Татьяна Енина - Ничто Приближается
Когда трап тихо спустился к его ногам, Паша ощутимо вздрогнул. И что-то паническое метнулось в его глазах, когда он посмотрел на Машу.
— Это безопасно, — проговорила Маша, с удивлением лицезря это паническое.
Паша был бледен — заметно бледен даже в темноте.
— Вот… Блин… — пробормотал он, — Так это правда все… Это в самом деле все правда?!
Маша раскрыла рот, не зная, что ответить. Честно говоря, она была уверена, что Паша поверил ей с самого начала.
— Паш… — она потянулась, чтобы взять его за руку, но Паша отпрянул.
— Ты меня боишься?! Я не чудовище, я не буду тебя похищать!
— Да иди ты! — махнул рукой Паша, — Не боюсь я… Я просто… Да в шоке я, вот и все!.. Пойдем, что ль?
— Пойдем, — вздохнула Маша.
Лин, которая давно уже топталась у трапа, прислушиваясь к непонятным речам, и не зная, пора уже подниматься или нет, увидев его движение, с облегчением вздохнула и побежала по движущейся лестнице вверх — поскорее в тепло.
Паша достаточно смело шагнул за ней.
И почти невидимая лестница, которая и не лестница в обычном понимании этого слова, а скорее плотный воздушный поток, понесла его к вершинам деревьев к некому сгустку темноты, который невооруженным глазом и не заметишь.
Маша ступила на лестницу вслед за ним, услышала:
— Ну, блин, совсем как на эскалаторе, только как-то…
И Паша уже пропал в темноте.
Темнота переходного отсека, потом теплый, приятный для глаз свет кабины.
— Вау! — сказал Паша, застыв на пороге, — Слушай… Ну, кайф!
— Садись.
Маша вызвала к положенным двум креслам, на одном из которых уже примостилась Лин, дополнительное, показала Паше, куда смотреть, рассказала, что и как будет происходить.
Несколько минут и кораблик вышел на орбиту. Выскочил навстречу огромной, похожей на ноздреватый камень луне, к мириадам звезд, ярких и немигающих.
Паша смотрел на монитор, разинув рот и молчал.
— Сделаем пару витков, — предложила Маша, — Над дневной стороной пролетим. Можно к луне слетать… Можно еще к Марсу или к Венере.
Паша посмотрел на нее, как на бога.
— Ага, — сказал он и судорожно сглотнул.
Эта прогулка доставила удовольствие и ей самой. Она никогда еще не летала вокруг Земли, и ей, как и Паше казалось чудом видеть ее висящей в черной холодной пустоте, сонной, спокойной, укутанной голубой дымкой, видеть огни ночных городов, видеть океаны и моря, туманные очертания материков, проплывать мимо сверкающих серебром спутников. Невозможно даже представить себе, предположить всего лишь на мгновение, что чужие корабли могут приблизиться к ней и низвергнуть огонь в этот туманный покой, убить, уничтожить прекрасный, совершенный мир, просто так, ни за что, из чистой злобности. По глупости, тупости и несовершенству.
Они пролетели над красными песками Марса, так низко, как летали над землей вертолеты, потом над серыми камнями Венеры, над кратерами Луны.
А потом, когда уже возвращались на Землю и Маша мучительно думала над координатами посадки, чтобы не приземлиться, не дай Бог, где-нибудь в Китае, Паша, который после нескольких часов полета, свыкся с происходящем, громко орал, тыкал пальцем в экран и вообще пребывал в состоянии эйфории, вдруг притих и помрачнел.
А потом он посмотрел на Машу, которая, наконец, справилась с навигацией и почти уверилась, что посадит корабль там, где и намеревалась, и спросил:
— Слушай… И что эти зверо… как их там… Они правда сюда летят? Нас уничтожить?
Маша посмотрела на него, ударилась о холодный и острый пашин взгляд и ничего не ответила, вернулась к своим циферкам, что прыгали на приборной панели. Она смотрела на них, и видела только беспорядочное мельтешение, дурацкое и хаотичное, в котором не могла усмотреть ни капли смысла.
… Астронавт Ишидо Тайко, один из немногих людей Земли, находившихся в тот день на орбите, смотрел на родную планету с бесконечной нежностью и тем особенным ликованием, которое разрасталось в душе его в тот миг, когда он предчувствовал рождение нового стихотворения.
Маленькая и очень красивая планета, переливающаяся всеми оттенками зеленого и голубого, хрустально-прозрачный сияющий шарик…
Немногим доводилось смотреть на нее из такой дали.
Но и из тех, кому повезло, никто и никогда не любил Землю так, как Ишидо.
Он родился поэтом и то, что ему удалось стать еще и космонавтом, было совершеннейшим чудом. Во многих странах спорили о том, разумно ли это… Один день пребывания человека в космосе стоит дорого. А поэт — какую работу он сможет выполнять на орбитальной станции? Но все-таки ему повезло и теперь он посвящал Земле стихи. Каждый день, проведенный на орбите, он сочинял одно стихотворение. Он их записывал на магнитофон, чтобы потом, на родине, в покое и уюте своего загородного дома, отточить до абсолютного совершенства.
На корабле, летящем сквозь безвоздушное пространство, важно было только впечатление, вовремя схваченное и записанное, — а идеальную форму (округлую, хрустально-прозрачныю, зелено-голубую) он придаст стихам тогда, когда вернется в Осаку. Там ждут его родители. Ждет невеста Марико. Ждут издатели и многочисленные почитатели его таланта.
Даже странно подумать, что первая книга его стихов вышла всего полтора года назад… Ишидо тогда исполнилось тридцать четыре с половиной и он работал бортпроводником в одной из авиакомпаний. Его первую тоненькую книжечку выпустили ничтожным тиражом в полторы тысячи экземпляров. Теперь же он смотрит на Землю из космоса, а книги его печатаются миллионными тиражами!
Маленькая, хрупкая планета, переливающаяся всеми оттенками зеленого и голубого… Словно хрустальный шарик. Ишидо хотелось принять ее в свои ладони, согреть у сердца.
Где-то на этой планете, на Японских островах, в древнем городе Осака живет его любимая девушка — маленькая, хрупкая Марико. Дочь древнего самурайского рода. Прежний Ишидо даже мечтать не смел о такой девушке…
Когда Ишидо вернется, они поженятся. И на свадьбу он преподнесет любимой женщине книгу своих «космических» стихов. Русские первыми вышли в космос, американцы первыми высадились на другую планету, а Япония первой послала в космос поэта.
Марико будет в белом кимоно, с перламутровым веером и тщательно, согласно обряду, накрашенным лицом…
Будущий тесть обещал отдать ему во время свадьбы старинный меч, принадлежавшей семье вот уже пять столетий…
Прежний Ишидо и мечтать не смел бы о том, чтобы прикоснуться к такому мечу!
… Ларс Ван Хааген наблюдал ночное небо из учебной обсерватории в Амстердаме, в мощный телескоп.
Мириады звезд, тысячи вселенных — ближние, дальние…
Бесконечность пространства и движения в пространстве…
Ларс поднес к губам кружку с горячим кофе. Он любил пить кофе, не отрывая взгляда от объектива. Кофе давал ему ощущение собственной плотской реальности. А в звездах он растворялся. Словно душа его распахивалась навстречу этому бездонному и бесконечному, холодному, безмолвному, прекрасному… Чему не было истинного имени в человеческом языке, что люди в невежестве своем называли всего лишь «звездным небом». Величие Вселенной подавляло. Но Ларс любил это особенное чувство… «Я лишь крупинка в бесконечном пространстве, я лишь крупинка, но я — существую!»
Еще глоток кофе…
Есть ли жизнь во Вселенной? Неужели все это гигантское пространство — мертво? Неужели мы — единственные разумные… Нет, нет! Ларс был преданным поклонником американского телесериала «Секретные материалы» и выписывал несколько изданий по уфологии. Не то, чтобы он верил в инопланетян… Нет, не верил. Но он НАДЕЯЛСЯ!
Быть может, где-нибудь на Марсе или на Альфа-Центавра другой астроном смотрит в телескоп и гадает, существует ли жизнь на Земле?
Ларс оторвался от телескопа и посмотрел в окно. Сгущались сумерки, мелкий дождичек осыпал стекло. Нет, лучше вернуться к звездам и раствориться среди них…
Был вечер. Поздний, поздний вечер. Одиннадцать часов. Теплый свет фонарей заливал улицы Гамбурга, высвечивая все, что было в этом современном городе древнего, средневекового — брусчатку мостовой, черепицу крыш, сложные переплеты окон, ажурные решетки, шпили и флюгера, фонтаны и статуи — и пряча все, что было в старинном городе нового, современного, уродливого… Анхелика фон Зюсмильх любила Гамбург именно таким — ночным, сказочным… Правда, за всю жизнь ей довелось только трижды видеть ночной Гамбург. Но когда-нибудь — лет через пять или семь — она сможет бродить по темным улицам столько, сколько захочет. Бродить и придумывать истории… У нее это хорошо получалось — придумывать истории. Почти как у настоящих писателей. Правда, истории настоящих писателей ей все-таки нравились больше, чем собственные. Но она так быстро читает, что лет через пять или семь, наверное, прочтет уже все книги в мире… По крайней мере, все, которые были переведены на немецкий. По-французски она ни за что не станет читать. Французский — гадкий язык. Хотя все девушки из аристократических семей должны непременно уметь говорить по-французски. Один Бог ведает, почему… Но лет через пять или семь, когда она станет совсем взрослой и самостоятельной, Анхелика решительно откажется от гадкого лягушачьего языка и будет читать только немецкие книги. Или, правильнее сказать, — только книги на немецком языке. А когда перечитает их все, будет бродить ночью по сказочному, древнему Гамбургу, и сочинять истории!
