Роман Никитин - Проблема всей жизни
Бежать за Тьянь? Уверен, что ей это не понравится, а еще больше я уверен, что это бесполезно. Если девчонка что-то хочет сделать — она это сделает, и никто ее не остановит, даже я. И потом, до начала прорыва через атмосферу остается совсем немного времени. Еще не хватало встретить торможение, летая по салону как мячик.
— Пристегнись там! — крикнул я вдогонку.
Тьянь лишь помахала ступней, вплывая в люк, что отделял пассажирский отсек от рубки.
Минуты через две началось торможение. Ряды кресел одновременно развернулись спинками по ходу движения — так терпеть тормозную перегрузку намного легче. Из боковин выползли надувные амортизаторы, ограничивающие горизонтальную болтанку. Непогашенной оставалась лишь вертикальная, и вот она-то и способна даже профессионального спортсмена мигом отправить в разряд слабаков, зеленеющих лицом. Я жадно присосался к кислороду. Сами перегрузки меня волновали не сильно, но при адреналиновом всплеске потребление кислорода увеличивается, а у меня и так лишь половина легких.
Постепенно перегрузка увеличивалась — корабль вонзался в плотные слои атмосферы. Я представил каково сейчас повисшему на ремнях экипажу, которому запрещено поворачиваться спиной к приборам. А разместить элементы управления вместе с креслами на подвижном полу позволяли себе только арабы и китайцы. Отечественные челноки удобств для экипажа не предусматривали. Извечная тяга к экономии и вера в героизм наших летчиков.
Наконец, затрясло уж совсем основательно — корабль выпустил тормозные щитки. Еще десяток-другой секунд торможения, затем из-под брюха челнока развернутся надувные консоли из особого авиационного морфопласта. Секунда, и крылья обретут необходимую жесткость. Дальше посадка в режиме планера. Наконец, перед самым касанием воды жесткие крылья снова превратятся в податливые баллоны, служа воздушными мешками-амортизаторами и не допуская слишком сильного заглубления челнока.
Салон тряхнуло. Довольно сильно по гражданским меркам, но для подготовленных людей терпимо. Перед посадкой стюардесса обязана объяснить, что удар в конце — это не крушение, а часть запланированного полета. Иначе те из пассажиров, кто послабее сердцем, могут получить инфаркт. Впрочем, слабых сердцем отсеивают еще на стресс-тесте.
Машину еще немного поколбасило, но вскоре челнок успокоился и закачался на волнах. Потрескивала перегретая обшивка, внезапно окунутая в воду. Двадцать посадок — и ее должны менять. Этого правила придерживаются даже отечественные раздолбаи, уж больно велика цена разгильдяйства. Особенно если учесть, что простые обыватели на баллистиках не летают — сплошь богатеи или чиновники.
Я отстегнулся, хотя до прибытия пассажирского катера этого делать не надо. В проеме люка показалась Тьянь — побледневшая, но вполне бодрая, если не сказать веселая.
— Слушай, это так… Так необычно! — поделилась восторгом девушка. — Я уж подумала, что все, абзац нам, когда командир озвучил требования к водоему!
— Не понял, — сказал я, поднимаясь с кресла.
— Ну, он говорил, что для безопасной посадки нужна глубина не меньше двенадцати метров и еще какая-то там минимальная площадь поверхности.
— Ну и что?
Я в самом деле не понимал. И в Шереметьево, и в Домодедово, куда мы приводнились, и в других аэропортах, принимающих баллистические челноки, посадочные водоемы сертифицированы Федерацией баллистической авиации. Есть там и нужная глубина, и площадь.
— Ну так я ж понятия не имела, что все так строго! — хихикнула Тьянь. — И уж подавно не измеряла это дурацкое Школьное озеро. А представь, там еще пирсы прокатно-лодочной станции оказались, а на карте их не было! Но в общем, капитан молоток. Посадил нас точнехонько-точнехонько! До берега метров сорок, можно даже вплавь… хотя ведь должны быть спасательные плотики, а?
— А, ну да, пилоты у нас действительно неплохие… Погоди, какое еще Школьное озеро? Какие к черту плотики?
Я похолодел, и казалось, перестал дышать даже половиной груди. Тьянь объяснила:
— Ну а нафига нам садиться в какое-то там Домодедово, если нужно на северо-западную окраину? Если б еще в Шереметьево, я бы не против. Но Домодедово — это ж на другом конце города!
Я снова уселся в кресло, стараясь унять дрожь в руках.
Все-таки это белобрысое чудо никогда не изменится, и никогда не перестанет удивлять. И черт побери, этой китаянке постоянно везет так, как вообще везти не может! Ну не объяснять же ей, что посадка в любой (!) не сертифицированный водоем невозможна, поскольку пилоту приходится рассчитывать только на собственные глаза, управляя весьма фигово летающим снарядом челнока с этими купированными надувными крылышками. Только на сертифицированных аэродромах есть автоматическая система завода на посадку. И только автоматика способна посадить машину без касания о дно или неуправляемого рикошета от воды.
Да, пилоты у нас действительно высококлассные. Но боюсь, что после пережитого, конкретно этот пилот пойдет прямиком в отставку. Высокооплачиваемую. Потому как звезду Героя России он этой посадкой точно заработал.
Плотики, конечно же, были. Вернее, был — числом одна штука. Оставили в комплектации не для того, чтобы облегчить выгрузку пассажиров, поскольку всех их снимают с корабля катером. А просто для того, чтобы эвакуировать из челнока, если тому вдруг вздумается сломаться и приводниться где-нибудь посреди Тихого океана. Наверняка и запас еды-питья предусмотрен, ну да я искать не стал. Мы же не в океан сели.
Оставив "зомбированный" китаянкой экипаж, мы сбросили желтое одеяло на воду. Плотик почувствовал родную стихию и тут же надулся во всю свою ширину. Действительно, судя по размерам, туда можно было поместить весь десяток пассажиров с экипажем в придачу.
Я спрыгнул в плот, помог спуститься Тьянь, оттолкнул нас от парящего борта челнока и включил двигатель. Простенький моторчик не предназначен для длительных заплывов, но отделявшие нас от берега полсотни метров преодолел весьма шустро. Аборигены из числа отдыхающих на городском пляже, осоловелыми глазами смотрели на наш вояж, все как один собравшись у береговой линии.
Только тут я подумал, что своей посадкой мы вполне могли угробить купальщиков. Испуг прошел, когда Тьянь, угадавшая мои мысли, кивнула в сторону здоровенного подсвеченного плаката с надписью "Купание категорически запрещено: состав воды опасен для кожи!". Снизу шла приписка, что вредные вещества, растворенные в воде, не летучи и позволяют отдыхать на пляже.
— Слушай, — спросила Тьянь, когда мы подплыли к берегу, — а как баллистики садятся зимой, когда вода замерзает?
— В посадочных водоемах вода не замерзает, — ответил я и покосился на предупредительную вывеску. — Да и в этом, пожалуй, тоже.
Наконец, плотик ткнулся носом в песчаный пляж. Двое мужиков вытащили надувную лодку на песок и мы с Тьянь соскочили на твердую землю.
— Большое спасибо, — защебетала Проблема. — Экстренное приводнение испытательного корабля, не обращайте внимания!
Судя по вытянувшимся лицам отдыхающих, не обратить внимание на упавшее с неба воздушное судно весьма затруднительно.
— Не подскажете, — продолжала Тьянь, — где здесь ближайшая поликлиника?
Робкие голоса подсказали направление. Граждане аборигены по-прежнему не верили, что все случившееся — это не инопланетное вторжение. Я понимал почему. Судя по нарядам отдыхающих, да и вообще по отдыху вокруг токсичного озера, все они представляли собой самый что ни на есть трудовой народ, простой и небогатый. Едва ли десяток из них вообще знал, что есть такая штука как баллистическая авиация. Слишком дорогое уж это удовольствие.
***
— Монсеньор кардинал ждет, — служащий пригласил Данте внутрь. Берг зашел в покои кардинала-вдохновителя и остановился.
Александр стоял у окна, занимавшего одну из стен кабинета. С высоты почти в триста метров моложавый мужчина обозревал Женеву и ее окрестности. Благодаря прихоти одного из основателей "Непсис", крыши всех зданий, относящихся к Церкви, были выкрашены в серебристый цвет, в то время как остальные строения Женевы имели темные верхушки. Поэтому с высоты можно было безошибочно увидеть границу владений "Непсис". Хотя что там смотреть-то: Церкви принадлежал почти весь город.
— Прежде чем ты обрадуешь меня своими успехами, позволь тебе кое-что сказать, — произнес Александр, не поворачиваясь к визитеру. — Я лично наблюдал за тобой с начала твоей карьеры. Ты знаешь, я старше, чем кажусь на первый взгляд, и тебя знал еще совсем молокососом. Церковь заинтересовалась неглупым юношей Данте Бергом девятнадцать лет назад, сразу после Армагеддона. Нас интересовали свежие, умные головы, способные послужить людям в их борьбе против отброшенного, но не уничтоженного противника. Все эти годы ты оправдывал наши надежды, превратившись из видного ученого-теоретика в сильного, интуитивного практика, имеющего очень сильное сродство с нашими технологиями. Твоя лояльность не вызывала сомнений, Данте. Так что же случилось?
