Натали Хеннеберг - Язва
И вдруг Талестра с безграничным ужасом увидела: как раньше Антигону, Сигму засасывало в зону гигантского черного смерча. Итак, притяжение это перемещалось из Бездны Лебедя, оно проникало в великое созвездие…
С помощью «маленьких чудес» девушка вывела из ангара гелико, стремительно взлетела и быстро облетела обреченный город. Она увидела «операции по очистке», жестикулирующие массы, которые в панике покидали затопленные подземелья, изуродованные трупы, которые падали с башен, женщин, прижимающих к себе детей…
Но все было еще хуже, чем на Антигоне или на Земле, — эти сигмийцы не боролись, они даже не кричали! Талестра возмутилась: ведь как раз в это время и следовало подумать о «достойной смерти»!.. А на площадях вода уже растворяла легкие кости арктурианцев…
И она послала вызов, который, казалось ей, был похож на грохот Щита с Антигоны, вызов, который должен был пересечь любые бездны и световые века:
«Твой народ, Лес! Твоя планета, Лес! Они гибнут… На помощь, на помощь!»
Позволив себе эту слабость, она вновь стала Талестрой. Другие могли прийти или не прийти. Она же будет делать то, что нужно.
Прямо под ней находился адмиральский дворец — величественное здание из черного мрамора и аквамарина, одно крыло которого тоже горело. Лес довольно подробно описывал дворец, поэтому ей не составило труда сориентироваться. Мраморная эспланада, колонны с золотыми фризами, херувимы из розового мрамора при входе — ей казалось, что она узнает все это. Ее гелико спикировал пряна террасу дворца. Охранники у стены окликнули ее, но стрелять не стали, пораженные, очевидно, ее наглостью. Прибежал офицер в земной форме с дезинтегратором наперевес, но тотчас остановился как вкопанный, при виде этого прекрасного и сурового лица и глаз, похожих на живые хризопразы, на водоросли, на змей…
— Я должна увидеть принца Валерана, — сказала она. — Он здесь?
— Но…
— Никаких «но». Отдайте мне ваш дезинтегратор и следуйте за мной.
Она его просто-напросто загипнотизировала.
31
Пластик окна разлетелся вдребезги от сильного удара снаружи, и сердце Виллис перестало биться. Предыдущее усилие, которое должно было способствовать прохождению пространства-времени и притяжению к ней человека, было таким яростным, что она в изнеможении опустилась прямо на пол в зале, где ирисы и мозаика приняли свой прежний вид после ухода Астрид. Снаружи яростно бушевал пожар. Пробковые деревья и столетние эвкалипты пылали, потрескивая, как солома. Ей казалось, что она здесь уже века, думает и стремится только к одной цели. И незримая огненная и кровавая нить связывала ее с той самой площадкой в тюремном дворе, с тремя столбами, с тенями казненных на земле…
Когда она смогла, наконец, подняться, Айрт бросился к ней и страстно прижал ее к груди. Он был здесь, целый и невредимый. Ничего больше не существовало для нее, в самом деле, ничего.
— Вот видишь, — сказала она, слегка отстраняя его, чтобы лучше видеть, — ты здесь…
Он осматривался с таким видом, будто только что родился, как будто видел мир новыми глазами — видел все, что в нем было прекрасного и ужасного — ночь, омытую пожарами, ирисы в водоеме и бледную до синевы Виллис на фоне пурпурных и серебряных отблесков.
Он сказал:
— И ты жива! О космос! В первый раз я чувствую, что ты живая, и что между нами ничего нет, ни «Летающей Земли», ни Антигоны, ни смерти. Твои волосы пахнут медом, розами. Всем тем, о чем я только мечтал…
— И ты жив, — сказала она. — Это ты. Видишь ли, в то время, когда я звала, я ни в чем не была уверена. Ты мог быть лучом или архангелом. И это было бы вполне достаточно для Сигмы. Но для меня — нет! У тебя такие странные ресницы, они загибаются чуть ли не к вискам, а в глазах загораются такие зеленые искорки, когда тебе кажется, что ты что-то понял и за тобой никто не следит…
— У меня зеленые искорки?
— Следует заметить, — сказала она многозначительно, — что это я их там зажгла… Но ты ранен, у тебя кровь на руке.
— А, это? — отвечал он рассеянно. — Да, я сорвал магнитные оковы в тот момент, когда…
— Замолчи, я видела.
Она видела три столба…
— Знаешь, Виллис, после всего, что мы пережили, ничто больше не имеет значения: ни гордость, ни упрямство…
Наступило продолжительное молчание.
В аллее гигантская мимоза рухнула на крышу лаборатории нейрохирургии, которая тотчас взорвалась…
И голубой ирис осыпался в водоеме.
…Приведем в порядок все системы!
И к черту страх!..
Странная и шумная эскадра Леса Кэррола только что легла на орбиту Сигмы. Отсюда, с высоты, картина была впечатляющей: казалось, что планета, разрисованная в оранжево-красную полоску, катилась в необъятную бездну тьмы…
— Как шарик в рожок, — сказал один из «кузнечиков». А Морозов дополнил после короткой паузы:
— Кажется, мы прибыли с некоторым опозданием…
Снизу на коротких волнах доносились стоны и призывы на помощь:
«SOS! Мы гибнем!»
«Сигма завоевана!»
«Плотины прорваны! Континенты пришли в движение!»
«Самарра горит! Совет Пяти перерезан!»
«Тревога! Свободные планеты! SOS!»
«Они отбирают наших детей и куда-то их уводят! Они не щадят ни женщин, ни стариков. Толпы, скопившиеся на космодромах, уничтожаются огнеметами. Они говорят о чуме, но на Сигме нет никакой чумы…»
«Всем! Всем! Всем! Говорит адмиральский дворец! Мы заявляем: законное правительство Сигмы обращается к здравому смыслу и к благоразумию свободных планет. Сигма выбрала свой путь развития и свою эмблему: МРАК. Эпидемия, которая началась в результате катаклизмов, будет ликвидирована, все необходимые меры уже приняты. Неконтролируемые элементы, распускающие панические слухи, будут наказаны должным образом. Всякое сопротивление будет беспощадно подавлено. Подписано: Валеран Еврафриканский».
— Последний земной принц, — сказал Морозов удрученно.
И Лес возразил сурово:
— Иуда был апостолом.
— Все-таки, садимся?
— Садимся.
Слегка касаясь рыжеватых, казавшихся живыми прядей на лбу Айрта, Виллис спросила:
— Как тебе это удалось? Ты погрузился в подпространство?
— Чтобы попасть сюда — да. Начиная с Ущелья Смерти, пространство непроходимо. Вода затопила долину, а ветер относит пламя вверх. Это невыносимо — деревья пылают, как свечи. Резервуары космодрома взрываются один за другим, и вода в каналах тоже как будто горит…
— А до этого?..
— Ты же должна знать…
— Может быть.
— Все было проще, определеннее. Я уже подозревал, что во мне есть некоторые странные и скрытые возможности, но ты же знаешь, я ничего не смыслю в этих теориях, в парапсихологии и в остальном. Все произошло в тот момент, когда я уже был привязан к столбу, когда ты сказала: «Этот мир не существует». И я понял: я могу…
— Стереть минуту, в которую ты умирал?
— Да, стереть целую частоту времени. Это было очень даже легко, потому что речь шла о ближайшем будущем.
— Как тебе это удалось?
— Ты слишком много хочешь знать! Я просто сказал себе: «Все это не существует», и оно перестало существовать. Минуты, нет, секунды как будто склеились. Я не знаю, как все произошло. Ты мне помогала, правда?
— Нет, — она развела руками с таким видом, словно просила прощения. — Это выше моих сил…
— Так я такой же мутант, как вы все?
— Ты сильнее, чем мы все. Но это ужасное могущество, Айрт. Ведь Ночные так тебя боятся…
Он попытался снова привлечь ее к себе. Но на этот раз Виллис уклонилась. Она о чем-то размышляла с полузакрытыми глазами.
— Но, — сказала она, — что же происходит после этого склеенного, стертого времени?
— Я ничего об этом не знаю. Будущее возникает, как ни в чем не бывало, за исключением исчезнувшей частоты, на которую оно не обращает внимания. Ты видишь, я жив. Я думаю, с Джелтом тоже все в порядке. Как только он освободился от тела гориллы, он, скорее всего, соединился со своими.
— Имеет ли данная ситуация обратную силу?
— Понятия не имею. Может быть, в том, что касается недавнего прошлого. Понимаешь, я еще только начинаю разбираться в этом море понятий, до сих пор они были мне чужды. Так вот… время можно сравнить с рекой, которая несет в себе множество различных действий и эффектов, как будто это ил. Для очень отдаленного прошлого осадочный процесс уже закончился. Тогда надо абсолютно разрушить, а потом построить новый мир. Но все это легче, когда действия не закончились, когда они продолжаются. Однако, хватит! Вот после таких мыслей люди и седеют! Дай мне немного постоять вот так, прижавшись лбом к твоему плечу. Ты даже не представляешь себе, как это здорово — ни о чем не думать…
«Подумать только! — сказала себе Виллис. — Он разрушает и создает миры, а его самое большое желание — ни о чем не думать. Но может быть, это как раз правильно, что самое большое могущество дано тому из нас, у кого самое бедное воображение: это ограничивает возможность катаклизмов…»
