Виталий Забирко - Статус человека
«Так. — Волошин прервал чтение. — Кажется, я что-то пропустил…» Прочитанное явно не состыковывалось с усвоенным ранее. Он потянулся было за предыдущим листом, да так и застыл с протянутой рукой, каждой клеткой тела ощутив присутствие рядом с собой Статиши. Блокаду психонастройки прорвало, кровь толчком ударила в голову, уши запылали. Он еще успел уловить тонкий сухой запах терпких духов, как к его волосам чуть слышно прикоснулась ее рука.
— Лев…
С усилием ломая в себе жесткий каркас нелепого панциря нравственных комплексов, Волошин неловко повернулся.
4
Разбудили Волошина щебет птиц и солнечные блики, прыгавшие по лицу сквозь редкий полог молодого лиственного леса. Он лежал под деревом, утопая в мягком, теплом и пушистом мхе, и, бездумно щурясь, смотрел на трепещущие от легкого ветерка мелкие листья. Лежал и нежился, не желая выходить из сладкого оцепенения сна, пока не осознал реальность окружающего мира.
Сердце екнуло, он резко сел. Как он сюда попал?
«Так не бывает, — ошарашенно подумал Лев, растерянно оглядываясь и теребя руками мох. — Не может мох в лесу быть теплым и сухим…» В ложбинке, недалеко от себя, его взгляд наткнулся на заколку для волос. Мгновение он недоуменно разглядывал ее, затем узнал. И облегченно рассмеялся. Все-таки сильны атавистические страхи в человеке. Это была заколка Статиши. Лев больно укололся, когда целовал ее волосы, и тогда Статиша безжалостно сорвала заколку и зашвырнула ее в темноту.
«Таким образом зарабатывают инфаркты», — улыбаясь, подумал Волошин. Он приказал системе жизнеобеспечения восстановить прежний облик комнаты, но потом все же пожалел творение рук Томановски и вынес изображение леса за окно.
В приподнятом настроении принял душ, оделся, позавтракал. Немного поколебался, читать или не читать дальше «краткое популярное изложение…», и пренебрежительно опустил пачку листов в утилизатор. Что-что, а историографию цивилизации Нирваны он знал в таком объеме, что вряд ли из подобных выжимок мог почерпнуть для себя нечто новое. Главного Берзен добился — снял с его сознания метафорические шоры текстологических исследований.
По местному времени было половина одиннадцатого. Следовало уже давно связаться с Берзеном, чтобы обсудить план дальнейших работ на станции, но Волошин, повинуясь бесшабашному настроению, махнул яа работу рукой и вызвал Томановски.
— Абонент занят, — ответила система жизнеобеспечения. Испытав легкое недоумение, Лев хмыкнул и, вконец по-мальчишески расхрабрившись, запросил одностороннюю связь. Похоже, система жизнеобеспечения на некоторое время оторопела от такой наглости, а затем принялась отчитывать за некорректность просьбы.
На Льва увещевания не подействовали. Он открыл пульт сенсорного управления, немного покопался в нем, закоротил пальцами пару нервных окончаний биосистемы, чем резко снизил этический порог прохождения отданных приказов, и снова повторил вызов.
На сей раз система жизнеобеспечения промолчала, и в комнате возникло расплывчатое изображение лаборатории. В том, что это именно лаборатория, Волошин догадался лишь по зеленым спецкомбинезонам сотрудников. Их было двое: они сидели спиной к Волошину перед массивной белой тумбой с теряющимися очертаниями — вероятнее всего пультом какой-то установки. По. маленькой фигурке и темному пятну на месте головы одного из сотрудников Лев догадался, что это Томановски. Вторая фигура, высокая, узкая, со светлым пятном волос, могла принадлежать как Ткачику, так и любому из тридцати сотрудников станции, которых Лев еще не видел.
— …Я бы тебя убил! — донесся из лаборатории искаженный до металла мужской голос. «Ого!» — обомлел Волошин.
— Это какой уровень? — быстро спросил голос Ткачика. Все-таки вторым сотрудником был он — его голое звучал без малейших искажений.
— Сейчас посмотрю, — неуверенно ответила Томановски.
— Статиша, — укоризненно заметил Ткачик, — ты сегодня, что-то рассеянна.
Изображение совсем расфокусировалось, и Лев не понял, то ли Ткачик взял Томановски за локоть, то ли положил руку на плечо.
— Не надо. Карой, — мягко отстранилась Статиша. — Убери руку… Уровень эхового сознания.
— Н-да! — с сожалением причмокнул Ткачик. — Непонятно. Мы заблокировали сознание общественного поведения, открыли свободу эховому — и на тебе: столь алогичная реакция! Повторяю вопрос…
Звук вдруг поплыл, расщепился на составляющие обертоны, изображение запульсировало, а Волошин ощутил в кончиках пальцев легкое покалывание. Он отдернул руку, переждал несколько мгновений и снова закоротил нервные окончания сенсорной связи. Минуты три он таким образом выиграл у системы жизнеобеспечения.
— …вы пришли из царства тьмы нашего прошлого! — вновь ворвался в комнату искаженный металлический голос. — И пытаетесь ввергнуть меня в грех индивидуализма. Я не могу… Я не хочу! Нет слаще доли — жить ради общества! Ежели слова ваши. зерном прорастут во мне, я достоин смерти!
— Реципиент на грани психического срыва! — выкрикнула Томановски.
— Отключай! — мгновенно среагировал Ткачик. С минуту в лаборатории царило молчание.
— А сейчас какой был уровень? — наконец устало спросил Ткачик.
— Тот же — эховый, — проговорила Томановски. — Впрочем, по гипотезе вариатора выведение эхового сознания на поверхность снижения скорости его функционирования ведет к пробуждению в подкорковой области заблокированного нами доминантного сознания общественного поведения. Отсюда эта мешанина в высказываниях и быстрый сход реципиента к психическому срыву. Вероятно, контакт с эховым сознанием следует вести на скорости его функционирования.
— Может, ты и права… — согласился Ткачик. — Вечером попробуем ввести такую программу. Естественно, прямого разговора не получится — надо заготовить пакет вопросов, чтобы вариатор отбирал посылки в зависимости от ответов. Нам на такой скорости не поговорить… Черт! — вдруг выругался он. — Хотел бы я знать, кто программировал транслингатор! То стихотворная иносказательная компиляция, то — «царство тьмы», «грех индивидуализма», «сладкая доля»… Уши бы нарвал!
— Не психуй, — спокойно заметила Статиша.
— Да ладно тебе! — отмахнулся Ткачик. — Мне еще далеко до психического срыва… Что думает об ответах реципиента вариатор?
— В ответах аборигена, — мгновенно включился в разговор хорошо поставленный голос вариатора, — прослеживаются аналогии с психологией человека «за железным занавесом» середины двадцатого века. Полное неприятие иноидеологии, вера в правильность своих жизненных позиций, неадек…
Голос вариатора вдруг взвыл до ультразвука. В пульте управления сенсорным восприятием системы жизнеобеспечения полыхнула сиреневая молния, отбросив Волошина на пол.
«Доигрался…» — очумело подумал Лев, сидя на полу и дуя на обожженные пальцы. Он встал, аккуратно закрыл пульт сенсорного восприятия и под аккомпанемент менторских нотаций системы жизнеобеспечения, что, мол, не годится Левушке вести себя столь неподобающим образом, сунул пальцы в блок медаптечки. Пальцы мягко прихватило, застрекотал анализатор, а затем на обожженные места полилось что-то прохладное, быстро снявшее боль.
Психология человека за «железным занавесом»… Термин Волошину был знаком. Он его понимал. Слишком хорошо понимал. Именно он был предметом его внерабочих интересов. Формирование психологии путем внедрения в сознание средствами массовой информации той или иной идеологической концепции. Создание сознания масс… Но какое это имело отношение к Нирване?
Пальцы вытолкнуло из медаптечки. Подушечки краснели регенерированной младенческой кожей; любое прикосновение к ним передавалось нервной системе острым, не очень приятным ощущением сверхчувствительности. Теперь на клавиатуре систематизатора долго не поработаешь…
Волошин уже понял, что присутствовал при контакте с аборигеном в особых условиях. Что-то там у них не ладилось… При контактах с иноцивилизацией главным ступором являлись моральные устои обеих сторон, поэтому коммуникаторов психологически подготавливали к толерантности восприятия чужой морали: не принимать ее, но уметь лавировать между ее препонами во время контакта. Здесь же явно скрывалось что-то другое. Между «железным занавесом» и нравственностью была существенная разница — все-таки «железный занавес» характеризовал только определенный период земной истории. А вариатор выразился довольно однозначно. Ляпов, в отличие от человека, он в определениях не допускает…
— Левушку вызывает на связь начальник станции Ратмир Берзен, — сухо доложила система жизнеобеспечения.
Волошин поморщился. Похоже, с юмором у местной системы жизнеобеспечения было туговато. Почти за сутки общения она так и не усвоила нюансов пикантности уменьшительного имени гостя и употребляла его во всех случаях, зачастую за пределами шутки.
