поползла косая усмешка, стирая с него все человеческое — осталась только неукротимость, порожденная бешенством.
— Думаешь, меня молниями не пугали? Говори — где сучонка?
Яростный взгляд метался по комнате, и, казалось, оставлял в воздухе желтые прочерки:
— Где?!
Пена закипала у него на губах, как у закусившего удила жеребца. Такого никакой страх уже не остановит. Нужно другое. Мона Сэниа торжественно подняла левую руку:
— Предначертано свыше, чтоб никому сие было не ведомо. — Она постаралась, чтобы ее голос звучал как можно полнозвучнее и вдохновеннее — и получилось, потому, как за стеной разом отозвалось несколько рокотанов. — Никому! Ни тебе, ни мне.
— Предначертание — это я!!! — Это был уже просто звериный рев.
Вот так. Последняя степень фанатизма, когда не пугает даже угроза смерти. Это уже не человек, и людские законы к нему неприменимы. Таких нужно просто уничтожать. А ведь красивый был мальчик. Сильный. Бесстрашный. Знала бы, кто его сделал таким — приказала бы повесить за…
