Главная проблема ректора космической академии (СИ) - Линд Алиса

Капсула для заживления закрывается, отгораживая полукровку от меня и остального мира. Врач, который провел диагностику, сообщает, что травмы не критичные — несколько сломанных ребер — потребуются от получаса до часа для полного восстановления.

Мне бы правильно уйти, но то ли совесть не дает, то ли другая какая-то мысль, которую я не могу кристаллизовать. В голове так и крутится мысль о том, что будто обязан быть тут и проконтролировать, что она пришла в норму.

Успокаиваю себя тем, что формально я имею право ожидать выздоровления пострадавшего на борту курсанта, поскольку несу ответственность за всех, кто находится на орбитальной станции, так что тут не придерешься.

Я остаюсь в палате. Флер её альфа-волн слабый, едва щекочет внизу живота, хотя даже так я ощущаю тлеющее на задворках сознания возбуждение.

Мысли посещают нерадостные. Чем-то же курсант Мэлтис вызвала такую ярость? Тут не просто повздорили, она не на шутку разозлила этих девиц. Могли они раскрыть её сущность и возненавидеть как расово неполноценную особь? По идее нет, только мужчины нашей расы ощущают альфа-волны полукровок.

Странно. Эти курсантки могли бы нанести Мэлтис куда более серьезные повреждения, если бы я не появился вовремя. Наверное, даже хотели.

Что же ты такого сделала, девочка?

Вынимаю коммуникатор и просматриваю последние перемещения курсанта Мэлтис. Замечаю кое-что странное вчера вечером. Открываю камеры на двадцать пятом уровне и вижу, как полукровка обжималась с одним из старшекурсников. Молодой мужчина прижимает её к стене и, кажется, даже целует! Их лица слишком близко, камера не улавливает, что происходит между ними.

Внутри вспыхивает такое пламя гнева, что я непроизвольно сжимаю кулаки. Вот, значит, какая у нас курсант Мэлтис? Времени даром не теряет!

Когда капсула пикает завершением лечения, полукровка ещё немного сонная, но уже осознанно таращится на меня сквозь стекло. Тонкая хламида по середину бедра пошло облепляет упругую грудь с торчащими сосками. Улыбаюсь и сам ощущаю, что выходит кровожадно. Блокирую капсулу, чтобы она не открывалась, и стучу по стеклу пальцем.

— Я смотрел камеры, Мэлтис, — начинаю нарочито вкрадчиво. — Что ты вчера делала в зоне отдыха на двадцать пятом уровне?

9. (Таррел)

Девчонка возбуждается все сильнее. Стискивает бедра, тянет и соединяет ладони внизу живота. Меня тоже затрагивают её альфа-волны даже сквозь её бесполезный чип. Он почему-то не работает в полной мере. Член уже каменный, внизу живота тянет.

— За… сумкой зашла, командор Крейт, — отвечает она, а голосок дрожит, потому что я в этот момент мысленно усиливаю её возбуждение. Пока только на уровне гормонов, увеличиваю выделение эстрогена. Вот у неё сейчас между ножек-то печет!

Мне самому интересно, будет ли ей мучительно такое воздействие. В любом случае, прекращу, как только получу интересующий меня ответ.

— Ты зашла туда, чтобы встретиться с курсантом по имени… — тяну, давая ей возможность закончить фразу.

— Купер Эйлон, командор Крейт, — более прерывистым голосом отвечает полукровка. — Я не планировала… он сам… меня нашел.

Смотрю в коммуникаторе за тем, как происходила эта случайно-неслучайная встреча. Член ноет. А ревность не дает поверить ей на слово. Черт. Откуда взяться ревности? Что я такое вообще думаю? Просто не люблю, когда курсанты начинают неформальные отношения. Это всегда заканчивается плохо.

После слов о том, что курсант Купер был инициатором, замечаю тонкие нюансы движений, становится ясно, что полукровка правда не собиралась с ним встречаться. Даже шарахнула его разок, когда он её прижал.

Ослабляю собственное воздействие на организм полукровки и отпираю капсулу.

Когда стеклянная крышка с тихим шелестом съезжает на сторону, курсант Мэлтис медленно приподнимается в сидячее положение. Её красивые глаза маслянисто блестят от возбуждения. Ещё бы, если бы продолжил, я бы довел её до оргазма. Надо будет как-нибудь на это посмотреть.

От этой мысли непроизвольно облизываю губы. Самого штормит рядом с ней. Но пока на ней чип, все же не на десять баллов, хотя разница небольшая — член стоит все равно колом.

Беру себя в руки и строго приказываю:

— Встать, курсант.

А сам не отрываю глаз от её лица. Полукровка спускает ноги с капсулы и аккуратно встаёт. Чуть пошатывается, но всё же удерживает равновесие. Её стойкость вызывает противоречивые чувства: восхищение, раздражение… и желание немедленно развернуть её спиной к себе и взять прямо над капсулой. Проклятые альфа-волны.

— Благодарю за спасение, командор Крейт, — говорит она твердо.

— Не стоит благодарности. Моё дело следить за порядком в Академии, — отвечаю, глядя ей в глаза.

Она отводит взгляд первой.

— Почему на тебя напали? — спрашиваю. Холодно, без эмоций. Только прямой вопрос.

— Я не знаю, командор Крейт, — отвечает она немного нервно. Уклоняется от правдивого ответа. Её мысли скачут, как обезьяны, перескакивая с одного образа на другой. Чистый хаос.

— Ложь, — говорю ровно. — У тебя был конфликт с Иридией. Затем она пришла с подругами, чтобы избить тебя.

Она сглатывает. Я отчетливо замечаю, как её плющит в моем присутствии. На секунду её взгляд проясняется, и я улавливаю вспышку страха. Читаю её мысли — она боится, что я отчислю её?

— Это… личное, командор, — наконец произносит полукровка.

Личное. Прекрасное слово, которое ничего не объясняет. Сильные менталы не терпят неопределённости, а я один из них. Подхожу вплотную, заставляя её поднять голову, чтобы встретить мой взгляд. Она отступает, но упирается в капсулу.

— Личное? — тоном, от которого кровь сворачивается в жилах, переспрашиваю я. — На борту Академии нет места «личному». Здесь ты под моим контролем, курсант. И будешь говорить правду.

Она молчит. Её взгляд полон эмоций, которые меня только больше заводят. В сознании пульсирует жгучее желание вжать её в эту капсулу и добиться не только ответов, но и безоговорочной покорности.

Провожу ладонью вдоль её шеи, вниз, к ключице, замедляю движения, чувствуя, как её кожа становится горячее под моими пальцами.

— Ты молчишь, потому что считаешь это проявлением силы? — спрашиваю, продолжая касаться её, спускаю руку к груди и дергаю сосок через ткань больничной робы. — Или думаешь, что таким образом ты сохранишь гордость?

— Это… неважно, командор, — выдавливает она, выгибая спину навстречу моей руке, её голос звучит хрипло, едва слышно.

— Неважно? — поднимаю бровь, другой рукой скольжу по её бедру, задирая больничную робу, сжимаю крепкую накачанную ягодицу. Ммм. На девочке нет трусиков. — Мне это важно, и ты скажешь мне. Прямо сейчас.

Она отчаянно не хочет говорить, качает головой. Я не могу не восхищаться её упрямством, но не позволяю себе расслабиться.

— Ты проверяешь мои границы, курсант? — спрашиваю и запускаю вторую руку под её рубашку, подхватываю под бедра и усаживаю на корпус капсулы голой кожей. Её тело дрожит. Взгляд полон дикого возбуждения.

— Нет, командор, — отвечает она, выгибаясь, как кошка.

— Тогда почему ты молчишь? — я берусь за её колени, развожу точеные ножки, скольжу пальцами по внутренней стороне бедер к её мокрому от смазки лону.

— Я… не… стукачка, — тихо произносит она, с закрытыми глазами, перемежая слова тяжелыми вздохами.

Я забираюсь двумя пальцами ей между ног, другой рукой надавливая на плечи, вынуждая отклониться. Картинка получается пошлой до невообразимости. Будоражит.

— Хочешь, чтобы я поверил в благородство? — произношу тихо, тараня пальцами мокрую и скользкую от соков дырочку. — Или ты просто боишься, что я накажу не их, а тебя?

Дыхание полукровки становится рваным и поверхностным.

— Я… не буду… никого… закладывать, — выдавливает она из последних сил, дрожа всем телом. Пальцами я ощущаю её пульсацию, она уже почти на пике наслаждения. Но здесь мы договорим иначе. Убираю руку и слышу возмущенно-обиженный стон.