Джеймс Кори - Пробуждение Левиафана
Холден сидел, наблюдая живую картину гибели Солнечной системы с комментариями экспертов. Он ждал, что полосы света протянутся к самой планете, что купола разлетятся в атомном взрыве, но, по-видимому, кто-то решил держаться в рамках, и сражение пока ограничивалось небесами.
Это не могло продолжаться вечно.
— Ты обвиняешь в этом меня, — проговорил Холден. — Не передай я тех данных, эти корабли остались бы живы. И люди.
— Ну да. И еще, если те мерзавцы хотели отвлечь внимание от Эроса, они своего добились.
Глава 36
Миллер
Сюжеты о войне текли потоком. Миллер смотрел по пять выпусков новостей в день, на его терминале теснились строки последних известий. Он был потрясен, поражен, почти болен. Война между Поясом и Марсом — величайший, самый опасный конфликт в истории человеческого рода — вдруг отступила на задний план. Комментаторы Сил Безопасности Земли использовали всю гамму: от спокойного рационального обсуждения мер обороны до проклятий с пеной у рта в адрес марсиан — скотов, насилующих младенцев. Атака на Деймос превратила спутник в постепенно распыляющееся кольцо гравия на прежней орбите, в кляксу в небе Марса, после чего игра пошла по новым правилам.
Миллер десять часов наблюдал, как штурм превращается в блокаду. Рассеянный по всей системе марсианский флот на полной тяге спешил домой. Станции АВП называли это победой и, возможно, отчасти были правы. Изображение передавалось с корабельных датчиков. Убитые военные корабли со вспоротыми бортами вращались как в гробах по своим непостоянным орбитам. Медицинские отсеки, такие же как на «Роси», были заполнены мальчиками и девочками вдвое моложе Миллера: умирающими от потери крови, от ожогов. Каждое следующее сообщение приносило новые картины бойни и смерти. И всякий раз, когда в эфире появлялся очередной клип, Миллер подавался вперед, прижав ладони ко рту, ожидая одного слова. Одного события, которое означало бы конец всего.
Но оно не приходило, и каждый час без него приносил новую толику надежды, что, может быть, может быть, этого не случится.
— Эй, — сказал Амос, — ты вообще спал?
Миллер поднял голову. Шея затекла. Механик, с красными морщинками от подушки на щеке и на лбу, стоял в открытых дверях каюты Миллера.
— Что? — спросил Миллер. — А, нет… Я… смотрел.
— Кто-нибудь сбросил скалу?
— Пока нет. Всё на орбитах и выше.
— Что за недоделанный Апокалипсис они там затеяли?
— Дай им время. Опыта нет.
Механик помотал тяжелой головой, но Миллер видел под наигранным отвращением облегчение. Пока на Марсе стоят купола, пока нет прямой угрозы балансирующей на грани биосфере Земли, человечество еще живо. Миллер невольно гадал, на что надеются в Поясе. Неужто они убедили себя, что подобие экологических пузырей на астероидах способно к самостоятельному существованию?
— Пива хочешь? — спросил Амос.
— Ты пьешь пиво на завтрак?
— Прикинул, что для тебя это все-таки ужин, — пояснил Амос.
Он был прав. Миллер нуждался во сне. После осмотра корабля-невидимки он только пару раз урвал по несколько минут, чтобы подремать, да и те оказались наполнены странными сновидениями. Он подумал о зевоте и зевнул, но напряжение внутри подсказывало, что он, скорее всего, опять проведет день без отдыха, за новостями.
— А может, уже снова завтрак, — сказал Миллер.
— Хочешь пива на завтрак?
— Конечно.
Он шел по «Росинанту», как сомнамбула. Тихое гудение воздуховодов, мягкий воздух. Путь к кораблю Джули он проделал в мареве боли и страдания. А прежде, на Эросе, был кошмар, навсегда застрявший в памяти. Чистые функциональные коридоры, легкое давление тяги, прижимавшее к полу, отсутствие чувства угрозы внушали подозрения. Миллер представил, что рядом с ним идет Джули, и ему полегчало.
Пока он ел, загудел его терминал — автоматика напоминала об очередном переливании крови. Он встал, поправил шляпу и пошел в медотсек, чтобы позволить иглам и инжекторам сделать свое дело. Капитана он застал уже на месте, подсоединенным к системе.
Холден выглядел спящим, но не спокойно. У него, в отличие от Миллера, не было черных синяков под глазами, но плечи выдавали напряжение, лоб морщился. Миллер задумался, не следовало ли ему быть с парнем чуть помягче.
«Я же говорил» — важное предупреждение, но груз гибели невиновных, гибели цивилизации мог оказаться непосильным для одного человека.
А может, он все еще маялся по Наоми.
Холден махнул ему рукой, не занятой капельницей.
— Утро доброе, — сказал Миллер.
— Привет.
— Уже решил, куда мы направляемся?
— Нет еще.
— До Марса добраться становится все трудней, — заметил Миллер, отдаваясь привычным объятиям медицинской системы. — Если лететь туда, лучше не тянуть.
— Хочешь сказать, пока Марс еще жив?
— В том числе, — согласился Миллер.
Из точно прилаженной крепежной системы вынырнула игла. Миллер смотрел в потолок, стараясь не напрягаться, когда устройство проникало в вену. За мгновенным уколом последовала тупая боль, сменившаяся онемением. Монитор над его головой докладывал о его состоянии врачам, наблюдавшим, как умирают молодые солдаты в милях над вершиной Олимпа.[28]
— Думаешь, их это остановит? — спросил Холден. — Я хочу сказать, Земля пошла на такое потому, что «Протоген» купил каких-то генералов, или сенаторов, или еще кого, да? Это все потому, что они хотят быть единоличными владельцами той дряни. Если Марс ее получит, «Протоген» лишится повода для войны.
Миллер моргнул. Прежде чем он успел выбрать между: «Они постараются полностью аннигилировать Марс» и «До чего же ты наивен, капитан!» — Холден продолжил:
— На хрен. У нас база данных. Я передам ее в эфир.
Ответ вырвался сам собой:
— Ничего подобного!
Холден приподнялся, лицо его было мрачнее тучи.
— Я ценю твои соображения, — отчеканил он, — но это мой корабль. Ты — пассажир.
— Верно, — признал Миллер, — но тебе плохо удается стрелять в людей, а меня тебе придется пристрелить, прежде чем ты обнародуешь эти данные.
— Что-что?
Свежая кровь, вливавшаяся в жилы Миллера, ручейком ледяной воды подбиралась к сердцу. Медицинская система перешла на новый режим, подсчитывая аномальные клетки, попавшие в фильтры.
— Тебе пришлось бы меня пристрелить, — медленно повторил Миллер. — Ты уже дважды получал возможность выбора: расколоть Солнечную систему или повременить, и каждый раз портачил с решением. Не хочу видеть, как ты ее добьешь.
— Думаю, ты преувеличиваешь влияние старпома с водовозной баржи. Да, война идет. И да, я присутствовал при ее начале. Но Пояс ненавидел внутренние планеты задолго до того, как погиб «Кент».
— Ты и внутренние планеты умудрился поссорить, — напомнил Миллер. Холден склонил голову набок.
— Земля всегда ненавидела Марс. — Таким тоном сообщают, что вода мокрая. — Когда я служил на флоте, мы просчитывали такое. План боевых действий на случай, если до них дойдет. Земля проигрывала во всех вариантах. Кроме одного: когда она наносит первый решительный удар, от которого уже не подняться.
Может, дело было в расстоянии, может, в недостатке воображения, но Миллер никогда не рассматривал внутренние планеты порознь.
— Серьезно? — спросил он.
— Они — колония, но лучшие игрушки у них, и это всем известно, — напомнил Холден. — К тому, что сейчас происходит, шли сотню лет. Не будь все готово, этого бы не случилось.
— Оправдываешься? «Это не моя бочка с порохом, я только спичку поднес»?
— Я не оправдываюсь, — отрезал Холден. Показатели его давления и частоты пульса скакнули вверх.
— Это мы уже проходили, — сказал Миллер, — так что позволь просто спросить, с чего ты взял, что на этот раз выйдет иначе?
— На этот раз все иначе! — ответил Холден. — Все, что сейчас творится, — результат неполной информации. Марс и Пояс не развязали бы войну, знай они то, что знаем мы. Марс и Земля не стреляли бы друг в друга, если б знали, что конфликт подстроен. Проблема не в том, что люди знают слишком много, а в том, что они знают недостаточно.
Что-то зашипело, и Миллера накрыла волна химической релаксации. Он сопротивлялся, но избавляться от наркотика было поздно.
— Нельзя так просто швырять людям информацию, — сказал он. — Нужно понять, что она значит. Как она подействует. У нас на Церере произошел такой случай. Убили маленькую девочку. В первые восемнадцать часов все были уверены, что это сделал папаша. Пропащий тип. Пьянчуга. Он последний видел ее живой. Все классические приметы. На девятнадцатом часу мы получили наводку. Оказалось, папаша сильно задолжал местным синдикатам. Дело осложнилось. У нас появились новые подозреваемые. Думаешь, если бы я обнародовал все, что знал в первые восемнадцать часов, папочка дожил бы до новой версии? Или кто-нибудь сложил бы все улики и пришел к очевидным выводам?
