Адам Робертс - Стена
Путь домой запомнился какими-то отрывками. Вот он пытается сказать что-то Уиттерше, выразить что-то, но слова по-прежнему никак не шли из напрочь пересохшего и охрипшего горла. Потом какой-то провал во времени, а дальше Тигхи уже стоит у рассветной двери дома своих па и ма и дрожащей рукой пытается нашарить щеколду. Затем он громко фырчал у семейной раковины, плеская себе водой в лицо. В голове было странное ощущение, усталость валила с ног; однако позднее, лежа на спине в своем алькове, Тигхи никак не мог заснуть. Блаженство бессознательности не приходило. Левый бок, правый бок и опять, изворачиваясь ужом, на левый бок.
Череда образов, сменяя один другой, стремительно проносилась у него в голове. Изборожденное морщинами лицо Уиттера. Голуби, неподвижно сидящие на выступе. Сплошная, засасывающая темнота ночи, открытая всему, готовая поглотить все, что свалится с мира. Рот, который не пропускал ни крошки. Тигхи будто опьянел от чудовищности Вселенной. Игра Бога, перебрасывающего солнце через стену мира. В тревожном, дергающемся полусне воспоминания Тигхи дробились, мутнели и сливались, его рвотная масса, рассеявшись на множество мельчайших частичек, падала с края мира на острые кончики голубиных крыльев, которые складывались и раскладывались, и все это смешивалось воедино.
Голуби. Даже в тот момент, когда они махали крыльями изо всех сил, со свистом разрезая воздух, и их тела взмывали вверх, являя собой воплощение крайнего ужаса, даже в этот момент выражение на человеческих лицах голубей оставалось спокойным. Ничто не могло омрачить ангельской невозмутимости этих птиц. Чтобы они ни делали – парили в полете, садились на выступ, устраивались на ночлег или опять взмывали в воздух, – в темных глазах этих птиц ничего не менялось. Горбоносая улыбка на узком лице.
Тигхи перевернулся. Что-то в глубине сознания не давало ему покоя. Он опять перевернулся. Не спится ни на том, ни на другом боку. Хорошо бы иметь третий бок.
Обязательно нужно заснуть. Это же глупо. Через несколько часов наступит рассвет, принесет с собой шторм, и потом придется вставать. Все дело в этом дыме из трубки старого Уиттера; он вызвал раздражение мозга, растравил его. Теперь трудно успокоиться.
Интересно, подумал Тигхи, неужели голуби все еще летают? А может быть, они уже нашли себе другое пристанище для ночлега. Утром старый Уиттер будет все еще зол на него, но лучше пусть они летают себе при свете звезд, чем им свернут шеи и птицы будут висеть мертвые в его насквозь прокопченном и провонявшем дымом жилье.
Затем Тигхи лег на спину и стал думать о звездах. В их расположении идеальный порядок. Видны ли они в ночное время из окон тех, кто живет на той, другой колоссальной стене? Может быть, там, среди звезд, живут боги? От них не исходит острый телесный запах, и мускулы у них не ноют; чистые духи, чистые, как безмятежный полет голубей.
Наконец, когда сон все же сморил Тигхи, наступило утро. Свет заполнил комнату, пришла ма и разбудила его, встряхнув за плечи.
Глава 5
Он боялся, что пробуждение окажется ужасным, однако, умывшись и выпив утреннюю порцию козьего молока, Тигхи ощутил прилив сил. Казалось, будто его тело очистилось от какой-то скверны.
– Ты выглядишь усталым, – сказала ма, однако он не чувствовал никакой усталости.
Правда, в горле все еще чуть-чуть першило (Тигхи ненавидел болеть, это было худшее из ощущений) – однако все это пустяки по сравнению с переполнявшим его чувством чистого света. Ведь его посвятили в тайны, доступные немногим. Тигхи лелеял в груди это чувство; он хотел бы поведать о нем своей ма, но она не поймет. В этом отношении Тигхи всегда помнил, что прежде всего она – дочь деда.
В следующий момент в мыслях Тигхи произошел поворот, и он начал думать о деде Джаффи. О том, как сильно тот разозлился бы, если бы узнал, что стало известно Тигхи. О том, какой еретической является истина, правда о космической войне.
А затем – совпадение, вторившее новому чувству Тигхи, чувству проникновения в тайну Вселенной – у двери их дома появился дед Джаффи. Однако дед никогда не посещал их дом! Между ним и ма произошла ссора. Они постоянно ссорились то по одному поводу, то по другому. Тигхи уже понял, что причина ссоры не имеет значения. Все дело в том, какую форму принимало то или иное столкновение. Па иногда строил гримасы Тигхи, словно пытался посмотреть на свои собственные брови, и вся сцена походила на шутку. Однако обратить ее в шутку полностью было невозможно, так как дед обладал большим весом в деревне.
Так вот, Тигхи занялся нужным делом. Он выскребал травой внутреннюю поверхность бурдюка, очищая его от остатков молока (чтобы оно не закисло и не воняло на весь дом), и по мере намокания травы съедал ее и брал другой пучок. Он вздрогнул, когда по ту сторону двери раздался крик деда. Можно подумать, что, думая о деде, Тигхи вызвал его дух. Однако фигура, стоявшая у двери, никак не походила на привидение.
– Дочь! – крикнул дед. – Я пришел в твой дом. Дочь!
Когда к ним приходил дед Джаффи, па всегда немного замыкался в себе, а ма – полная противоположность ему во всем – всегда немного ершилась и вела себя вызывающе. Однако они пригласили деда войти, и он посидел с ними за столом и даже выпил немного молока. Тигхи то и дело украдкой посматривал на старика, потому что не мог удержаться. Лицо деда все время изменялось и выглядело очень причудливо. Вот что случается с человеком, если он доживает до такого возраста: щеки избороздили морщины, нос расплылся и покрылся мелкими точками, волосы стали совсем седыми и начали выпадать в разных местах, из-за чего на макушке и на затылке образовались проплешины. И все же то обстоятельство, что очень немногие люди доживали до такой глубокой старости, делало деда уникальным. Шумно прихлебывая, он выпил молока и положил бурдюк на стол. На темной верхней губе обозначился белый молочный след. Дед посмотрел на Тигхи.
– Ты – мой единственный внук, парень, – сказал он неожиданно звонким голосом.
Тигхи неуверенно кивнул. Дед имел обыкновение вкладывать огромное значение даже в самые простые вещи. Мальчик с опаской покосился на него. Что дед имеет в виду? Просто утверждает или же это начало чего-то более серьезного?
– Мои враги… – начал было дед и остановился.
Вся троица – ма, па и Тигхи – терпеливо ждала. Дед часто начинал свою речь словами «мои враги».
Старец медленно и с потугой на проницательность стал вглядываться поочередно в лица Тигхи и ма.
– Мои враги говорят, что мой внук посещает дом известного еретика, опасного человека. Это наносит ущерб моей репутации.
Сердце Тигхи ушло в пятки. Его мысли возвратились к прошлому вечеру. До того он несколько раз бывал в доме Уиттера, однако лишь вчера вечером там прозвучало нечто, чему можно дать определение ереси. Не может быть, чтобы слухи о том, что случилось несколько часов назад, успели облететь всю деревню.
– Ты, – повторил дед, опять устремляя взгляд на Тигхи, – мой единственный внук.
Тигхи опять кивнул, но теперь почувствовал, что его щеки покрылись румянцем. Сердце учащенно забилось. Однако дед ничего больше не сказал, и в комнате повисла гнетущая тишина. Дед Джаффи взял бурдюк и, причмокивая, допил молоко, вытер тонкую линию с верхней губы тыльной стороной ладони и откашлялся.
– Дочь, – произнес он, не глядя на ма, – ты потеряла козу.
– Да, па, – ответила она тихим голосом.
– Я сожалею о твоей потере.
Опять наступило молчание. Тигхи заметил, что отцу стоит немалого труда не дать выражению изумления полностью овладеть его лицом. Лицо ма пока оставалось непроницаемым.
– Дочь, – сказал па, – часть этой козы принадлежала мне.
– Это правда, па.
– В такое время, – продолжал дед, сделав широкий жест правой рукой, – нет нужды требовать срочного возврата столь больших долгов.
Эти слова удивили даже ма. Невозмутимость исчезла с ее лица. Но она возразила:
– Спасибо, па, но это ни к чему.
Дед фыркнул, и его рука упала вниз. Тигхи опять украдкой посмотрел на деда. Щека деда дернулась, как дергается морда козы, когда ее одолевают мухи. От этого движения часть влаги выползла из его глаза и бусинкой скатилась по морщинистой щеке. Тигхи еще не доводилось видеть деда таким.
– Когда Бог построил стену!… – воскликнул он внезапно и громко, словно начиная очередную проповедь, но тут же осекся.
Наступила непродолжительная пауза.
– Констак умер, – сказал он гораздо тише. – Скончался ночью. Бог взял его к себе ночью.
Некоторое время все сидели в молчании. Затем ма нерешительно произнесла:
– Какая ужасная новость.
– Смерть не минует никого из нас, – внезапно пророкотал дед. – Так установлено Богом. Вот почему он поместил нас на стену, чтобы во все времена мы помнили о шаткости и превратности жизни, о ее бренности, о неминуемости смерти.
![Айзек Азимов - Галька в небе [Песчинка в небе]](/uploads/posts/books/112464/112464.jpg)
