Юлия Жукова - В семье не без подвоха
– Лизка, приходи, – командует она, хихикая в трубку. – Тут твой старшенький отчудил.
– Что, к тебе загремел? – спрашиваю, покрываясь холодным потом. Мог ведь подумать, что травма – это идеальная отмазка, чтобы не ехать никуда.
– Да нет, он-то здоровехонек, но подрался опять. По-хорошему, городскую охрану звать надо, но я решила сначала тебя, а то тут все непросто…
Я прибегаю как ошпаренная, забыв все на свете. Вот идиотский ребенок, ну я же обещала, что ему не придется разговаривать с Азаматом, чего он выделывается?!
Янка встречает меня в дверях и проводит в коридор перед операционной. Сквозь одностороннее окно я вижу Кира, который одиноко сидит на кушетке и тоскливо рассматривает стоящие вокруг аппараты.
– Вишь, целехонек, – кивает на него Янка.
– Так что стряслось? – тороплю я.
– Помнишь ту девочку, которую ты привезла, с аппендицитом?
– Ну да, которая дочка знающего.
– Да, так вот, она же тут все еще лежит у нас, и с ней отец сидит все время. Снял комнату на постоялом дворе, на ночь туда уходит, а весь день тут сидит. И вот сегодня приходит какой-то мужик, говорит, ему сказали, что этого Авьяса можно тут найти. Ну, Орива его позвала, он вышел на крыльцо поговорить с этим. А у меня ж у кабинета окна на крыльцо почти, я сижу, пишу дневники, слушаю их. И этот второй говорит, типа, чего ты тут торчишь, забрал бы уже свою девку и делом занялся, а то время теряем. Авьяс ему, типа, не могу, Хотон-хон сказала, что ее надо держать под наблюдением, а то вдруг чего. Тот второй начал тебя поносить, типа, вот, придумал тоже бабу слушать, да что бы она понимала, это просто Император слух пустил, что она целительница, чтобы оправдать, что она по мужикам шляется, а так-то все же знают, что она устрица.
Я малость офонареваю. Нет, я знаю, что про меня всякие слухи ходят, но вот конкретно в такой интерпретации слышу впервые.
– Вот и я такое лицо сделала, – кивает Янка. – Собиралась уже Ирнчину звонить, чтобы этому шибко умному вправил мозг силовыми методами… И тут слышу, третий вклинился, Авьяс даже сказать ничего не успел. Выглянула, смотрю, стоит твой Кир, распаляется. Видно, мимо шел и услышал. Видуха – мрак: кулаки сжал, физиономия красная и шипит, типа, а ну-ка повтори, что ты щас сказал!
Я представляю себе это зрелище – тощий долговязый паренек, все же ниже ростом взрослого мужчины, вклинивается в разговор с такими претензиями.
– Вот идиот, – вздыхаю. – Ну и что, его развернули и подтолкнули?
– Да нет, этот мужик его всерьез не принял, поржал и повторил, еще приукрасил. А Кир – бац ему кулаком в живот. Ничего так задвинул, у мужика серьезная гематома.
– Ого, – таращусь. – Я и не знала, что он за меня так, э-э, болеет.
– Так это еще что, – продолжает Янка, упирая руки в боки. – Тот мужик, он тоже знающий оказался. Как смог разогнуться, че-то там стал колдовать. Авьяс его отшил, так он Авьяса приколдовал к стенке, тот двинуться не мог. Просто как в кино! И снова начал на Кира бормотать, вроде как связало его что-то, стоит, руки по швам, ноги вместе. Я думала, ну все, труба мальчишке. А Кир так подумал-подумал, локтями дернул и как будто освободился – и как двинет тому мужику в ухо! В общем, у него еще и сотрясение. Лежит теперь у нас в третьей палате с тазиком в обнимку, звездочки видит, Дэн с ним возится. Но вот что с твоим делать, я без понятия.
Мы обе синхронно переводим взгляд на Кира за стеклом. За то время, что Янка мне рассказывала новости, он успел отыскать пульсометр, нацепить его на запястье и включить, а теперь с интересом рассматривает циферки.
– Э, он мне там щас повключает! – ахает Янка и бежит к двери.
А я, кажется, знаю, какое мое желание Кир будет выполнять.
– Тебе кто разрешал брать? – вопрошает Янка, врываясь в операционную. – Я же сказала ничего не трогать!
Тоже умна, вообще, думаю. Оставить трудного подростка среди приборов под честное слово.
Кир подскакивает и быстро извиняется, пытаясь стянуть пульсометр с руки, но включенный так просто не снять, он же плотно обхватывает, чтобы померить.
– Выключи, тогда снимется, – советую. – И не бери чужое без спросу, мало ли что этот прибор делает!
– Да я знаю, что он делает, я его у вас видел! – огрызается Кир, нервно тыкая в кнопку выключения. Пульсометр наконец-то разжимает захват и сваливается с тощей руки. – Все, не трогаю!
– Глаз да глаз, – ворчит Янка, забирая свое. – Ну так чего, Лиз, мне охрану-то звать? У них тут со скольки лет уголовная ответственность?
– Охрану звать без толку, – говорю. – Это ведомство Эцагана, и никто там с князем разбираться не будет, сдадут Азамату на воспитание, и все. – При этих словах Кир заметно бледнеет. – Так что я лучше сама с ним побеседую, а со знающим пусть Эцаган разбирается, я без понятия, что тут почем. Как ты понимаешь, теплых чувств к нему у меня нет.
– Да у меня тоже не особо, – кривится Янка, – но драку начал не он… Ладно, ты тогда займешься, хорошо? А то у меня через десять минут прием начинается.
– Конечно, – киваю. – Кир, пошли.
Ребенок мрачно плетется за мной, не пытаясь вырвать руку из моего крепкого захвата. Все же я стараюсь не терять бдительность, а то как бы не рванул куда. В то же время пытаюсь придумать, что буду ему говорить. По сути-то я уже все придумала, но надо ведь преподнести это так, чтобы возымело действие. А то повадился тут кое-кто ребра ломать случайным прохожим. Муданжские законы я знаю плохо, тем более что они сейчас сильно меняются, но вполне уверена, что несовершеннолетнему князю ничего не грозит за хулиганство. Тем не менее он не всегда будет несовершеннолетним, да и кроме Муданга в мире существуют планеты, и там ему подобные штучки не сойдут с рук так легко.
Не сказать чтобы я была прям-таки специалистом по работе с трудными подростками. Не могу даже похвастаться, что когда-либо интересовалась этим вопросом: и я, и мой братец были вполне обычными детьми и не требовали специального подхода. Маман тоже не сильно напрягалась с воспитанием, а вот от бабушки она нас прятала. С другой стороны, очень трудно ничего не знать о воспитании детей, когда живешь на Земле. Даже если нарочно стараешься увильнуть от этого знания. Для начала, в двадцать один год все сдают экзамен «зрелого отношения», по результатам которого тебе, в частности, позволяется или не позволяется растить детей без помощи специальных организаций и наблюдения опытных психологов. Конечно, в него входят только самые основные вещи, и сдать его нетрудно, но все-таки, я считаю, это более убедительная подготовка, чем как у Арона – сначала отец-тиран и всепрощающий старший брат, а потом полная свобода действий.
Гнетущая тишина по дороге до дома действует на Кира положительно: он нервничает все больше. Так-то. Прохожие с интересом смотрят вслед суровой Хотон-хон, влекущей волоком бледного юнца. Сочувственно смотрят – не знаю только, кому сочувствуют больше. Но вот мы и дома.
Впихиваю Кира в кресло, сама сажусь напротив.
– Расскажи мне, пожалуйста, что ты сегодня сделал не так.
Он сглатывает.
– Ну, я… взял без спроса…
– Правильно, – перебиваю. – Что еще?
Кир поджимает губы и молчит.
– Подсказываю, – говорю. – Ты уже в этом месяце один раз этим отличился.
Кир угрюмо сопит, потом высказывается:
– Я ему за дело навалял! Вы бы слышали, что он о вас говорил!
– Я знаю, что он говорил, – отвечаю спокойно. – И он не один такой, и даже не первый. Про известных людей всегда говорят гадости, привыкай. Я, конечно, польщена, что ты с таким рвением отстаиваешь мою честь, – делаю драматическую паузу, наблюдая, как ребенок краснеет, забавно, от шеи вверх, – но я бы предпочла, чтобы ты не бил людей. Даже взрослых. Даже знающих. Сам подумай, ты вклинился в чужой частный разговор и серьезно избил человека!
– А что, отец бы на моем месте мимо прошел? – огрызается Кир.
Я прикидываю, как бы это выглядело в исполнении Азамата.
– У тебя с твоим отцом немного разные весовые категории. Ему обычно достаточно на человека посмотреть определенным взглядом, чтобы тот бежал организовывать свои похороны.
– Ну извините, я рожей не вышел! – фыркает Кир.
– Ты мог бы вместо драки намекнуть, что Император будет не в восторге, если узнает, как тут отзываются о его жене. Я думаю, этого бы хватило, чтобы вправить мозги большинству местных.
– Пускай слабаки ябедничают, – ворчит Кир.
Он совсем не чувствует вины. Нисколечки. И если бы он просто заехал этому придурку, чтоб было больно, то был бы прав. Но сотрясение мозга и кровотечение в брюшной полости – это крутовато за случайно оброненное в личном разговоре стандартное оскорбление, тем более что мужик, скорее всего, повторял чужие слова, чтобы уговорить приятеля, а на самом деле может и вовсе не иметь по моему поводу никакого мнения. И, естественно, он не стушевался при виде нервного паренька. Кто ж знал, что у Кира железный кулак!
