Маргарет Бонано - ЗОНД
Молчание Сарэка длилось неприлично долго. В один из моментов Райли даже показалось, что посол просто-напросто заснул.
За время бесцельного сидения в кабинете Сарэка лейтенант успел подумать обо всем, даже о своей бороде. Райли отпустил ее, когда служил у Кирка. Он так привык к своей бороде, что решил не расставаться с ней никогда. У Райли появилась привычка во время бурных проявлений эмоций хвататься за бороду и накручивать ее на пальцы. Впрочем, накручивал он ее и просто так, от скуки. Смотрясь в зеркало, Райли иногда ловил себя на мысли, что с бородой выглядит вполне солидно, даже величественно, что, впрочем, не всегда вязалось с его чрезвычайно живой натурой. Что ж, борода, возможно, еще послужит его дипломатической карьере, ведь у многих народов Федерации всякая растительность на лице служит признаком зрелости и достоинства.
– У вулканцев есть поговорка, что борода чаще открывает, чем скрывает, – наконец, ожил Сарэк, то ли угадав мысли собеседника, то ли заметив, как Райли беспрестанно накручивает бороду на пальцы. – Вот поэтому очень редко можно встретить бородатого вулканца. Кстати, вы намерены сохранить эту вашу растительность?
Голос посла звучал совершенно бесстрастно, и Райли не мог догадаться, какой ответ сейчас был бы наиболее выгодным.
– Я сбрею ее, если вам не нравится, посол, – быстро, почти скороговоркой, ответил Райли.
– Если вы станете моим представителем в Звездном Флоте, мистер Райли, то вы должны будете уяснить: я не терплю нерешительности. Еще кто-то из ваших почитаемых философов сказал:
"Пребывай холодным или горячим. Не будь только тепленьким, иначе я обдам тебя пламенем или вылью на твою голову ушат холодной воды." Я придерживаюсь такого же принципа. Можете быть неуверенным в чем-то, мистер Райли, но никогда – нерешительным. Надеюсь, вы улавливаете разницу между этими понятиями?
– Да, сэр, – немного подумав, твердо ответил Райли.
– Иного я не ожидал, – вздохнул с облегчением посол.
Райли сохранил свою бороду и многому научился у Сарэка. Собравшись с духом, он вошел в турболифт и нажал на кнопку "пресс-центр".
* * *Встреча адмирала и президента с офицерами старшего состава "Энтерпрайза" уже подходила к концу, когда двери пресс-центра распахнулись, и на пороге появился Кевин Райли. Адмирал нервно взглянул на часы, но промолчал.
Начались приветственные рукопожатия. С особым чувством Райли пожал руки Кирка и Маккоя. Жестом адмирал Картрайт прервал излишние проявления радости и грозным голосом отругал посла за опоздание.
Райли состоял совершенно в другом ведомстве и вполне мог проигнорировать замечания адмирала. Но, учитывая возраст Картрайта и присутствие президента, опоздавший благоразумно промолчал и даже придал лицу виноватое выражение.
Когда Райли, наконец-таки, уселся в кресло между адмиралом и Маккоем, Спок обратился к президенту:
– Вы, кажется, говорили, что у ромуланцев есть еще какие-то странные требования...
– Нет, скорее, необычные или неожиданные.
Конференция должна состояться на планете, которую Федерация называет Темариус-Четыре.
Над столом, под самым потолком пресс-центра, завис светло-оранжевый шар, спроецированный скрытыми голографическими проекторами.
– Это же в Нейтральной Зоне!.. – удивленно воскликнул Райли, рассматривая бегущие по шару цифры – координаты планеты и ее характеристики. – Но почему так далеко?
– Видно, жаждут съесть нас за завтраком, – с сарказмом ответил Маккой. – Не знаю, как вы, но я все острее чувствую запах провокации.
Адмирал Картрайт, вздрогнув, посмотрел на Маккоя.
– Запах чего, доктор?
– Мистер Маккой перефразировал свои подозрения по поводу скрытых мотивов в поведении ромуланцев, – ответил за доктора Кирк.
– Невзирая на все их мотивы, для нас открылись прекрасные перспективы на установление долгого мира, – заявил Спок. – Темариус-Четыре считается заповедной планетой, археологической ценностью как у федератов, так и у ромуланцев. Планета находится в самом центре Нейтральной Зоны, поэтому она и осталась нетронутой сотню лет. И то, что ромуланцы предложили провести конференцию именно на ней, несомненно, джентльмены, является важным символическим жестом.
– Верно, мистер Спок, – согласился президент. – Это решение больше, чем просто символическое. Ромуланцы, например, в рамках научной и культурной части конференции даже предлагают начать совместные археологические раскопки. Я назвал бы их повторными: перед последней войной археологам удалось найти целый город.
– Это, действительно, больше, чем символический жест, – поддержал Спок, обращаясь к Кирку и Маккою. – Особенно, если работы начнутся уже после принятия мирных решений. Руины Темариуса имеют огромное историческое значение, капитан. Согласно результатам первой экспедиции, раскопанный город был крупнейшим известным центром Эризианской Империи, к тому же он хорошо сохранился. Вокруг самих эризианцев до сих пор ходит много слухов и домыслов. Существует несколько теорий, объясняющих их неожиданный выход из этой части галактики. Некоторые ученые даже придерживаются мнения, что эризианцы являются далекими предками вулканцев, ромуланцев и, возможно, землян.
– Каждый народ по эту сторону Антареса спит и видит эризианцев своими предками, хотя никто никогда не нашел ни единой косточки, изображения или хотя бы... – с жаром начал Маккой, но был прерван Картрайтом.
– Спасибо, джентльмены. Я разделяю вашу точку зрения и тоже считаю, что совместные раскопки, длись они час или целое столетие, принесут нам много пользы.
– Но все эти странные требования ромуланцев... – сокрушенно покачал головой Маккой. – В случае их выполнения ромуланцы получат слишком большую выгоду, черт возьми. Не удивлюсь, если они укажут нам, каких археологов взять с собой, а каких оставить дома.
Адмирал обменялся быстрым взглядом с президентом, а затем с подозрением посмотрел на доктора.
– Должен заметить, что вы недалеки от истины. По крайней мере, в той части, которая касается начальника нашей археологической экспедиции.
– Вы шутите! – взорвался Маккой, но выразительный взгляд Кирка остудил его пыл.
По лицу Райли пробежала легкая тень удивления, но он предпочел сохранить дипломатическую выдержанность.
– Иногда эмоции нашего доктора бывают... слишком резкими, – объяснил Кирк. – Но я не могу не разделить его... как бы точнее выразиться... удивления. Отклонить кандидатуру определенного дипломата – это я еще могу понять. Но в данном случае... Откуда вообще ромуланцы знают что-либо о наших археологах?
– Они уже раньше имели с ними дело, – вмешался в разговор президент.
– Ромуланцы уточнили, что это просьба, а не требование. Позволю себе зачитать отрывок из послания комитета: "... в порядке удовлетворения ее жалобы на тех, кто мешал ей в работе и строил ей и ее коллегам козни от имени Ромуланской Империи..." Ее присутствию на Темариусе, как видно, ромуланцы придают большое значение.
– Так кто же она? – спросил Кирк. – И согласна ли она стать начальником экспедиции?
– Ее зовут Одри Бенар. Ее согласия мы еще не получили, но Ухуре уже объявлено о назначении начальника археологической экспедиции.
* * *С восхищением рассматривая украшенный классическими барельефами фасад Линкольновского Филармонического Центра, Ухура поймала себя на мысли, что в такой храм нужно приходить вовсе не по тому делу, которое привело ее сюда. Может быть, не вызовись она сама, кто-нибудь другой справился бы с этим заданием лучше. Например, адмирал Картрайт или даже сам президент.
Впрочем, если бы Бенар получила официальную просьбу в откровенной, хотя и несколько извинительной форме от кого-то из этих двоих деятелей, то у нее почти не осталось бы выбора. Но имея дело с рядовым гражданином, к тому же женщиной, доктор Бенар, возможно, согласится принять участие в миссии добровольно, а не будучи зажатой в тиски официальной "просьбы".
Подбодрив себя, Ухура вошла в помпезное здание, быстрым деловым шагом пересекла богато убранное фойе и оказалась в огромном концертном зале, наполненном хаотическими звуками настраиваемых инструментов. Зал был пуст, лишь в первых рядах у самой оркестровой ямы сидели несколько человек. Это были, видимо, друзья музыкантов или кто-то из администрации.. После нетерпеливого постукивания дирижерской палочки и непродолжительной паузы из оркестровой ямы раздались первые аккорды Седьмой симфонии Бетховена.
Остановившись у самого входа, Ухура зачарованно слушала бессмертные звуки. "Есть все-таки вещи, – с теплотой подумала она, – которым не страшны столетия."
На какое-то время Ухура даже забыла, зачем сюда пришла. Творения Людвига ван Бетховена будут жить вечно, думала она. И через четыре века после смерти композитора ежегодно его музыка, звучит на различных фестивалях в Зальцбурге и Вене, Токио и Сиднее, не говоря о других, тоже развитых в культурном отношении планетах Федерации.
