Владимир Михайлов - Беглецы из ниоткуда
– Всеобъемлющий, как всегда, прав. Но, видимо, без этого не обойтись: сказывается давно знакомый нам эффект влияния плоти на дух.
– Потому-то мы и отказались некогда от пребывания во плоти, не так ли?
– Совершенно справедливо. Однако Проницателю там без тела не обойтись, во всяком случае, мне так кажется.
– А вот я в этом не уверен. Сделайте вот что: выясните у него, на каком уровне развития находится квазиразумная система их корабля. Какое влияние она способна оказать на тело. И если она достаточно сложна и развита – пусть он лучше воплотится в эту систему и воздействует на нее должным образом, – а она сама уже будет обеспечивать выполнение всех необходимых действий.
– Немедленно передам ему мысль Всеобъемлющего! Это и в самом деле наилучшее решение.
– Я тоже так полагаю.
Глава 4
Бытие
Мила медленно открыла глаза. Прошло еще не менее двух минут, прежде чем она пришла окончательно в себя.
На этот раз сон оказался очень коротким. Она снова видела Юрика, но, в отличие от прошлых случаев, он ни о чем ее не спросил и не стал рассказывать о своем житье-бытье. Вместо этого сказал кратко и определенно:
– Когда проснешься, мама, найди и пригласи к себе вот кого: капитана, инженера, штурмана и физика. Потом уснешь опять. И во сне будешь передавать им все, что я тебе скажу.
– Спать при них? Юрик, это неприлично…
– Это нужно. Очень нужно. Вам самим. Ты ведь хочешь вернуться сюда? На Землю. Мне очень хочется увидеть тебя по-настоящему… и остальных ребят тоже.
– Юрик, но капитан… физик… Они же просто не пойдут! Что я смогу сказать им такого, чтобы они меня послушались?
Юрик после паузы ответил:
– Скажешь им вот что: на корабле – нештатное устройство…
(Он проговорил эти два слова с некоторой запинкой; видимо, они были не из его обычного лексикона.)
– …и им объяснят, где его обнаружить и как сделать, чтобы с его помощью корабль и все вы вернулись в нормальное состояние – и возвратились бы к нам, ко всем людям… Скажи: их вызывают Функ и Бромли.
– Функ и Бромли… – на всякий случай повторила она, чтобы потом, наяву, не ошибиться.
– Правильно. А теперь – просыпайся. Мало времени. Целую тебя, мама.
– И я, и я тебя, Юрик, милый…
И на этом сон кончился, и пришлось проснуться.
Вернувшись в мир яви, Мила пришла в смятение.
И в самом деле, причины для этого были: она проснулась не в своей постели, и даже не в каюте, в которой жила, а на полу в каком-то совершенно незнакомом ей помещении.
Смутно представлялось, что она каким-то образом пришла сюда сама – непонятно зачем – и тут, кажется, встретила кого-то, и после этого что-то произошло – она уснула? Или потеряла сознание? Кто это был? И почему она так испугалась?
Очень, очень много непонятного было во всем этом. Но мало ли необъяснимых событий происходило в последнее время в их уютном и надежном, как казалось прежде, мирке?
Во всяком случае – в этом она убедилась в первую очередь – ее беспомощностью никто не воспользовался в дурных целях. Так что скорее всего не стоило придавать этому событию слишком большого значения.
И только придя к такому выводу, она вспомнила вдруг, кем был этот встреченный.
То был инспектор Петров, давно покойный.
Совершенно понятно, что на самом деле такой встречи никак не могло произойти.
Следовательно, что-то не так с ее психикой – коли уж ей стали мерещиться такие вещи?
Но если это так, тогда насколько можно полагаться на то, что виделось ей во снах? На то, о чем говорил ей сын и чего он от нее требовал?
И нужно ли действительно обращаться к тем людям, которых он якобы назвал, с теми просьбами, какие были им продиктованы?
Может, сперва следует показаться доктору Зое? И уже вместе с нею решить…
Нет. Зоя, конечно, специалист. Но она – вовсе не самый близкий Миле человек в этом мире. И, конечно, не тот, кто знает Милу лучше всех остальных.
Муж. Нарев. Вот с кем нужно посоветоваться прежде всего.
Пожалуй, это будет самым правильным действием.
Встав и наскоро приведя себя в порядок, Мила, неуверенно ступая, направилась в жилой корпус. Хотя дорогу туда нашла не сразу.
Нарев, супруг, должен был (вспомнила она) находиться около синтезатора. Чем-то таким он там занимался. Да, печатал деньги, по его словам. Хотя к чему они здесь – она так и не могла понять.
Нарев и в самом деле работал на синтезаторе. Разумеется, он не деньги на нем печатал: для этого достаточно было множительного устройства. Но синтезатору была заказана бумага, ближе всего походившая на ту, на которой были напечатаны сохранившиеся у путешественника ливийские купюры. Эту бумагу синтезатор сейчас и пытался реализовать. Однако Нарева не устраивал пока еще ни один образец, он вносил очередные поправки в рецептуру и снова ждал, пока аппарат усваивал и выполнял новое задание. Деньги – в этом Нарев был совершенно уверен – должны были, помимо радости обладания ими, вызывать еще и чисто эстетическое удовольствие, и ради этого стоило потрудиться.
Однако, когда жена оторвала его от работы, он не рассердился и встретил ее так же ласково, как и обычно.
– Как себя чувствуешь, крошка? Ты чем-то огорчена? Опять молодежь? Ничего, скоро мы приведем их к норме…
– Вид (так она привыкла называть мужа, чье полное имя было – Видан), мне нужно срочно с тобой посоветоваться.
В таких случаях Нарев всегда откладывал любое дело – хотя заранее знал, что ничего особо серьезного жена не скажет. Однако у женщин ведь своя, иная шкала ценностей, и с этим он всегда считался.
– Поговорим здесь?
– Можно и тут.
– Я слушаю тебя, куколка.
Как с ней часто случалось, она забыла, что Нарев ничего не знает.
– Понимаешь, Юрий говорит, что надо срочно найти их…
– Детей?
– При чем тут… Нужен капитан, и еще – Карачаров и инженер.
– Вот как. Зачем же, если смею спросить?
– Они – те, кто на Земле – передадут нам что-то такое, очень важное. Понимаешь, я была в этом уверена. Но вот встретила Петрова…
– Постой. Кого-кого?
– Ну, Петрова – того, который умер…
– Обожди минутку. Скажи: как ты себя чувствуешь?
– Теперь уже хорошо.
– Ты уверена, что встретила Петрова? Покойного?
– Сейчас он был почти как живой.
– Что значит – почти? Расскажи все по порядку и откровенно, прошу тебя.
Она не собиралась что-то утаивать. И хотя рассказ ее оказался достаточно сбивчивым, а по содержанию – и вовсе невероятным, Нарев все понял. Он давно привык понимать ее с полуслова.
– Скажи: я совсем сошла с ума?
Но Нарев, казалось, не услышал вопроса; вместо ответа пробормотал:
– Комора… Коморская аномалия восемьдесят пятого года…
– Что-что?
Но он уже снова был весь внимание.
– Почему же ты до сих пор мне ничего не говорила? – упрекнул он, хотя тон его оставался мягким, ласковым. – О том, что видишь такие сны? Не Юрика-мальчика, а взрослого. И об этих разговорах…
– Все как-то не получалось. И вообще, я не очень верила, что все это – не мое воображение, что…
– А теперь веришь?
– Иначе не стала бы рассказывать тебе. Но ты не ответил: я больна? Должна пойти к Зое?
Нарев на секунду нахмурил лоб, обдумывая положение.
– Нет. Иди в каюту. Отдохни. Ты переволновалась. К врачу идти незачем: она не знает того, что известно мне, и в самом деле может решить, что у тебя нервное расстройство. Доверь это дело мне: я не только найду всех, но и смогу объяснить так, чтобы они приняли это всерьез. Попробую для начала вызвать их по связи…
Мила покачала головой и невольно улыбнулась. И в самом деле: с этого надо было начинать, а ей почему-то не пришло в голову. Да, мужчины все-таки соображают лучше – все, что касается дел. Может, и не все, но уж ее Нарев, во всяком случае, – без сомнения.
– Тогда минутку…
Аппарат уникома был, естественно, и здесь. И Нарев повернулся к нему, чтобы начать поиски.
Но сделать этого не смог.
Внезапно, толчком, распахнулась дверь, и в синтезаторную ввалилось сразу несколько человек. Молодые. На их полудетских еще лицах была написана свирепая решимость.
– Осторожно, ребята… – только и успел проговорить Нарев, обращаясь прежде всего к Валентину, родному сыну.
Вместо ответа сын плечом оттеснил его от аппарата и крепко взял за руки.
«Ну и орясина вымахала», – только и подумал отец.
Молодые обступили его. Мила оказалась отодвинутой в самый угол, откуда, ничего еще не поняв, попыталась урезонить детей:
– Дети, что вы себе позволяете? Валя, что происходит?
– Ничего, мама, – бросил через плечо сын. – Мы просто заберем отца с собой. Придется ему некоторое время побыть у нас.
– Да что, в конце концов, происходит?
– Переворот. Или революция – называй, как хочешь. И это не мы, это он сам начал. Вот мы и решили поговорить с ним по душам.
– Валя, как ты смеешь…
Но ее больше не слушали. Нарева вывели в коридор. Он не сопротивлялся, не сказал ни слова, и лишь на лице его появилась какая-то кривая, ненормальная усмешка. Уже из коридора он проговорил громко:
