Марк Романов - Астарта: Корабль Чокнутых Трупов
— Значит, так, Джек, — ледяным тоном произнес Фарид, глядя в глаза Кацману, — брата твоего на Суздале нет, а если он тут появится, я первым его четвертую, понял? Да и тебе мы тут не очень рады, если ты не в курсе.
— Что это так невежливо? — с издевкой в голосе осведомился Джек, продолжая покручивать в руках полный стакан виски на гречихе. — Где же твое хваленое гостеприимство, Фарид? Значит, как своих птичек наркотой Гая пичкать, чтобы те лучше дрались, так ты нам был рад. А как я приехал навестить родное гнездо, ты мне и на дверь показал?
У пожилого директора интерната заходили желваки. В карих глазах полыхнуло едва сдерживаемое бешенство.
— Ты знаешь, что сделал твой брат? — по-змеиному, почти не разжимая губ, прошипел Фарид. — Да его мало четвертовать, с него кожу надо живьем содрать и бросить собакам!
— Еще слово, и я тебе шнобель сломаю, — спокойно сказал Джек, сощурившись. — Сам ты корм собачий. Хули тебе надо от моего брата?
Фарид пошел пятнами, но в спор предпочел не ввязываться. Вокруг них образовался круг отчуждения, музыка как-то незаметно стихла, а собравшиеся люди выстроились у стен, внимательно вслушиваясь в разговор их боса с пришлым гостем. Опозорить себя истерикой старый директор не мог. Слишком жива в нем была память того случая, когда он, в исступлении оравший на безмозглых подростков, едва не опозорился у них на глазах. В тот раз Джек, достав самодельный лазерник, выстрелил в потолок. Штукатурка и деревянная щепа от потолка, смешиваясь с оплавленными лазерным лучом кусками пластика, градом посыпалась на голову Фарида, хорошенько подпалив его шевелюру.
— И нехуй так орать, — сказал тогда Джек.
Эту фразу Фарид запомнил навсегда, с тех пор никогда не опускаясь до криков в присутствии подчиненных. Мало ли, сколько таких умельцев только и ждет случая снова окропить его голову мусором.
— От его отравы у меня все петухи сдохли, я чуть бар не продал, — зло сказал Фарид. — А когда я к нему сунулся, того уже и след простыл. Так что не надо тут спрашивать о своем брате, здесь тебе никто не поможет.
— Да ты знаешь, сколько раз я уже слышал эту историю, Фарид? — засмеялся Джек, заставляя бывшего директора стиснуть зубы от ярости. — Узнаю Гая, молодец, парень! Так тебя натянуть с твоими птичками!
— Уходи отсюда, — сказал Фарид, — нам своего говна хватает, без тебя и твоей родни.
Джек резко спрыгнул со стула, заставив андроидов-охранников сделать боевую стойку и напрячься. Кацман махом влил в себя виски и, утерев рот рукавом куртки, ответил, дыша мерзким запахом прямо в лицо Фарида:
— Сам ты — говно. И бар твой — говно, и виски — тоже.
Он резко выпрямился и быстро вышел прочь, хлопнув тяжелой дверью в полной тишине зала.
На улице Джек задержался, достал из кармана куртки фляжку и сделал добрый глоток, поглядывая на вывеску над входом здания напротив.
— Лучшие боевые петухи, — прочел он вслух, — Фарид и сыновья.
Джек перевел взгляд на вывеску над баром, который только что покинул. С яркой таблички, подмигивая красными и оранжевыми огоньками, на него уставился грозный петух, воинственно растопыривший перья. «Золотой петушок» до сих пор был местом сосредоточения денег, грязи и проблем.
— Да уж, петушок ты, Фарид, это точно.
Кацман сплюнул тягучую коричневую слюну на порог бара и зашагал прочь, против воли погрузившись в воспоминания.
Ему было, кажется, двенадцать или чуть больше, когда его не в меру любопытный братец всерьез увлекся химией. С доступной литературой на забытой всеми бедной колонии было туго, а книги доставались только в библиотеке интерната, если, конечно, можно назвать библиотекой несколько полок в подвале здания школы.
Естественно, Джек, будучи старшим братом, не придумал ничего иного, как ночью вскрыть замок и прихватить с собой необходимые пособия. Гай увязался за ним, их вдвоем и застукал на месте чтения Фарид, будучи в те годы директором.
Он решил наказать их по-своему. Мерзко осклабившись, горячий мужчина с примесью восточной крови и изрядной порции дешевого наркотика в ней, схватил за шиворот веснушчатого симпатягу Гая и подтащил его к себе, с четким намерением попользовать в интимных целях.
Маленький Травкин так и застыл на месте, даже не пытаясь сопротивляться. Шок от подобного поведения директора, его красное потное лицо со звериным оскалом и затуманенные похотью глаза настолько сильно отпечатались в сознании ребенка, что Гай даже не пытался плакать, глядя на своего мучителя, и не смея даже мигнуть.
Джек справился с оторопью куда быстрее. Извергнув из себя нечеловеческий рык, он бросился на Фарида, зубами вцепившись тому в шею. Кацман напрыгнул сзади, в тот самый момент, когда было почти поздно. Поведение неадекватного подростка так сильно впечатлило директора, что тот выпустил рухнувшего кулем на пол Гая и стряхнул с себя худосочного бледного Кацмана.
— Выкидыш ублюдочный, — просипел Фарид, стирая с шеи выступившую от укуса кровь. — Да я тебя…
В этот момент он осекся. Гай потом утверждал, что на директора снизошло божественное откровение, а Джек склонялся к мнению, что внутри директора просто закончилось действие наркотиков.
Так или иначе, но на следующий день Фарид поставил Джека перед выбором: либо тот выходит на арену против его птички, либо они с братом могут забыть о спокойном сне в любом уголке города.
Жестокая жизнь на далекой колонии диктовала свои условия. Ни один выживающий из последних сил городок Великого Суздаля не принял бы к себе два новых рта без профессии, физической силы и мозгов, в наличии которых Джек сомневался до сих пор. Правда, он, в отличие от суздальцев, относил это исключительно к себе, совершенно не стесняясь показаться туповатым или невоспитанным.
И через пару дней Джек вышел на арену. Птичками у Фарида назывались огромные петухи, выращенные специально для смертельных схваток на потеху богатым жителям. Впрочем, состязание петухов размером с подростка быстро набирало обороты, уже поставлялось контрабандными записями в несколько близлежащих городов и привлекало внимание соседних планет, грозя выйти на галактический рынок кровавых развлечений.
Когда голый по пояс Джек стоял напротив клекочущего пернатого монстра, он видел перед собой только красное и потное лицо директора, а в затухающих глазах убитого им противника всегда, почему-то, видел остекленевшие голубые глаза своего брата, будто винил себя за сломанное, убитое детство Гая.
Кацман сплюнул коричневатую от гречичного виски слюну, сунул руки в карманы и поднял воротник куртки. На кривых улочках города не было ни души. С неба начал накрапывать мелкий противный дождь, от которого мощеные дешевыми материалами дороги мгновенно превратились в вязкие колеи.
— Вот же блядь, — смачно выразил свои мысли Джек. — И где тебя теперь искать, братишка?
С неба продолжал капать дождик, скатываясь крупными каплями по длинным волосам Джека Кацмана, которого в маленьком космопорту Суздаля ждал корабль отъявленных головорезов, временно ставших для него командой.
ГЛАВА 6 ЧЕРНЫЙ ЛЕКАРЬ
I thought that I heard you laughing
I thought that I heard you sing
I think I thought I saw you try
Он мог бы солгать. В этом не было ничего особенного. Время высоких технологий диктовало свою моду на ложь.
Люди обманывали время, омолаживаясь до ребячества, обманывали болезни, меняя органы, как запасные части механизмов. И, конечно же, люди обманывали себя. Сколько бы ни прошло времени, как бы не убежали вперед технологии, подарившие людям практически вечную жизнь, люди продолжали обманывать самих себя, стараясь делать вид, что вовсе не чувствуют прожитых лет, не помнят потерь и не устали от жизни.
Потом, не сейчас, я заеду позже, мы встретимся на пятой луне… обещания в интеркомах, послания в коммуникаторах и целые терабайты лжи, сохраненные на молчаливых носителях.
Да, он мог бы солгать. Только зачем? Что он получил бы от этого? Спокойствие совести, осознание своей власти, возможность вернуться…
Видимо, все же, власть. Стоило признаться себе в том, что он был склонен к доминированию. Именно так и никак иначе.
Гавриил Травкин вышел из калитки маленького частного дома, являющегося небывалой роскошью среди высоких типовых зданий, и закурил, глядя в небо, едва тронутое рассветом.
«Рассвет, как тление, — подумал он, — стоит ему начаться, процесс уже не остановить».
Сизый сладковатый дым лениво плыл рядом, закручиваясь забавными змейками и оседая на волосы, руки, одежду противным запахом въедливой гадости.
— Ты любишь меня? — спросила она.
— Нет, — ответил Гай.
Да, он мог бы и солгать, но теперь она стала для него бесполезна. Да и если бы не стала, он вряд ли бы стал ее обманывать. Просто в этом Травкин не хотел признаваться даже самому себе.
