Александр Зорич - На корабле утро
Да-да именно так. На стены и потолок.
Это были пресловутые эзоши – чоругские разведчики-диверсанты.
Наши, так сказать, коллеги…
В отличие от чоругских офицеров флота, которые практиковали прямохождение, и, если бы не клешни и лишняя пара конечностей над ними, могли бы даже сойти за гуманоидов, эзоши и в обычной жизни бегали, по-паучьи стелясь над землей, используя шесть конечностей из восьми.
Более того: боевые скафандры эзошей удваивали число конечностей, поскольку каждая нога дублировалась специальным скоростным манипулятором с автономным искусственным интеллектом.
Атаковав нас, эзоши сразу же разбросали во все стороны крошечные инфракрасные прожекторы кругового свечения.
Это позволило им не полагаться на наши собственные тепловые сигнатуры, к слову, у «Валдаев» весьма слабые, а подсветить нас при помощи внешних источников в привычном для себя спектре.
– Маскировочные дымы! – крикнул я. – Быстро!
Это штатное средство имелось у каждого. И вот уже реакторную начало затягивать непрозрачными облаками серо-желтого, малинового, лимонного цвета.
– Перейти на целеуказание от системы датчиков движения! Колбас, выстрели в потолок зонд и не высовывайся!
– Есть!
Колбас был одет в специальную модификацию «Валдая», которая служила своеобразным мобильным информационным центром. Именно его «Валдай» собирал информацию от датчиков движения, а главное – мгновенно обрабатывал ее и передавал всем бойцам роты. Короче, Колбаса надо было беречь.
С того момента, как я переключился на прием целеуказания от Колбаса, мой скафандр, точнее сказать, бронестекло моего скафандра, начало подменять реальную оптическую картинку картинкой искусственной, синтезированной. И если раньше я не видел ни черта, то теперь вокруг меня светились схематические контуры всех предметов, а высоко над головой перемещались красные крокозябры врагов.
Из того, что я рассказываю, может сложится впечатление, будто я отдавал приказы и рассматривал эзошей в меланхолическом сосредоточении. Это – ложное впечатление. Все было совсем не так. Поучая циклопов и Колбаса, я мчался по реакторной со скоростью лося, зачуявшего в ближайшем ельнике запах текущей самки.
На бегу я отстрелял два магазина «Нарвала» и успел убедиться, что, пока чоруги бегают по потолку, повышенная сила тяжести работает против нас.
Устремляясь вверх, пули успевают основательно замедлиться и теряют убойную силу.
Поэтому следующим моим приказом стал вот какой:
– Перейти на предельный расход жидкого пороха!
Я первым подал пример и мой «Нарвал» заревел что твой истребитель на взлете.
Языки огня, бьющие крестом от дульного тормоза моего автомата, заметно удлинились. Это раскрывало мое положение в плотной дымовой завесе, но, по крайней мере, баллистика пуль заметно улучшилась.
Эзоши, наоборот, повысили свою скрытность: использовав поначалу штурмовые винтовки с выключенными глушителями, они вдруг все разом включили их.
И если раньше мои циклопы, из тех, которые находились в опорном пункте на крыше рабочего блока, а стало быть, ближе всего к противнику, могли пеленговать врага дополнительно по звуку выстрелов, то теперь они временно утратили ориентацию.
– Суки! Мозговитые твари! Сучьи мозговитые твари! – в сердцах прокомментировал этот тактический прием Свиньин.
Я добежал до прикрытых бронестеклами в ажурных переплетах пультов управления реактором на пятидесятой секунде боя.
Следовало признать, эзоши пока побеждали.
Сосредоточенным огнем они перебили всех бойцов опорного пункта, расположенного в дальнем конце реакторной.
Их же потери я точно не знал. Достоверно уничтоженным я мог считать только одного эзоша – он свалился мне едва ли не прямо на голову, его скафандр лопнул с неожиданно сочным звуком треснувшего колокола. При этом тварь была еще жива. Эзош попробовал достать меня верхней конечностью-клешней, в которой жужжал устрашающих размеров штурмовой электронож.
Но хрен ему. Я располосовал и клешню, и электронож на мелкие кусочки из своего «Тульского Шандыбина», предусмотрительно выставленного в режим автоматической стрельбы. И сам того не заметил, как подбавил из «Нарвала», который, разумеется, держал в правой руке.
Извольте видеть, совпадение: незадолго до того наливал циклопам про прелести службы в осназе, про стрельбу по-македонски, и вот она, в кои-то веки!
Когда я был на пороге пультовой, о маленьком реванше доложил Петросов, командир секции снайперов.
– Здесь Петросов! Поразили четыре цели!
– Молодцы. Продолжайте в том же духе, – ответил я. И с облегчением подумал: «Ну еще бы! Из пятнадцатимиллиметровой дуры с начальной скоростью пули три километра в секунду уж можно кого-нибудь поразить… Если бы у снайперов ничего не получилось, можно было бы сразу сливать воду… Хотя вряд ли эзоши берут пленных…»
В пультовой я обнаружил оцепеневшего научного сотрудника Лейкина под охраной нервничающего Крушкова. Крушков со своим штатным гранатометом был в реакторной скорее опасен, нежели целесообразен. Потому он и был сразу поставлен охранять ученых. (А вот Лейкин о бесполезности Крушкова, по-видимому, не подозревал и наверняка полагал, что стоит только эзошам подступиться к пультовой, Крушков устроит ракам вырванные годы в лучших традициях наших военно-приключенческих мюзиклов.)
– Меня интересует свет, – сказал я обмирающему от страха Лейкину. – На потолке, вдоль стен под потолком. Можете сделать?
– Д-да… С-сейчас… Я тут был з-занят блокировкой всех воз… возможных внешних управляющих каналов… Согласно плану Сильвестра Константиновича, – уточнил Лейкин извиняющимся тоном. – Если этого не сделать, чоруги смогут в любую минуту…
– Да не важно, – беспардонно перебил его я. – Ты скажи, что со светом?
– С-судя по всему, перед нападением чоруги смогли подсоединиться к одному из узлов вспомогательной энергосистемы и путем б-банальнейшего короткого замыкания…
– Стоп! Три слова или меньше! Ты можешь включить какой-нибудь свет?
– Вряд ли… Разве только аварийно-монтажную подсветку на рабочем б-блоке…
– Давай на блоке! Хоть что-нибудь давай! – рявкнул я.
Обычный, «повседневный» цвет чоругских светильников – зловещий багровый. Он ассоциируется у них с покоем и уютом, ибо родное солнце чоругов – невеселый красный карлик. Уж не знаю почему – возможно, таков в их представлении цвет опасности – но аварийная подсветка была у чоругов лазурно-голубой. И притом куда более яркой, чем их штатное освещение. Сюрприз!
Вверх и в стороны от рабочего блока ударили десятки снопов искристой лазури.
Теперь стало видно то, что раньше было только «понятно»: дно реакторной затоплено маскировочным дымом. То здесь, то там дым бурлил и озарялся вспышками – это вели огонь мои циклопы. А наверху, в ярком свете, сновали юркие эзоши, причем их распределение по потолку реакторной сильно меня обеспокоило.
Они явно готовились к молниеносному броску к пультовой – прямо на меня.
– Пулеметчики! Сейчас они полезут к пультам. Сделайте выводы!
– Мой вывод, командир, уже перегрелся слегонца, – проворчал Демин, похлопывая ладонью свой «Смерч». – Но мысль я усвоил…
– Товарищ капитан, – в радиообмен включился Хамадеев, – прошу разрешения подорвать мины, установленные на потолке реакторной.
– Зачем? – не понял я.
– Да хочется как-то эту нечисть… вниз струсить.
– Сейчас, погоди, – ответил я Хамадееву и обратился к Лейкину:
– Что скажете, если все разом мины рвануть, ничего важного не накроется?
Лейкин засопел.
– Э-э… Не знаю… Честное слово… Но лучше не рисковать… Мой вам совет – лучше включите систему пожаротушения.
– А что она собой представляет?
– Четыре десятка форсунок на потолке, – отвечал Лейкин. – И около сотни – на стенах. Рабочее тело – газ-пиродепрессант.
– И что им от этого газа сделается? Они же в скафандрах все!
– Если верить техдокументации, впрыск пойдет под давлением сто атмосфер. При этом газ создаст реактивную тягу, под воздействием которой форсунки начнут авторотацию с порядочной скоростью… Температура на всех поверхностях в районе форсунок резко упадет…
– Короче говоря, чоругов сдует – верно? – догадался я.
– Кого-то сдует… Но, главное, используемый чоругами пиродепрессант имеет склонность к конденсации. На потолке и стенах образуется своего рода каток, понимаете? И они уже не смогут перемещаться по нему с той же скоростью, что раньше… Сцепления с поверхностью у них не будет…
– Каток? Люблю катки… – задумчиво сказал я.
Лейкин не был бы ученым, если бы не поспешил добавить:
– Впрочем, это всего лишь мои предположения… Я размышляю по аналогии с одним случаем, который имел место на Харьковском авиакосмическом заводе… Я там практику проходил, в студенческие годы… И вот, помнится, загорелись разом два стенда с плазменными двигателями…
