Владимир Журавлев - Охота на тринадцатого
О рейде к Клондайку никто даже не заикнулся. По европейскому сектору только бунтовщики могли передвигаться. Фанатики, что с них взять.
Превосходство в технике или фанатизм. Эти два объяснения чужих успехов — наиболее частые в земной истории. Конкистадоры бросили к ногам Европы целый континент — огнестрельное оружие, кони и религиозный фанатизм. Наполеон бросил к ногам Франции всю Европу — прекрасная артиллерия и фанатичная гвардия. Русские прогнали Наполеона обратно через всю Европу — звериная фанатичность северных дикарей. Немцы подмяли под себя Европу блицкригом — великолепное германское оружие и фанатизм нацистов. Русские перемололи в жерновах войны Германию со всеми ее союзниками — дикий коммунистический фанатизм русских, подпертый превосходной американской техникой…
И никого не смущает ложь.
Никого не смущает, что фанатизм — не ружье, из него не убить врага. Наоборот, он ослепляет ненавистью и туманит разум. Но это никого не смущает. Не смущает, что военная техника — не панацея, и вообще‑то примерно одинакова у противоборствующих сторон. Ружья конкистадоров — смех на палочке против скорострельных луков, и кони на кручах Анд и в сельве Амазонии — не преимущество, вовсе нет. В наполеоновских войнах в обе стороны летали одни и те же ядра, и русский звериный фанатизм стоит в ряду со сказками о белых медведях на улицах столиц — уверен, и в веке двадцать пятом эти сказки про русских будут иметь хождение. Сотрется сама память о медведях, а сказки — останутся.
Ну а то, с какой скоростью германское хваленое оружие и нацистская одержимость уступили американскому хваленому оружию и русскому фанатизму, приводит к одной неизбежной мысли.
Это — ложь.
Вот и в двадцать третьем веке, в самом его расцвете — чем объяснили необыкновенный взлет России? Техникой и фанатизмом. Ничему не научила история.
Люди не хотят видеть истину.
Страшатся встать лицом к ней.
Увидишь ли ее ты, мой читатель, за строками летописи? Не знаю.
Но постараюсь, чтоб увидел.
Я — камень, лежащий в степи…
Шаг девятый
Астероидный кластер Клондайк
Вселенная медленно кружилась перед его закрытыми глазами. Клондайк, вспомнил он. Они атаковали Клондайк. Значит, сейчас он на Клондайке. У европейского кластера — заданное вращение с земными параметрами. Жители Клондайка предпочитали встречать под своими куполами привычные рассветы и закаты. Это не вселенная вращается, а он сам. И где‑то на краю вселенной зловеще мигает двигателями на разгоне Седьмой флот…
До потолка медблока оказалось не менее трех метров — с точки зрения офицера, гигантомания какая‑то. Клондайк, напомнил он себе, здесь места хватает.
Обзор перекрыла стройная девушка, затянутая в медицинский стерил — комплект. Клаудия. Заглянула в глаза устало, но очень внимательно, совсем как настоящий врач. Да она скорее всего им и являлась. Помимо прочего.
Он попробовал сложить медицинский кокон и сесть. Не получилось.
— Товарищ младший лейтенант! — предостерегла девушка. — На ближайшую неделю война для вас закончилась.
— Сколько времени мы здесь? — просипел офицер.
— Два пятьдесят, как сдался персонал, — донесся голос десантника — телохранителя. — Четыре часа с начала штурма.
Он прикинул, сколько времени потребуется Седьмому флоту, чтоб гарантированно перекрыть им уход. Получалось, что надо вставать. Плохо‑то как…
Он напрягся и снова попробовал сесть.
— Убить себя хочешь? — мгновенно рассердилась Клаудия. — Нет, ты будешь жить! Встанешь — помрешь, понял?
— Руки! — донесся окрик десантника, но шприц в руке Клаудии уже ткнулся в его плечо, щелкнул, и вселенная прекратила вращение…
Вселенная медленно вращалась перед закрытыми глазами, на ее окраине злобно горели двигатели кораблей Седьмого флота. И кто‑то еще подтягивался из глубины европейского сектора. Скорее всего, старый знакомый Штерн. Плохо…
— Сколько мы здесь? — хрипло спросил он.
— Шесть часов, — донесся угрюмый голос. — Можете открыть глаза, товарищ император, она ушла.
На брови телохранителя красовалась свеженькая ссадина. Под внимательным взглядом офицера он недовольно отвернулся. Десантники из‑за специфики своей профессии очень болезненно относились к поражениям в рукопашной, из чего следовало, что оно таки произошло.
— Что здесь было?
— Ваша девушка здесь было, — буркнул боец и осторожно потрогал болячку. — Капитан Михеев было и разнимало, смелый он человек… Вас интересует конкретно кто? А если что, то ничего не было. В смысле, серьезного. Клаудия назначила вам недельное восстановление в медикаментозной коме, все согласились, что она ваш личный врач. В итоге.
— Я не согласен, — прошептал офицер. — Вы не понимаете… Седьмой флот на подходе…
— Уйдем! — уверенно сказал десантник. — Пленных уже принимаем на борт. Разграбим базу, забьем хранилища расходниками, пополним оружейные склады и уйдем. Все будет в порядке, товарищ император. Выздоравливайте спокойно.
Он всмотрелся в защитную сферу Клондайка. Не уйдем, хотел сказать он, но десантник озабоченно глянул на приборы контроля жизнеобеспечения и взял пневмошприц. «Что ты делаешь, дурак? — безмолвно закричал он, падая в пустоту забытья. — А кто проведет корабли наружу через систему обороны, кто? Она же самовосстановилась! Дурак…
Вселенная медленно вращалась перед глазами. Горели огни двигателей маток Седьмого флота. Уже близко, опасно близко. А встать по — прежнему не было сил. Что за дрянь ему колют? Медикаментозная кома. Ой как плохо…
Где‑то на пределе слышимости шелестели, переговаривались знакомые голоса. „Семерка“. Как здорово, что живы. Живы и пытаются что‑то предпринять. Как он и надеялся.
— Синхронизируется, — озабоченно сказал пилот. — Но долго‑то как…
Прилетел и угас вопль стрелка о том, как сильно он хочет жить.
— Не успеваем?
Это старшина.
— Немножко, — признал пилот. — Европейцы на подходе. Придержать бы их, да нечем. „Нибелунг“ без лоцмана защитную сферу не пройдет, а кэп в коме. И неизвестно, встанет ли. У него сердце больное.
— Я проведу! — с готовностью отозвался офицер. — И у меня здоровое сердце, что вы путаете?!
Голоса отдалились и затихли. Не услышали. Ну правильно, он же не старшина, держать связь не натренирован.
Он подавил отчаяние. Спасти бунтовщиков мог только он. Или он, или никто. Ему бы связь — и глаза. Но глаза‑то у него теперь есть. Вон они, европейцы. Надвигаются, нависают. И защитная сфера Клондайка никуда не делась, надежно заперла бунтовщиков в западне. Из медблока он различал и группировки ракетных платформ, и самонаводящиеся брандеры, и минные поля в метеоритном шлейфе Клондайка, и перекрестья систем захватов целей в „глазе бури“ — и все это только ждало, чтоб бунтовщики допустили ошибку. Как он провел через них корабли совсем недавно, непонятно.
Но связь у него тоже имеется в распоряжении, вдруг понял он в момент очередного просветления. В любой медицинский кокон встроен комплекс виртуальной реальности. Который не может не иметь выхода в инфосеть. Хотя бы во внутреннюю. И что это, если не связь? Нужно только правильно обратиться…
И он обратился. Потянулся в безмолвную пока что пустоту, крикнул что было сил. Как‑то же это делал старшина? И даже стрелок? И, скорее всего, пилот тоже? Значит, могло получиться и у него. Он же видит вселенную? А грави — связь, она… она — та же вселенная, малая ее часть…
И пустота ответила. Сначала — ощущением присутствия. Потом мелькнул возглас стрелка, что‑то матерное, как обычно, и еще про него не очень вежливое, но радостное. Но он искал не экипаж „семерки“. „Семерка“ — это важно, но потом. Сейчас ему требовалось достать „Нибелунг“.
Он сосредоточился и потянулся к звонкому строгому образу девушки.
— Лючия, выведи „Нибелунга“ навстречу европейцам! — четко и ясно приказал он. — Связать боем и задержать! „Нибелунгу“ старт! Начинаю проводку: плюс, восемнадцать — восемнадцать, брандер по курсу, уничтожить залпом „Торов“!
— Есть старт „Нибелунгу“! — донесся решительный ответ. — Плюс, восемнадцать — восемнадцать, „Торам“ по курсу залп…
Сквозь бред он почувствовал, как ему снова что‑то вкололи — и полетел в пустоту. Но, даже падая в ничто, он продолжал безошибочно вести „Нибелунг“ через защитные заграждения Клондайка. Ведь там Лючия, там доверившиеся ему люди. А людей он обязан сберечь. Сам он при этом мог умереть, это ничего, это допустимо, но вывести людей — обязан.
Корабль орбитальной обороны прорвался через защитную сферу Клондайка и бесстрашно кинулся в бой на европейский флот…
Майор Быков вопросительно уставился на подчиненного.
Подбежавший боец выглядел так, как будто нашел кейс с кредитными картами пан — эро. На предъявителя.
