Владимир Михайлов - Наследники Ассарта
– Наши доски, – пробормотал он. – Куда, к дьяволу, девались доски?
Я тоже стал оглядываться. У меня и раньше были подозрения, что ассариты видят в темноте хуже, чем мы, земляне.
– Вон они, впереди. Они нужны?
И я сделал шаг вперед. Он схватил меня за рукав:
– Стойте на месте.
И отдал приказание. Солдат отложил автомат, лег и стал подползать к доскам по-пластунски, прижимаясь к самой стене. Я не без удивления наблюдал. Потом солдат остановился, вытянул руки перед собой, что-то на своем наречии проговорил. Капитан ответил. Направил свет туда, где солдат уже делал что-то пальцами вытянутых рук. Он копался около пяти минут. Потом стал отползать, уже более уверенно, чем полз туда. Когда он поднялся на колени, я увидел в его руках два детонатора и тонкую проволоку – кусок около метра в длину.
Капитан, похоже, выругался – но скорее с удовлетворением. Передав ему принесенное, солдат снова пополз; на этот раз он ухватился за одну из досок и не без труда потянул на себя, вновь отползая. Я опять дернулся было, чтобы помочь, – и во второй раз был остановлен:
– Я сказал вам – не рисковать!
Доски вытащили по одной. Они были метра по три длиной и сантиметров двадцати в ширину, толщиной же дюйма полтора. «Хорошие доски для занятого постройкой дачи», – подумал я. Солдаты, теперь уже вдвоем, стали укладывать доски в виде настила на полу, и потом по одной толкать их вперед так, что конец доски оставался примерно в шаге перед нами. Досок было четыре, настил получился широким и удобным – если только не спотыкаться о пакеты взрывчатки, прочно прибинтованные к каждой доске. Непонятно только было – к чему тут настил и для чего взрывчатка на нем.
Еще команда – и первый солдат, подобрав оружие, двинулся по настилу и перешел на ту сторону. Сделал еще шаг и остановился. Пошел капитан. Потом – я. Доски были как доски. Наконец и последний участник экспедиции оказался рядом с нами. Но на этом дело не закончилось. Настил разобрали, доски по-старому сложили у стены, отсовывая их назад. Потом первый тарменар вернул детонаторы на место и зацепил конец проволоки за едва видимый крючок в полу, у самой стены.
– Можем идти, – сказал капитан.
– К чему была эта церемония? – не утерпел я.
Он усмехнулся:
– Тут – старая ловушка. Еще два шага – и человек проваливается в шахту, можно даже сказать – прямиком к Духам Гоpы. Пройти можно только по мостику.
– Дальше тоже будут такие сюрпризы?
– Такие – нет. Другие – возможно. Но и к другим мы готовы.
Он скомандовал, солдаты вытащили из сумок глушители и навинтили их. Из ножен были извлечены длинные кинжалы. Даже смотреть на них было страшновато.
– Идемте.
Мы двинулись в прежнем порядке.
Чем дальше мы шли, тем извилистее становился ход. Еще через километр вышли на перекресток. Свернули направо. Минут через десять остановились. Фонарик погас. Трое шепотом заговорили между собой, мне пришлось помалкивать. Я не обижался; мне хотелось лишь поскорее добраться до места, где можно будет по-человечески отдохнуть. Потом нас осталось трое: один солдат – тот, что шел последним, – растаял в темноте, за изгибом хода. Мы ждали. Было тихо. Потом послышался едва уловимый свист. Повторился. Капитан зажег фонарик. Мы двинулись дальше. Ушедший вперед тарменар поджидал нас шагах в двадцати. Капитан предупредил меня:
– Осторожно, не споткнитесь.
Но я успел уже разглядеть два тела, аккуратно уложенные к стене. Капитан провел по ним лучом. То не были тарменары Властелина.
– У них слишком мало людей, чтобы держать все проходы, – негромко сказал мне капитан. – Теперь, думаю, дойдем без задержек.
– Хотелось бы, – сказал я ему в затылок и умерил шаг, чтобы не оттоптать ему каблуки. – Но зачем вы их так – наповал?
– Это не мы, – сказал он, не оборачиваясь.
– Кто же?
Он ответил не сразу:
– Может, тут проходили Незримые. Бывает – некоторые умирают от страха. Сердце не выдерживает.
Я сделал вид, что объяснение меня удовлетворило.
15
Оставшиеся четверо дремали у догоревшего костра. Все было выпито, девицы ускользнули, опасаясь, наверное, солдатского пристрастия. Тарменары несли службу, охватив кострище и всех возле него редкой цепью. Было тихо и скучно.
– Чего ждем? – спросил у старшего Уве-Йорген, не очень рассчитывая на ответ.
– Машин.
– Где же они?
Тарменар немного подумал:
– Где-нибудь. Приедут.
И, еще поразмыслив, добавил:
– Лес густой.
И в самом деле, машинам пробираться сюда, выкручиваясь между деревьями, наверняка было сложно.
– Могли бы и сами дойти до просеки хотя бы. Вот как вы – сюда.
Тарменар сказал:
– Приказ.
Встал и отошел – наверное, чтобы больше не слышать вопросов.
Ждать пришлось еще не менее часа, пока не послышался звук работающего мотора. Звук многократно отражался от деревьев, и трудно было определить, с какой именно стороны приближается транспорт.
– Готовность! – негромко скомандовал старший команды своим солдатам, и они сразу же залегли, укрываясь за деревьями, изготовив оружие к бою.
Старший вернулся к костру:
– Подъем. За деревья. Лежать до команды.
Четверо нехотя поднялись, протирая глаза.
– К чему? – поинтересовался Уве-Йорген. – Есть угроза? Ребята, берем оружие.
– Отставить! – хмуро приказал старший. – Оружие – нельзя.
– А вы почему?..
– Так полагается.
– Приляжем, – сказал Питек. – Хотя я, конечно, предпочел бы более теплую компанию. Разогнали всех красавиц, черти.
– Тише, – остановил его Рыцарь. – Слушать всем. Слышите?
– Тихо, – ответил за троих Гибкая Рука.
– Машины остановились. Наверное, не могут пройти. Если…
Он не закончил – тишину нарушили хлопки. Вроде негромких аплодисментов. Один. Два. Три. Но донеслись они вовсе не оттуда, откуда можно было ждать появления машин. Хлопнуло наверху. Над головами. Ниже лесных макушек.
Рыцарь, как и все остальные, невольно поднял глаза к густозвездному небу над поляной. Но первым увидел опасность не он.
– Облако! – негромко предупредил индеец.
Звезды и в самом деле мутнели, расплывались. Небо меркло.
– Газ! – это был уже Рыцарь. – Принять меры…
Спохватились поздно: уже вдохнули. Голова пошла кругом. Отказался подчиняться язык. Не осталось сил подняться. Сладко-сладко зевнулось…
Последее, что еще увидели глаза, пока тяжело не упали веки: солдаты на опушке. Черные Тарменары. Много. Приближались неспешно, с оружием в руках, палец – на спуске.
И тут же пришел сон. Глубокий, как в детстве после дня беготни. Мягкий. Светлый.
…Ты отдаешь ручку от себя. Послушная, как палец руки, машина наклоняет острый нос. Бомбардировщик противника в прицеле – медленный, громоздкий, как крылатая баржа. Servus, mein lieber! Большой палец сам вжимает гашетку. Und – auf wiedersehen…
Но два мчатся навстречу. Только что их не было – и вот они. Длинноклювые. Маленькие крылья – где-то в самом хвосте. Нет мерцающего диска, бешено крутящегося винта. И не видно трасс, прочерченных пулями для корректировки прицела. Но краткий взблеск пламени, струя дыма – и сейчас, сейчас ракета…
Даже во сне понимаешь: этого не может быть. Эти перехватчики – совсем из другой эпохи. Не из той, военной. Но из неимоверно затянувшегося после нее нового предвоенья.
Ничего, это ведь только сон… Ничего. Das ist garnichts. Der is janischt, как говорят берлинцы.
Или:
Он совсем крохотный, этот мальчик, младенец, лежащий на широких ладонях высокого рыжебородого человека. Наверное, ему страшно. Детям часто бывает страшно: они изначально знают, что мир жесток, но еще не умеют его жестокости противопоставлять свою. Но младенец не плачет, попискивает только. Может быть, инстинктивно ощущает: то, что произойдет с ним сейчас, избавит его от всей злобности мира, от необходимости защищаться от нее и причинять зло другим… А может быть, ему, голенькому, просто приятно сейчас на жарком солнце: ему не холодно…
Рыжебородый с младенцем становится над самым обрывом. И все, стоявшие позади, невольно приближаются короткими шажками, сами того не замечая. Разговоры падают до шепота, потом и вовсе стихают. Всех накрывает тишина, и писк ребенка в ней особенно слышен.
Бессмертные боги, но ведь это я лежу на жестких ладонях, и это меня сейчас – хилого, ненужного стране – меня, меня…
Громкий голос оглушает: бородатый что-то раздельно произносит. Я его не понимаю: еще не научился говорить. Затем – взрыв голосов у него за спиной. И среди них – ни одного, в котором послышалась бы жалость.
И тут же я взлетаю в воздух. Солнце на миг заставляет зажмуриться, исчезает, снова слепит – и снова его нет. Свистит ветер – сперва ласково, потом все резче и резче. Все слышнее голос моря внизу, все ближе. И – …
Нет, это был не я. Не я! Я не родился хилым, я отважный воин, стоял в одном строю с Леонидом, когда нас было лишь триста.
Но это только сон. Я понимаю, что это только сон. Ничего страшного. Ты никогда не боялся, не бойся и сейчас…
