Джон Лав - Вера
Фурда потряс холодный размеренный шок… Он должен был убить коммандера, но вместо этого постепенно и систематически распространился по всему телу, словно в нем начался тот же процесс, что и в кратерах. Как и обещал Тахл, Фурд узнал о Ней немало нового. По-настоящему нового; интимного и непристойного.
Она пожирала Себя.
— Коммандер! — Кир уже кричала. — Нам нужны приказы!
Она повернулась к Тахлу и прошептала:
— Что его гложет?
— Никаких приказов, — тихо ответил Фурд. — Никаких вопросов. Пожалуйста, выслушайте меня.
Именно так, рассказал он, Она смогла ползти через Пропасть к Шахре, хотя повреждения должны были уничтожить «Веру». Она приняла решение. В первый раз кто-то заставил Ее сражаться за собственную жизнь, и Она ринулась в битву отчаянно и страстно, выбрав вот такой путь. Цепь умозаключений привела к единственному способу.
Она превратила кратеры в контролируемый процесс самопереваривания, превращения массы в энергию.
Фурд отмел прочь все вопросы. Может, сказал он, там, откуда Она родом, так поступает любое больное существо: сует морду в рану и ест, получая силы. Может, Ее создатели, кем бы они ни были, заложили в «Веру» некое подобие этого рефлекса, как мы строим корабли по грубой аналогии себя. И нет, отрезал он, у меня нет доказательств. Откуда, если никто так и не смог прозондировать Ее? Но вы видели, что произошло с Ней после Гора 4, и я знаю, что прав.
Вопросы стихли.
Фурд вспомнил одного персонажа из книги отца, второстепенного героя из романа Диккенса, который вечно повторял: «Если я не прав, то… то съем собственную голову».[3] Полная невозможность такого события завораживала коммандера; он размышлял над строчкой целыми днями, а сейчас подумал, что если Она и доберется до Шахры вот так, ползком, то к тому времени полностью себя съест и прекратит существовать. Но нет, она выживет. Сожранное просто изменится, станет чем-то другим…
В процессе самопоглощения не чувствовалось безумия, желания искалечить себя. Он был равномерным, аккуратным и взвешенным. Она переваривала поврежденные части только для того, чтобы обеспечить себя энергией для продолжения сражения, для медленного движения через Пропасть. В Ее мотивах сквозило отчаяние, но выводы оставались холодными и обдуманными, а исполнение неизменно точным. Как и все, что Она делала.
На последней стадии болезни родители Фурда ожесточенно, но безуспешно бились за то, чтобы сохранить нормальный внешний вид. Он притворялся, что не видит пятен фекалий и мочи на одежде, не замечает уловок, которыми они пытались их скрыть. И сейчас коммандер опять смотрел на что-то глубоко интимное, чего не должен был видеть, ведь оно касалось только Ее.
— Сейчас вся Ее жизнь в кратерах, Кир. Цельтесь по ним.
Десять секунд золотой свет гармонических орудий «Чарльза Мэнсона» прокатывался по Ее борту, вкачивая внутрь резонансы. Она как будто задрожала, но это вполне мог быть эффект от переливающегося цвета в кратере. Из-за него все казалось нереальным или неизмеримым.
Кир еще раз дала залп из гармонических, подкрепив его выстрелом из дружественных орудий (используемых только на близкой дистанции); те стреляли «шкатулками», самонаводящимися раковинами, которые при столкновении выпускали зазубренные полосы из синтетического алмаза, способные распороть практически любой известный Содружеству материал. «Веру» они не распороли, но каждая сумела проделать в корпусе крохотный поверхностный надрез, сдвинув с места три или четыре пластины обшивки, Кир этого хватило. Девятнадцать ранок расположились неровной линией вдоль левого борта, между миделем и кратером на корме.
«Почему Она не атакует?» — подумал Фурд. Кир размышляла о том же, хотя ее не покидало подозрение, что, возможно, «Вера» уже как-то им ответила.
Преодолевая расстояние в шестнадцать сотен футов, к Ней протянулись «руки дружбы». Так Кир называла когти с алмазными наконечниками, висящие на черных моноволоконных нитях, которые паутиной извергались из отверстий в брюхе «Чарльза Мэнсона». Формой крюки напоминали руки шахранов и были запрограммированы на поиск любой неровной поверхности. Они цеплялись за нее и больше не отпускали. По одной, а иногда и по две «руки дружбы» опустились на девятнадцать надрезов и закрепились на обшивке «Веры». «Вот теперь, — подумала Кир, — мы Ее коснулись».
Длинные пальцы, унизанные драгоценными кольцами, сыграли на клавиатуре еще одну комбинацию, открыв очередной узор апертур, в этот раз вдоль миделя по правому борту «Чарльза Мэнсона». Оттуда появились молочные, дрожащие сферы. Словно капли спермы, заснятые в рапиде сразу после эякуляции, они начали свой путь к «Вере», и каждая нацелилась на сопла Ее маневровых двигателей по левому борту. Кир называла эти комочки плазмы из видоизмененного углерода, которые при столкновении превращались в затычки из жидкого, но быстро застывающего синтетического алмаза, «алмазными пряжками». Те успешно добрались до цели, покрыв каждое сопло противника сверкающей коростой. Две промахнулись, но остальные пятьдесят три в точности выполнили задачу.
«Вера», скорее всего, знала, что случится дальше — Кир постарается удержать противника на месте и нанесет удар по кратерам, — но Ее реакция оказалась странно вялой. Она запустила три маневровых двигателя по левому борту, похоже, проверить, сможет ли выбить алмазные пробки. Не смогла; из-под них брызнули тонкие струи выхлопа, но большую часть мощи они сдержали. Потом, включив двигатели по правому борту, Она попыталась отойти, но крюки и моноволоконные нити удержали Ее на месте. Больше оторваться «Вера» не пыталась.
— Теперь кратеры, — прошептал Фурд.
— Слишком просто. Что-то не так.
— Кратеры!
— Коммандер, все слишком просто. Она хочет, чтобы мы ударили по кратерам.
— Она хочет, чтобы вы так думали и не стали атаковать. Вы хотели получить приказ. Так исполняйте его.
Кир сомневалась. Что-то, возможно, сама «Вера» по-прежнему говорило ей не атаковать пробоины напрямую. Кир занесла руку над панелью, которую еще не нажимала, и подумала: «Возможно, мы совершаем ошибку, возможно, мы сейчас поможем Ей выжить». И нажала.
В днище корабля открылось длинное отверстие. Оттуда вылетел девяностофутовый снаряд, похожий на древний таран: «алмазный рой», в чьей раздувшейся боеголовке таилось около пятисот «шкатулок» с алмазными полосами, которые при детонации вылетали все одновременно. Такая ракета могла разрезать на лоскуты любой корабль Содружества, а попав в пробоину «Веры», была способна сломать противника пополам.
Снаряд выпал из «аутсайдера», точно рассчитанным движением на краткое время запустил двигатели и затих, пересекая расстояние в шестнадцать сотен футов. Команда, глядя на экран, наблюдала за тем, как он входит в кратер, зияющий посередине корпуса. Попав внутрь, «рой», как и все, находящееся в непосредственной близости от «Веры», вышел из фокуса. Решетка из обломков и переливающихся цветов закрутилась и поглотила его, словно тот рухнул в заросли морских водорослей.
Ракета сработала, но так, что это не имело никакого смысла. Во-первых, взрыв вырвался из кратера, а не ушел в него. Во-вторых, он замедлился в сотни раз, в результате чего лишился всей своей силы. А в третьих…
Узор из векторов силы и осколков, из детонации и алмазных полос, который должен был извергнуться в Нее, который было невозможно остановить, расцвел, вырвался из кратера медленной, текущей, словно сироп, расширяющейся воронкой, подобно руке, потянулся к «Чарльзу Мэнсону», а потом повернул вспять. Огромное разорванное тело «алмазного роя» сошлось воедино, взрыв исчез, и ракета снова утонула в кратере, как патока, текущая в горло. Только муаровые узоры по краям пробоины стали еще чернее.
«Она переваривает „рой“, — с ужасом подумала Кир. — Превращает его массу в энергию. Ей было наплевать на взрыв, Она хотела, чтобы снаряд попал внутрь. И мы Ей все дали. Теперь в Ней живет часть нас. Что же мы наделали?»
На расстоянии в пятьдесят футов вокруг кратера в миделе темные завитки почернели еще больше. Корма «Веры» вздрогнула, когда Она вновь запустила поврежденные основные двигатели, на мостике включились сирены. Кир пыталась найти выход. Если в кратере шел процесс превращения массы в энергию, значит, темные узоры распространяли его по всему телу противника. И если рассеять этот процесс, разделить его так, как делала Она, то можно все изменить, изменить законы, которым он подчиняется. Переписать их.
И мы Ей все дали.
— Коммандер…
На мостике вновь зазвучали сирены. Она запустила главные двигатели и начала уходить, а Каанг легла на Ее курс с Ее скоростью, повторив движения «Веры»: как и прежде, Та шла на тридцати процентах через Пролив к Шахре. Корабли летели бок о бок, связанные алмазными крючьями и моноволоконными нитями, их по-прежнему разделяло расстояние в одну тысячу шестьсот двенадцать футов.
