Яна Завацкая - Дороги. Часть первая.
Он совершал сейчас седьмое чудо. Да, он оказался бездарен, часть чудес не смог совершить вообще, а то, что сделал — оказалось плоским и примитивным. Но вот то, что он делал сейчас — может быть, потому, что делал это не он один — было явно недоступно лайлам. Только что толпа благоволила им, и князь поглядывал с интересом, и шушукали, посмеиваясь над неудачливым тэйфином (толпа жестока и всегда готова свергнуть вчерашнего кумира). Только что красивые и уверенные в себе чужеземки переживали триумф. И вот сейчас настроение толпы резко и неожиданно менялось. Нельзя сказать, чтобы лайлы этого не ощутили. Светловолосая вышла вперед, попыталась что-то сказать, но народ зашумел, кто-то выкрикнул:
— Айтала!
Раздался одобрительный гогот. Князь взмахом руки велел лайле остановиться. Тэйфин продолжал свою речь.
На исходе Срединное время. Три малых круга — и настает срок нового жертвоприношения, а между тем жертвы еще не выбраны... Разве не чужеземные женщины являются лучшим подношением Ниннай Акосу?
Толпа зашумела одобрительно. Тэйфин попал в самую точку. Пленные давно были обращены в домашних кавуров, и выбирать из них жертву (а так обычно и делалось) означало — отобрать у кого-то раба, добытого в бою или купленного за приличные деньги. Никому не хотелось этого, и каждый стремился, чтобы тэйфин, выбирая жертву, прошел мимо его дома.
Между тем чужеземки не принадлежат никому, их двое, они взрослые здоровые женщины — как раз то, что нужно!
Уже никто не помнил о состязании. Тэйфин совершил седьмое чудо — он убедил толпу, он снова стал выше всех. Чужеземки могут демонстрировать любые свои умения, им это не поможет. Это всего лишь женщины! Женщины, и носят они коты, а не священные асломы, и под котами у них — то, что знакомо каждому мужчине, то, что нельзя принимать всерьез. Но Ниннай Акос примет эту жертву...
Чужеземки, побледнев, отступали к стене. Они будут защищаться, понял вдруг Панторикс. И наверняка, у них есть, чем защитить себя. «Анкила», — произнес знакомый голос. Панторикс выхватил у стоявшего рядом стражника зажженный факел. Мгновенно раскрыл ларец, и высыпал почти весь порошок на огонь, и в ту же секунду швырнул факел точно в сторону лайл.
Еще мгновение — и порошок взорвался.
Это было похоже на удар молнии. Панторикс ощутил мгновенную тяжесть в голове, так, словно терял сознание, и тотчас все прояснилось... Люди кашляли, согнувшись, торопились к выходу. Но обе лайлы лежали, погруженные мгновенно в священный сон, и рядом с ним потрескивало и чадило пламя не выгоревшего факела, огонь уже подбирался к занавесям окна. Панторикс понял, что кроме него, никто не сможет справиться с пожаром. Накинув на голову капюшон аслома, он бросился к факелу, подобрал его, побежал с ним назад, к дверям, где царило столпотворение. Всучил факел первому попавшемуся, потом рванул за рукав какого-то стражника.
— Свяжите их. Немедленно. Они могут вскоре проснуться.
Иволга с трудом повернула голову. Так... Ильгет тоже здесь. Веселенькие дела.
Над головой — обычный глинобитный потолок. Лежит она на каком-то твердом возвышении, на лавке широкой, что ли. И рядом на такой же лавке — Ильгет, плотно прикручена веревками, запястья еще отдельно связаны. Больше ничего вокруг не видно, обычное тусклое слюдяное окошко, обмазанные глиной стены. Пить хочется. И в туалет уже неплохо было бы сходить.
Иволга подергала пальцами, запястья были тщательно и крепко скручены, веревка казалась железной, хоть этого быть, конечно, не могло. Обычное грубое вервие. Просто давит, может, уже распухли руки. Давно, наверное, они так лежат. Иволга напрягла и распустила мышцы несколько раз. Да, сволочи, надо же было так привязать, и головы-то не поднять.
Опасаются, значит...
Ильгет повернула к Иволге бледное лицо, глаза обметаны темным.
— Ты проснулась?
— Ага, — сказала Иволга, — кажется, мы влипли.
— Что это было? — спросила Ильгет слабым голосом.
— Хрен знает. Газовая атака. Думаю, он применил этот свой наркотик, который они употребляют для контактов.
Они не стесняясь, говорили на линкосе — разоблачать здесь их некому.
— С меня гравипояс сняли, — сообщила Ильгет. Иволга пальцами повозила по платью, вроде бы, прозрачная бронепленка на коже (та самая, которая позволила лежать на горящих углях) еще оставалась. Впрочем, это ей никак не поможет.
— Моя пленка на месте, — сказала Иволга, — но не думаю, что они смогут включить твой пояс.
— Да нет, конечно... этот тэйфин полчаса будет плясать вокруг пояса, потом молитвы читать разным духам.
— Надеюсь, они покормят Гладиатора, — мрачно сказала Иволга, — кстати, я не представляю, как собаки переносят этот наркотик.
— А здорово ты... — улыбнулась Ильгет, — как они все перепугались, когда Гладиатор вылез. Я понимаю, что у них собак нет, но...
— Ну да, они решили, что это жуткий хищник. Как ты думаешь, нам попить дадут? Должны же нас сохранить до жертвоприношения?
— Должны, — неуверенно сказала Ильгет.
Она помолчала и сообщила через некоторое время.
— Руки затекли.
— Не у тебя одной... Да, Иль, влипли мы. Ну ладно, ничего, как-нибудь будем выкручиваться.
Через некоторое время вошли стражники князя. Пленницам развязали запястья, дали воды и немного хлеба. Стражники, это ощущалось, были порядком напуганы и старались побыстрее покинуть помещение. О могуществе колдуний все еще помнили.
В следующий раз к ним заглянули, когда в помещении совсем уже стемнело. Иволга громовым голосом сообщила, что ей необходимо выйти по нужде. Стражники долго шушукались за стеной. Наконец с великими предосторожностями, окружив Иволгу кольцом, ее отвязали от скамьи, оставив, впрочем, веревки на руках и щиколотках, пообещали в случае ее сопротивления немедленно заколоть Ильгет, и вывели на двор. Потом Иволгу снова привязали и тем же манером вывели Ильгет. Наконец все затихло.
Спать как-то не хотелось. Но и особого страха Ильгет не ощущала. Убьют? — ну это еще неизвестно. Единственная мысль, которая могла бы полностью парализовать Ильгет ужасом — это мысль о болеизлучателе. Вообще — о пытках. Но жертвоприношение вряд ли очень болезненно. Да Ильгет и не чувствовала впереди неизбежной смерти, скорее уж — как перед атакой, вроде бы, могут убить, даже очень могут, но все-таки какая-то сумасшедшая надежда, что выживешь. Именно ты, и именно в этот раз.
Они с Иволгой тихонько разговаривали.
— Этот типус наверняка контактирует с сагоном, — сказала Иволга.
— Да уж... достаточно в глаза посмотреть, когда он свою речь толкал перед народом.
— Сволочь, — добавила Иволга, — начал пробуждать истинно мужские чувства. Вот за что я мужиков не люблю...
— Да, — отозвалась Ильгет со смешанным чувством. Где-то Иволга была права. Насчет мужчин. Но вот Арнис...
Что сейчас с ним? Арнису была поручена крайне опасная и тяжелая часть операции, причем он должен был остаться на Визаре дольше всех. По крайней мере, на год. Арнис должен был попасть в плен гэла, которые постоянно совершали завоевательные походы против соседних, малоразвитых племен, и уже в плену вести себя так, чтобы попасть в самое жуткое место, которого кавуры боялись, как ада — подземную биофабрику, где производились дэггеры. Там, на этой фабрике Арнис должен был подготовить мятеж и устроить его в момент следующей акции... но до нее еще так далеко!
Господи, как ему трудно-то, подумала Ильгет. Господи, помоги и защити его!
Да и меня тоже... нас тоже — не помешает.
Процессия медленно приближалась к священной горе.
Впереди аганки тянули колесницу с князем, двумя его близкими женами и двумя доверенными. Дальше пешком следовал сам Панторикс, Нэши и ученик Радан несли за ним все необходимое. Дальше следовала телега со связанными жертвами. Младенцы — тоже, разумеется, чужеземные, сегодня утром только отобранные у матерей-кавур — лежали просто так, гуля и глазея на белый свет. А вот лайл крепко связали и прикрутили к деревянному остову телеги.
Иволга тихо и монотонно ругалась, периодически подергиваясь. С того момента, как она увидела младенцев, всякое спокойствие покинуло ее полностью.
— Иль, слышь? Ты молишься? Помолись, что ли, чтобы нас первыми убили. Если я еще на это буду смотреть...
Ильгет открыла глаза, повернула бледное лицо к подруге.
— На все воля Божья, Иволга.
Она молилась не переставая. Последние сутки — точно. Заснуть удавалось лишь ненадолго, какой сон, ведь может быть, даже очень возможно, даже скорее всего — это последние часы, которые им доведется прожить в этом мире. Но уже и страха не было. И надежды особой не было. Все равно. На все воля Божья, повторяла про себя Ильгет. Младенцев, конечно, жалко, но... сделать ничего нельзя. Бог не виноват, что люди так злы.
