Дэн Симмонс - Эндимион
– ТМП? – дрогнувшим голосом переспросил Поул.
– Совершенно верно. Кстати, почему вы не упомянули о ковре в своем отчете?
– Не думал, что это настолько важно. – Поул пожал плечами.
– Вы сказали, ковер некоторое время продолжал лететь? А потом упал в море и утонул?
– Да. – Поул выпрямился и расправил складки кителя.
– Стрелок Амент утверждает, что все было по-другому. – Де Сойя пристально взглянул на капитана. – По словам вашего подчиненного, ковер достали из воды, после чего вы забрали его себе. Это правда?
– Ничего подобного! – воскликнул управляющий, переводя взгляд с де Сойи на Грегориуса, затем на Спраула, на Ки с Реттигом и обратно на де Сойю. – После того как он упал в море, я его больше не видел. Амент – гнусный лжец.
Де Сойя кивнул Грегориусу и произнес, обращаясь к Поулу:
– Насколько мне известно, капитан, за старинную вещь, тем более в рабочем состоянии, даже на Безбрежном Море можно выручить кругленькую сумму. Так?
– Не знаю, – выдавил Поул, не сводивший глаз с Грегориуса. Сержант приблизился к личному шкафчику управляющего, запертому на ключ. – Я не имел ни малейшего понятия, что это за штука.
Де Сойя вновь повернулся к окну. Самая крупная из трех лун заслонила собой небо у восточного горизонта. На фоне луны отчетливо виднелась арка нуль-портала.
– Эта штука называется ковром-самолетом, – тихо проговорил он. – Мы уже имели удовольствие наблюдать ее на радаре в Долине Гробниц Времени на планете Гиперион. – Священник кивнул Грегориусу.
Сержанту хватило одного удара, чтобы сорвать дверь шкафчика с петель. Грегориус сунул руку внутрь, пошарил среди бумаг и пачек и достал аккуратно свернутый ковер, который и выложил на стол управляющего.
– Арестуйте этого человека и уберите его с глаз долой, – приказал де Сойя. Лейтенант Спраул и капрал Ки выволокли Поула из кабинета.
Де Сойя и Грегориус развернули ковер. В лунном свете засверкали золотые нити. Де Сойя прикоснулся к поверхности ковра, нащупал дырки в тех местах, где в ткань вонзились иглы. Повсюду виднелись пятна крови, скрывавшие затейливые узоры; к задней части ковра пристал кусок человеческой плоти.
– Сержант, вы читали длинную поэму под названием «Песни»? – осведомился де Сойя, поглядев на Грегориуса.
– «Песни»? Никак нет, сэр. Я вообще мало читаю… И потом, разве она не запрещена?
– Кажется, вы правы, сержант. – Де Сойя отступил на шаг от стола и в который уже раз бросил взгляд на луну за окном. «Очередная загадка, – подумалось ему. – Когда мы ее решим, девчонка окажется в моих руках». – Поэма действительно запрещена. – Де Сойя повернулся и направился к двери, жестом приказав Реттигу скатать ковер. – Пошли. – Из его голоса начисто исчезла всякая усталость. – У нас много дел.
33
Воспоминания о тех двадцати минутах, которые я провел в просторном, залитом светом кубрике, похожи на страшные сны, рано или поздно посещающие каждого из нас. Вы знаете, что я разумею: сны, в которых мы попадаем в собственное прошлое, но не можем понять, с какой стати нас туда занесло и что за люди вокруг. Когда меня втолкнули в кубрик, я вдруг испытал кошмарное ощущение – будто все это мне почему-то знакомо. Не забывайте, большую часть своей жизни я провел в казармах и кубриках, казино и камбузах. Мужские компании были привычны, даже чересчур; громкая похвальба в устах городских жителей, которые и сами не рады, что ввязались в авантюру, представлявшуюся в городе совершенно безопасной, мне давным-давно надоела. Впрочем, к ощущению привычности примешивалось нечто иное – возможно, причиной тому были своеобразный диалект рыбаков, их одежда, дым дешевых сигарет… Вдобавок я отчетливо сознавал, что стоит кому-нибудь из них заговорить со мной, как меня в два счета раскусят.
Мне попался на глаза стоявший в дальнем углу стол с высоким кофейником (этим все кубрики похожи друг на друга), и я направился к нему, постаравшись принять небрежный вид. Отыскал сравнительно чистую чашку, налил себе кофе, продолжая одновременно наблюдать за лейтенантом. Тот вроде бы удостоверился, что я здесь не чужой, повернулся и вышел, уведя за собой солдат. Я пригубил дрянной кофе, с удивлением заметил, что моя рука, несмотря на переполнявшие меня эмоции, отнюдь не дрожит, и стал прикидывать, как мне выбраться.
По невероятному стечению обстоятельств при мне осталась вся моя амуниция – нож с пистолетом и передатчик. Значит, я в любой момент могу взорвать заряды и, воспользовавшись суматохой, добежать до того места, где спрятал ковер-самолет. Просто так провести плот мимо платформы не удастся, слишком много на ней часовых. Я подошел к окну, которое, по моим прикидкам, смотрело на север: из него виднелись горизонт, озаренный светом восходящих лун, и арка портала. Окно не открывалось – рама была то ли закрыта на задвижку, которой я не заметил, то ли прибита гвоздями. Чуть пониже окна находилась гофрированная стальная крыша, но до нее, к сожалению, было не добраться.
– Ты с кем, паренек?
Я обернулся. Ко мне приблизились пятеро, говорил самый маленький и толстый из них. На нем была пятнистая фланелевая рубашка, парусиновые брюки и жилет, почти такой же, как у меня; на поясе висел рыбацкий нож. Должно быть, солдаты приняли кобуру, которая виднелась из-под моего жилета, за чехол для ножа…
Толстяк тоже говорил с акцентом, который отличался от акцента солдат. По-видимому, рыбаки прилетали сюда со множества планет, поэтому мой акцент вряд ли кого-то насторожит. И то хорошо.
– С Клингманом, – ответил я, вновь поднося к губам чашку с кофе, который по вкусу напоминал речной ил. С вояками моя уловка сработала, подействует ли она на рыбаков?
Увы! Мужчины переглянулись. Толстяк сказал:
– Паренек, мы сами из группы Клингмана. Прилетели вместе из Сент-Терез. Тебя на гидроплане не было. Давай выкладывай, откуда ты взялся.
– Не ерепенься, приятель, – усмехнулся я. – На самом деле я с «Выдрами». Отстал от них в Сент-Терез.
Снова мимо. Мужчины зашептались. Я расслышал слово «браконьер», повторенное несколько раз. Двое отделились от компании и направились к двери. Толстяк ткнул в меня пальцем.
– Я сидел за одним столиком с проводником «Выдр». Он тебя никогда не видел. Стой здесь и никуда не уходи, понял?
Естественно, этого я допустить не мог.
– Ну уж нет. – Я поставил чашку на стол. – Пожалуй, не мешает позвать лейтенанта, чтобы он во всем разобрался. Пойду схожу за ним.
Толстяк не нашелся, что ответить. Я пересек кубрик, в котором теперь царила тишина, распахнул дверь и вышел на палубу.
Мне не повезло. Справа от меня стояли двое солдат с иглометами на изготовку. Слева показался тот самый лейтенант, с которым я имел неосторожность столкнуться. Он спускался по трапу с двумя штатскими и дородным мужчиной в мундире капитана.
– Проклятие! – Я опустил голову и прошептал в микрофон: – Детка, у меня неприятности. Вполне возможно, я попался. Передатчик выключать не буду, чтобы ты могла слышать. Плывите к порталу. И не вздумай отвечать! – Для полного счастья мне не хватало только детского голоска из микрофона в разгар беседы. – Эй! – Я шагнул навстречу капитану и протянул ему руку. – Вас-то я и ищу!
– Это он! – воскликнул один из рыбаков. – Говорит, что прилетел с «Выдрами», но мы его не видели. Наверняка из тех браконьеров, про которых вы нам все уши прожужжали.
– В наручники его! – приказал капитан, и, прежде чем я опомнился и успел сказать что-нибудь умное, солдаты схватили меня за плечи, а лейтенант надел мне наручники. Старомодные, металлические, однако весьма надежные: они стиснули запястья с такой силой, что у меня чуть не отнялись руки.
В тот миг я понял, что шпион из меня никудышный, что моя затея изначально была обречена на провал. Солдаты до сих пор не додумались обыскать задержанного – и вообще, вместо того чтобы, держа под прицелом, спокойно обыскать Рауля Эндимиона, разоружить, а потом уж надеть на него наручники, они стояли вплотную ко мне, – однако через несколько секунд им наверняка придет в голову здравая мысль.
Я решил не дожидаться неизбежного. Взмахнул скованными руками, схватил капитана за рубашку и толкнул его на рыбаков. Раздались крики, началась суматоха, которой я не преминул воспользоваться: повернулся, изо всех сил ударил первого солдата ногой в пах и попытался сорвать с плеча у второго винтовку. Солдат закричал, стиснул оружие обеими руками – а когда я дернул за ремень, врезался головой в переборку и затих. Тот, что стоял на коленях, прижимая ладонь к животу, разорвал мне свитер, заодно стащив с меня очки ночного видения. Я пнул его в лицо, и он повалился ничком.
Лейтенант, тем временем выхвативший игломет, сообразил, что, выстрелив, прикончит не только диверсанта, но и своих подчиненных, а потому ударил меня рукоятью по голове.
Иглометы никогда не были особенно увесистыми. От удара у меня из глаз посыпались искры. Ощутив, как из раны потекла кровь, я окончательно разъярился. Резко развернувшись, я ударил лейтенанта кулаком в лицо. Он взмахнул руками, перевалился через поручень и рухнул в море. На мгновение все замерли, прислушиваясь к крикам, которыми он оглашал ночь на протяжении всех двадцати пяти метров, отделявших палубу от поверхности воды.
