Чайна Мьевиль - Посольский город
— Пройдёмте, пожалуйста, с нами./Пройдёмте, пожалуйста, с нами.
Новые ариекаи были поражены, узнав, что у терранцев не один язык, а много. Я загрузила французский.
— Я, же. Я есть, же суи, — говорила я. Испанец был в восторге. Он сказал мне:
— Же вудре венир авек ву./Я бы хотел пойти с вами.
И это не единственная его инновация. Здесь теперь говорят не на всеанглийском, а на англо-ариекайском. Я и сама учу этот новый язык. У него есть свои особенности. Когда я спросила Испанца, не жалеет ли он о том, что выучился лгать, он подумал и ответил:
— Я жалею ни о чём. Я жалею. — Трюкачество, может быть, но я завидую такой точности.
Интересно, оплакивает ли Испанец самого себя. Ели когда-нибудь он позволит мне прочитать свои записки, которые почти наверняка о войне, то я, может быть, узнаю.
Зато он рассказал мне другую историю. Когда Креститель и Полотенце пришли в Послоград, притворяясь оратеями, чтобы выманить бога-наркотика в степь, где ждали его мы, они отказались их видеть. ЭзКел велели им изложить своё дело одному из их постоянных ариекайских помощников, который с первого взгляда узнал в них сторонников оппозиции.
Он понимал, что тут что-то не так: он вполне мог их выдать. Мгновенно приняв смелое решение, Креститель и Полотенце признались ему в истинном положении вещей: новые, лучшие времена настанут для всех, если удастся избавиться от ЭзКела.
Зная, что они, как и их мёртвый пророк, лжецы, тот всё-таки решил им поверить. Впервые за долгое время обретя надежду, этот чиновник тут же пошёл к ЭзКелу и доложил им, зачем явились Креститель и Полотенце. Но они были новые, а он — нет. Он знал правду, и ему ещё никогда не доводилось лгать. Притворяясь, он с огромными усилиями выдавил на Языке несколько слов лжи, прошептав в конце правду, которую, к счастью, сочли ворчанием про себя. Вот кто был истинным героем войны, сказал мне Испанец, тот безымянный ариекай, сказавший единственную ложь в жизни.
Бремену ничего не стоит нас уничтожить. Но, по-моему, от нас зависит сделать так, чтобы это стало им невыгодно. Война на другом краю иммера стоит дорого. А нам надо убедить их в том, что от нас есть прок. И мы знаем, в чём он заключается. Эй, посмотрите на нас, обитателей дальней окраины тёмного иммера!
Здесь будет порт, который они хотят. Через десять местных лет. Мы станем последним форпостом. Эта роль была предназначена нам всегда, только мы об этом не знали, а теперь, хотя это будет не совсем то, чего хотелось бы нашей метрополии, мы будем играть её осознанно.
Добро пожаловать в Послоград, на фронтир. Я знаю, с какой скоростью распространяются по иммеру новости. Я же иммерлётчица: слышала. Люди начнут болтать: прямо рядом с нашей планетой есть Эльдорадо иммера; давно потерянные корабли, покинутые экипажем; Земля, Бог. Ну, тогда полетели.
Знаю я и то, что за типы, что за пираты пожалуют сюда. Знаю, что риск превращения Послограда в трущобы велик: но, если от нас не будет проку, мы либо загнёмся сами, либо нас сотрут с лица земли бременские шивабомбы. Скайл в свой фантастической глупости, спасая, как ему казалось, ариекаев, обрекал их на гибель: если бы они уничтожили нас, то смена, прилетев, вряд ли удержалась бы от соблазна истребить их всех до единого в отместку. Но я понимаю, почему Скайл не подумал о такой простой вещи: он ведь родился не в колонии.
Значит, наша судьба стать добычей спекулянтов и искателей острых ощущений. Мы превратимся в дикарей. Я бывала на планетах-отстойниках и в городах пионеров: но даже в таких перевалочных пунктах есть своё хорошее. Мы откроем наше небо. Мы будем торговать знаниями. Уникальными точными картами. Знаниями окольных путей иммера, ведомыми лишь местным. Нам придётся закрепить за собой положение аристократии исследовательского мира; значит, чтобы жить и быть свободными, нам надо заняться исследованиями.
Скоро в нашем маленьком лётном флоте появятся один иммеркорабль и, по крайней мере, один капитан. И когда следующая делегация прибудет из Бремена решать, что с нами делать, нам будет что им предложить.
Погружения никогда не бывают безопасными. Здесь, на самом краю исследованного иммера, мы как будто возвращаемся к славным и полным риска дням хомо-диаспоры. И у меня нет ни малейших колебаний. Я побывала снаружи, я вернулась, а теперь настало время идти дальше, в таких направлениях и на такие расстояния, где не бывал ещё ни один иммерлётчик. Через килочасы я, может быть, встречу экзота, для которого буду первой терранкой в его жизни, и буду пытаться сказать ему «здравствуй». Меня может ждать всё, что угодно.
Я занимаюсь навигацией и иммерологией, дисциплинами, которых я, как любой нормальный флокер, всегда избегала.
— Да ты в жизни не была флокером, — бесцеремонно заявил мне Брен, когда я ему это сказала. Я уже мечтаю о том, чтобы увидеть Послоград с орбиты. Вот почему я каждый день хожу на Лиллипэд-Хилл. Не могу дождаться.
— Доброе утро, капитан. Пойдёмте с нами. — И я со своей командой направляю челнок на орбиту, к кораблю.
— Готово, — скажу я и поверну штурвал прочь от познанного пространства. Я нажму на рычаги, которые выведут нас на курс. Или лучше предоставлю это удовольствие своему старшему лейтенанту. Мы ещё не знаем, как перелёт повлияет на нашу команду: я честно предупредила их об этом. Но они всё равно настаивают.
Так что, возможно, именно лейтенант Испанская Танцовщица положит начало этому неописуемому движению из повседневного пространства через всегда. Мы погрузимся в иммер и выйдем на другой стороне.
Глупо притворяться, будто мы знаем, что нас ждёт. Посмотрим ещё, что станет с Послоградом.
Под Послоградом я понимаю весь город. Даже новые ариекаи стали называть его так. Послов/град, как они говорят, или Град/Послов, или Послоград/Послоград.
Примечания
1
Айстедфод — ежегодный валлийский фестиваль песни и поэзии с призом за лучшую поэму на валлийском языке (прим. пер.).
