Дэвид Файнток - Надежда узника
Взрывы гранат, вспышки. Почему не пускают ракеты? Что происходит? Приступ кашля, сознание начало отключаться, балансировать на краю пропасти. Ерзанье по сиденью не прошло даром. Усилием воли я заставил себя очнуться. Чьи-то шаги. Я включил двигатель. Кто-то открыл дверцу. Лаура Трифорт! Блузка порвана, лицо измазано, в глазах безумный блеск. Села рядом, взизгнула:
– Взлетай!
Я молча таращил на нее глаза. Не бред ли?
– Взлетай! – повторила она. – А не то пристрелю!
– Ладно. – Я подбавил оборотов, поднял вертолет строго вертикально. Главное – не потерять сознание, не умереть.
– Надо было прикончить тебя сразу! Хотя ты и сам скоро сдохнешь.
– Что ты… – как трудно говорить! – подмешала мне в газ? – Вертолет поднимался все выше и выше.
– Неважно. Лети к правительственному зданию! Теперь твой организм отторгает пересаженное легкое. – Она держала дуло пистолета как раз у моей груди.
– Зачем ты… – Высотомер показывал шестьсот метров.
– Это было бы так поэтично: я срочно доставляю тебя в клинику, но врачи оказываются бессильными, болезнь зашла слишком далеко, прославленный капитан умирает, унося в могилу старый режим. Возможно, этот сценарий еще осуществится.
– Почему… не застрелила? – Девятьсот метров.
– Зачем же так грубо? К чему мне обвинения в расстреле? Надо беречь свою репутацию. К правительству! Ты что делаешь?!
– Высота…
– Болван, мы летим не к Вентурам! Я молчал. Главное – набрать высоту. Полтора километра.
– Но я могу и пристрелить тебя, а потом спрятать труп. Ты просто исчезнешь. Хватит набирать высоту! Правь к зданию правительства.
– Зачем?
– Там мои люди. Даю две секунды!
Я выключил двигатель, выдернул ключ зажигания, высунул руку с ключом в окно. Вертолет камнем полетел вниз.
– Убью! – взвизгнула Лаура.
– Убивай.
– Отдай ключ!
Я отрицательно помотал головой.
– Ты ведь тоже погибнешь!
Я кивнул. Высота – километр. Лопасти остановились, вертолет бешено вращался.
– Ради Бога, включи! – взмолилась она.
– Выброси пистолет.
– Встретимся в аду!
Разумеется. Там мы увидимся непременно. Шестьсот метров. Солнце мельтешило, вращалось.
– Сифорт! – завопила она в животном ужасе.
– Пистолет, – хрипнул я.
– Разобьемся!
– Пистолет. – Четыреста пятьдесят метров. С пронзительным визгом она вышвырнула пистолет в окно.
– Включай! Ради бога!
Я вытащил из окна руку с ключом, тыкал им в отверстие, но не попадал, закрыл глаза и начал нащупывать скважину пальцами.
– Быстрее! – вопила Лаура.
Попал. Наконец-то! Я повернул ключ, открыл глаза. Триста метров. Щелкнул включателем. Что за чертовщина? Почему двигатель не запускается? Выключил, снова включил. Двигатель заработал. Сто пятьдесят метров. Как кружится голова! Что вращается: мир или я? Какая разница…
– Выровняй вертолет!
Я задыхался в жестоком кашле, сглатывал соленую слюну, одновременно пытаясь выбраться из болтанки.
Вертолет жутко кренился, наконец выровнялся, пошел вверх.
Что дальше? Продовольственные склады должны быть рядом, мы не могли отлететь далеко. Где же они? Вот! Я спикировал на вертолетную площадку. Лаура побелела.
Вертолет глухо шлепнулся, подняв облако пыли. С диким, первобытным рыком Лаура вцепилась мне в горло. Длинные пальцы сжимались стальным обручем. Мир темнел, наливался кровью. Сопротивляться не было сил. Краем глаза я успел заметить бегущих к нам Толливера и Мантье.
Внезапно ее пальцы разжались. Трифорт пантерой выпрыгнула из вертолета, побежала. Толливер бросился за ней. Мантье устало прислонился к вертолету. Он тяжело дышал.
– Пятеро наших погибли, – пропыхтел он. – Твои офицеры живы. Зак тоже.
Слава Богу!
Толливер в два счета настиг Лауру, сбил ее с ног, одной рукой схватил за волосы, другой ударил в лицо.
Вот и все.
От меня несло мочой, беспомощное тело содрогалось болезненными вздохами. Но я еще мог говорить.
– Теле…
– Что?
– Где телецентр?
– Не знаю. – Подумав Мантье, добавил:
– О своем приходе к власти Трифорт объявила из правительственного здания.
– Туда.
– Вначале вас нужно отвезти в клинику.
– Потом.
– Вы просто фанатик. Сейчас я позову остальных.
Вскоре наш вертолет снова поднялся в воздух. На месте пилота сидел Толливер. На заднем сиденье между Мантье и Хоупвеллом сидела в наручниках Трифорт.
– Арестуйте Палаби и Фолькстэдера, – приказал я.
– Вначале их надо найти. Я кивнул.
Меня внесли в правительственное здание. Если не считать взорванного парадного входа, больших разрушений не было, лишь кое-где на стенах были паленые пятна от лазеров. Правда, в комнату, где были сложены трупы, слабонервным лучше бы не входить.
Телестудию нашли на первом этаже. Меня усадили во вращающееся кресло за стол с микрофоном. Ругаясь, Мантье и Бранстэд тыкали в переключатели и наконец включили передатчик. Толливер направил на меня голографическую телекамеру.
– Можно транслировать через орбитальную станцию на весь континент по всем каналам, – предложил Хармон.
– Станция… – Отдышавшись, я договорил:
– Закрыта.
– Но ее компьютер работает.
– Нет времени.
Анни обрадуется… Ее Никки выступает по телевидению…
– Мистер Сифорт?
Я выплыл из грез в реальность, собрал последние силы и начал речь, загоняя вглубь кашель:
– Я капитан… Николас Сифорт… главнокомандующий силами ООН. От имени законного Правительства… – В глазах потемнело. Я поймал озабоченный взгляд Зака Хоупвелла, это дало мне силы продолжить:
– Объявляю… на планете Надежда… военное положение, – Сознание отступало и возвращалось, реальность угасала. Я обращался в сгущающуюся темноту:
– Восстание подавлено… Трифорт арестована… Назначаю военным Правителем Надежды… Закари Хоупвелла. – Краем глаза я заметил его изумленный взгляд. Я хотел продолжить речь, но не смог, махнул Бранстэду, чтоб выключил передатчик. Огоньки погасли, – Толливер! – выдохнул я и зашелся в нескончаемом, мучительном приступе кашля.
Толливер бросился ко мне, но что он мог сделать? Я кашлял все неистовее, все мучительнее, и вдруг мой рот наполнился жидкостью, на белую рубашку хлынула кровь. Я в ужасе переводил глаза с расширяющегося красного пятна на потрясенное лицо Толливера и обратно.
Комната болезненно пульсировала, окрашивалась темно-бордовым.
Толливер сгреб меня в охапку и бросился к вертолету.
17
Я жмурился от яркого света. Слышались чьи-то голоса.
– Жуткое заражение крови. Легкое вырежем. Быстро готовьте его к операции, начинаем через пять минут. В руку вонзилась игла. Мрак.
Медленное, мучительное пробуждение. Свет, лица.
Сглотнуть было невозможно, из горла торчала трубка. Сам я дышать не мог, но легкие равномерно наполнялись воздухом. За меня дышал аппарат. Я проваливался в сон, просыпался, стонал от боли и снова спал.
Опять очнулся. В легкие с шипением нагнетался воздух, потом выходил. Каждый искусственный вздох причинял боль.
– Крепкий у вас организм, другой на вашем месте давно бы отправился на тот свет.
Я приоткрыл глаза, покосился на доктора Абуда, попытался что-то сказать, но звука не получалось. В ужасе я начал кричать, но не произвел даже шепота.
– Мы вырезали гниль, которая когда-то была вашим легким, накачали вас антибиотиками, – спокойно рассказывал доктор Абуд.
Я показал на рот правой рукой, из привязанной левой тянулся тонкий шланг к капельнице.
– Вы подсоединены к аппарату искусственного дыхания вот уже трое суток. Пора дышать самому. Попробуете?
Я попытался. Грудь пронзила боль.
– Ничего, дышите. Привыкайте. Скоро мы вас выпишем из клиники. Но учтите: если схватите воспаление легких снова, мы уже не сможем помочь.
Вдруг он без всякого предупреждения ушел. Я замахал рукой, пытаясь его вернуть, но быстро выбился из сил.
– Я здесь, сэр, – сказал Толливер.
Я повернул голову на голос и заметил Толливера, осунувшегося, взъерошенного. Он сидел на стуле у моей кровати. Мы были одни в больничной палате, уставленной непонятной аппаратурой, мониторами.
Я кивнул, успокоился и заснул.
Когда я проснулся, Толливер стоял, склонившись надо мной. Теперь он был в свежей, чистой одежде, но хорошо выспаться ему, похоже, так и не пришлось.
– Добрый вечер, сэр. Попробуйте дышать. Я помотал головой.
– Пожалуйста, сэр, – умолял Толливер, – попробуйте. Доктор говорит, что вам пора дышать самому.
Приноровившись к ритму аппарата, я пробовал начинать вдох немного раньше машины, но безуспешно.
– Еще попробуйте.
С какой стати этот гардемарин мне указывает? Я махнул рукой, чтоб он пошел прочь.
– Не понимаю, сэр. Напишите. – Он поднес к моей руке блокнот, дал ручку.
Я написал каракулями: «Уходи».
– Вам надо тренироваться, сэр.
