Илья Новак - Высокая магия
От его рева жеребец рядом со мной громко заржал. Никогда не думал, что громилы-гоблины испытывают друг к другу братские чувства, но в голосе Брома была боль.
– Ты, Пен, Пиндос – спелись друг с другом, твари?!!
– Бром… – начал я.
Сдавив напоследок шею Хорька, гоблин отшвырнул помощника Пена и бросился ко мне. Размытая серая дуга возникла в воздухе возле его правой руки, и в следующее мгновение камень из пращи гоблина свистнул рядом. В меня он не попал, но зато угодил в морду кошачьего жеребца. Тот даже не заржал – яростно хрипло взревел. Бром замахнулся тесаком, я присел, прикрывая голову руками, и тут вставший на дыбы жеребец ударил гоблина передними копытами.
Человеку, эльфу, гному или троллю, даже орку – любому другому жителю континента удар копыт кошачьего жеребца пробил бы грудную клетку. Захрустело, Бром ахнул от боли и отшатнулся, но устоял на ногах. Сделав неверный шаг, он упал на колени, продолжая сжимать тесак отведенной в сторону правой рукой, левой уперся в пол… и начал вставать.
Лапута, появившаяся из сумерек, обхватила его сзади за голову и рванула, выворачивая ее. Опять раздался хруст, но на этот раз не ребер, а шейных позвонков. Бром развернулся всем массивным телом, рука с тесаком сделала резкое круговое движение – лезвие мелькнуло перед моим носом и вонзилось в живот Лапуты. Троллиха сказала «Ух!» – и отступила, а Бром повалился на пол со сломанной шеей.
– Ух! – повторила Лапута, тяжело опускаясь на колени.
– Мамаша… – начал я.
Она кивнула, положила обе ладони на рукоять и медленно вытащила тесак из живота. Так же медленно опустила оружие рядом с неподвижным Бромом и улеглась на спину.
– В котомке бинты есть, – произнесла троллиха. – И мази, я в дорогу на всякий случай взяла. Достань, Джа…
– Мамаша! – Вскочив, я бросился к ее котомке, валявшейся возле дверей, схватил и вернулся. – Сильно тебя…
– Да уж… – пробормотала она, пока я развязывал котомку. – Кишки исполосовал. Джа, у тебя ж времени совсем не осталось? Я тяжелая, Джа, ты меня тащить не сможешь.
* * *Копыта кошачьего жеребца стучали по камням мостовой, колеса тарахтели, двуколка подпрыгивала и раскачивалась. Мы выехали из лабиринта складов на пустую пристань – ни торговцев, ни портовых чиновников, ни рыбаков, ни бродяг, никого.
Лишь один парусник, изящная бригантина, виднелся неподалеку от берега. Паруса на фок-мачте были уже подняты, а от пристани как раз отплывала шлюпка.
– Стой! – взревел я. – Сюда, погодите!
Двое гномов только успели взяться за весла, когда я остановил жеребца на краю пристани и развернулся к Лапуте. Она полулежала в двуколке, прикрыв глаза, положив голову на котомку.
– Принимайте пассажира. – Я спрыгнул на пристань. Гномы, раскрыв рты, пялились на меня. – Чего вылупились? Вы пассажира тут дожидались? Ну так помогите мне стащить ее, быстро!
Переглянувшись, гномы пожали плечами. Один остался сидеть, а второй, кряхтя, перелез на пристань и стал с сомнением разглядывать Лапуту.
– Троллиха, – сказал он. – Ну да, кэп сказал, троллиха должна прибыть. Э, да у нее ж в брюхе дырка…
– Какой ты глазастый! На вашей лоханке лекарь есть?
– Малец, не нервничай, – посоветовал гном, помогая мне стащить Лапуту на мостовую. – Так, мамочка, осторожнее, правой ножкой, левой ножкой, так, а теперь через борт перешагни…
Лодка качнулась и чуть не зачерпнула воды, когда тело мамаши улеглось на дно между лавками.
– Тяжеленько, однако, будет ее на борт поднимать, – пробормотал гном, перешагивая через Лапуту. – Что скажешь, Шмыг?
– А чего там… – меланхолично откликнулся другой гном, берясь за весло. – Лебедка-то у нас зачем? Поплыли, что ли?
– Погоди. – Я встал на колени и, нагнувшись вперед, ухватился за корму лодки. – Мамаша! Эй, Лапута, слышишь?
Большие и круглые, как блюдца, глаза приоткрылись, взглянули на меня. Губы изогнулись в слабой улыбке.
– Лапута, тесак у Брома не отравленный, гоблины таким не занимаются. Судовой лекарь тебя заштопает, слышишь?
Она чуть кивнула.
– Ладно вам нежничать, – сказал гном. – Все, Шмыга, давай…
Весла опустились в воду, лодка начала отплывать. Отпустив корму, я сказал опять закрывшей глаза Лапуте:
– Значит, прощай, мамаша.
Она не ответила.
3
Я еще раз окинул взглядом площадь и стражников у ворот. Горожан не видно, все попрятались или сбежали. Сгущались вечерние тени, небо посерело, стало прохладно. Я холода не чувствовал, мне было жарко.
Жеребец ощущал мое напряжение и перебирал ногами, постукивая копытами по мостовой. Я похлопал его по горячему боку.
Самострела мы не достали, но лук и аккуратно смотанная веревка висели на спине вместе с саблями и длинной палкой, один конец которой был обмотан просмоленным тряпьем. На поясе болталась сумка.
Я достал небольшую бутыль, крепко сжал ее горлышко в правой руке и несколько раз глубоко вздохнул.
Тишина окутывала площадь, Большой Дом безмолвно возвышался над ней. Фигуры стражников застыли у ворот. Ветер подул сильнее, потом стих.
Я ударил каблуками бока жеребца.
Громкий стук копыт разнесся над мостовой, и стражники стали поворачиваться. Жеребец скакал не прямо к воротам, но наискось. Впереди раздался предостерегающий крик. Я пригнулся, одной рукой вцепился в гриву, а другую, с бутылкой, отвел назад. Мы преодолели уже половину расстояния от края площади до ворот.
Стражники подняли самострелы, целясь. Рядом коротко свистнула стрела, за ней вторая. Ворота были уже близко, стрелы свистели непрерывно. Жеребец вдруг яростно заржал, будто взвыл. Я швырнул бутылку, дернул поводья, резко поворачивая его, и выпрямился в седле.
Между моей грудью и шеей жеребца пролетела стрела, а потом мы развернулись так, что ворота и стражники стали невидны.
Ворота взорвались.
Хотя я теперь сидел к ним спиной, свет почти ослепил. Грохот раскатился по площади и мгновенно настиг нас. Меня ударило в спину, я наклонился, а круп жеребца приподняло так, что мне показалось, будто он бежит только на передней паре ног, поджав задние.
Волны грохота слились в звуковой вал, затопивший город. В разных местах на крышах брошенных домов рванули комки икры, поднялись столбы пламени и дыма. Вот что такое связанная жабья икра – взрыв одной части, взятой из общей массы, означает взрыв всего остального.
Когда жеребец влетел на одну из отходящих от площади улиц, обломки все еще падали. Цирюльня Дитена Графопыла – ее крыша была одной из тех, к которым я прилепил икру, – превратилась в черную дымящуюся проплешину, окруженную развороченными камнями мостовой.
Я хорошо рассчитал время. За прошедший срок та часть икры, что дали мне лепреконы, успела «отвязаться» от икры в мешке, доставшейся Герену Песчаному. Но внутри себя она все еще была связана. Содержимое мешка, где бы оно ни находилось сейчас, не взорвалось, в отличие от того, чем со мной расплатились Грецки.
Мы пересекли квартал. Грохот стих, но его отголоски все еще гуляли по улицам, в разных районах Кадиллиц столбы дыма поднимались к небу. В некоторых домах зажегся свет, я видел снующие за окнами фигуры тех, кто пока остался в городе.
Жеребец вновь заржал, на этот раз жалобно. Мы неслись по нужной мне улице, и я натянул поводья, останавливая его. Он упал. Я успел выдернуть ногу из стремени, перебросил ее через спину скакуна и прыгнул. Сабли забряцали о камни, перекувыркнувшись, я встал на колени. Он лежал на боку, дергая ногами. Из шеи торчала стрела. Только кошачий жеребец смог столько проскакать с такой раной.
Я вскочил и побежал к дому. В последний миг выставил вперед плечо и вместе с дверью ввалился внутрь «Неблагого Двора».
Видно было, что закрыт он уже давно – пыль и тишина кругом. Распахнув дверь в игорный зал, я перепрыгнул через стойку, на ходу выхватил саблю и вонзил клинок в щель между паркетинами.
Столько раз за последний день я представлял, как преодолеваю этот путь, столько раз вспоминал изгибы коридоров, что теперь бежал, не задумываясь о направлении. Факел горел ярко, препятствие возникло только один раз – я увидел сначала множество блестящих глаз, а затем услышал шорох лапок. Крысы выбежали навстречу, пришлось остановиться. Они покидали ту часть подземелий, над которой находился центр города. Это длилось минуту, потом они исчезли, и я вновь побежал. Коридор закончился, свет факела озарил пещеру, каменные столбы, алтарь и основание винтовой лестницы, тоже высеченной из камня. Верхняя ее часть обвалилась; вокруг все еще лежали трупы тех, кто погиб здесь полгода назад.
Я пересек пещеру и приложил ладонь к дальней стене. Гул и плеск, довольно громкие… Кивнув, я бегом взобрался на лестницу, положил факел у своих ног, стащив со спины лук, посмотрел вверх.
