Ким Робинсон - 2312
— Хватит болтовни. Хочу спуститься и посмотреть на каменное основание.
— Я так и думал.
Они вернулись на камбуз; за большими чашками горячего шоколада местные инженеры рассказывали Свон о своей работе. Дамба будет соткана из углеродистого нановолокна, такого же, как материал космических лифтов, сейчас его уже наложили на ростверки, уходящие глубоко в землю. Скоро на поверхности начнет вырастать сама дамба — ее будут ткать пауки-роботы, проходящие один над другим, как челноки ткацкого станка. Протяженность готовой дамбы составит тридцать километров, высота — два, а максимальная толщина — всего метр. Внутреннее строение материала дамбы биомиметическое: угольные волокна похожи на нити паутины, но завиты, словно морские раковины.
Ниже дамбы устроят новую короткую ледниковую долину. Здесь будут восстанавливать растительный покров — так, как это происходило в разных частях Гренландии в конце ледникового периода десять тысяч лет назад. Свон знала, что подковообразная долина из голой каменной способна превратиться в биому каменистой пустыни: она сама не раз проделывала это в альпийских и полярных террариях. Без сторонней помощи на это уйдет около тысячи лет, но процесс можно ускорить в сотни раз: добавить бактерии, потом мох и лишайники, траву и осоку, а потом полевые цветы и удерживающие почву кустарники. Она так делала, и ей это нравилось. Отныне здесь каждое лето растения будут выпускать листки, цвести, давать семена; каждую зиму все это будет уходить под снег, а весной пробиваться сквозь тающий лед и снег — вот по-настоящему опасное время. Те, что его не переживут, станут пищей и почвой для тех, кто появится потом, и так будет продолжаться. Инуиты смогут возделывать растения, если захотят, или предоставить все естественному ходу вещей. Возможно, в других фиордах попробуют другие способы. Как бы Свон хотелось этим заняться!
— Может, стать инуитом? — сказала она Заше, разглядывая разложенную перед ними карту.
Она видела, что Гренландия — это целый мир, мир подходящего ей типа — пустой, поэтому никто не будет на нее рассержен.
После обеда Свон снова вышла на ледник и вместе с Зашей стояла над гигантской щелью в стене под огромным куполом неба. Объятая ветром. О ветер, ветер… Широкий ледник под ней — наверху белое расколотое поле — внизу синяя прореха — потом снова поле, белое и более ровное, уходящее в море. Теперь на низкой стене дамбы она различала машины, они двигались туда и сюда по гребню и по бокам, очень похожие на пауков, и плели такую плотную паутину, что она становилась твердой. Горный хребет, за который с двух концов цеплялась Дамба, выветрится намного раньше дамбы, сказал один из инженеров. Если наступит новый ледниковый период, лед поднимется выше в небо и накроет эту дамбу, но она сохранится здесь и снова обнажится в следующий теплый период.
— Поразительно, — сказала Свон. — Значит, терраформирование на Земле все-таки возможно.
— Ну, Гренландия больше Европа, чем сама Европа, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Здесь это возможно, потому что местных немного и им этот план нравится. А попробуй сделать то же самое в другом месте… — Заша рассмеялся при этой мысли. — Например, наши технологии позволяют осушить Нью-Йоркскую гавань, чтобы Манхэттен оказался над водой, как раньше. А всю окружающую местность можно преобразить в голландский польдер. Это не так уж масштабно, если сравнить с другими проектами. Но ньюйоркцы и слышать об этом не хотят. Им нравится то, что есть.
— Счастливые.
— Знаю, знаю. Счастье наводнения. Мне тоже нравится Нью-Йорк таким, какой он сегодня. Но ты ведь понимаешь, что я хочу сказать. Многие проекты терраформирования не осуществляются именно потому, потому что не получили одобрения.
Свон кивнула и поморщилась.
— Знаю.
Заша коротко обнял ее.
— Мне жаль, что с тобой случилось такое в Китае. Наверное, это было ужасно.
— Да, ужасно. А еще мне не понравилось то, что я увидела в этой поездке. Мы, кажется, задели всех на Земле, хоть и по-разному.
Заша рассмеялся.
— А ты когда-нибудь думала иначе?
— Прекрасно, — сказала Свон. — Может, и так. Но сейчас нужно узнать, кто напал на Терминатор.
— Интерплан — организация, располагающая самой большой базой сведений о человечестве. Можно надеяться, что они узнают.
— А если не сумеют?
— Не знаю. Но думаю, со временем все получится.
Свон вздохнула. Она не была уверена, что группа Женетта справится, и знала, что сама ничего сделать не может. Заша внимательно посмотрел на нее.
— Не нахожу себе места, — объяснила она.
— Бедная Свон.
— Ты знаешь, о чем я.
— Думаю, да. Но послушай, просто продолжай подбирать новые закваски для Терминатора. Занимайся Свон. делом, а Женетт и его группа будут делать свое.
Это Свон тоже не нравилось.
— Не могу я просто так самоустраниться. Что-то происходит. Я хочу сказать, меня похитили, черт возьми, и задали множество вопросов об Алекс. Ты говоришь, что она не доверяла мне до конца. Но вдруг я знаю что-то такое, что сама не считаю важным?
— Они спрашивали тебя о Венере?
Свон задумалась; что-то ее задело.
— Кажется, спрашивали.
Заша, похоже, встревожился.
— На Венере творится нечто странное. С переходом к следующей стадии терраформирования на планете появляются новые пространства для заселения, и это вызывает конфликты. По сути, сражения за недвижимость. А эти необычные квантовые компьютеры, на которые нацелила нас Алекс, — мы находим их все больше и больше. Они как будто поступают с Венеры и сосредоточиваются вокруг Нью-Йорка. Мы пока не знаем, что это означает. Поэтому продолжай заниматься заквасками. Сейчас подбирать их гораздо сложнее, чем раньше.
— Им просто нужно восполнить то, что мы брали раньше.
— Невозможно. Сейчас не позволяют забирать земную почву в таких количествах. Новая почва должна пройти через своего рода остров Вознесения — тут тебе и карты в руки.
— Но мне больше не нравится Вознесение.
— Сейчас эта стадия необходима. Это не вопрос выбора.
Свон тяжело вздохнула. Заша молчал, потом показал на панораму перед ними. И действительно, на ледник стоило посмотреть. Окружающий мир гораздо значительнее их мелких драм, и здесь отрицать это невозможно. И в этом утешение.
— Ну, хорошо. Займусь почвой. Но общаться с Женеттом не перестану.
Итак, назад на Манхэттен, необычный и чудесный, но без аши, а это ничуть не забавно. Вообще ничего забавного не осталось.
Усталость, которая приходит к концу дня на Земле. Тяжесть жизни на Земле.
— Она такая… тяжелая! — пела про себя Свон, растягивая последнее слово и повторяя его, как старомодную песню: — Тяжелая — тяжелая — тяжелая — тяжелая!
Обычно к концу дня, устав держаться вертикально, Свон надевала корсет и расслаблялась, предоставляя ему нести себя. Почти как массаж: тебя несут и поднимают при ходьбе. Пусть корсет танцует, растворись в нем. О замечательное уолдо. Напрягается вокруг тебя при любом движении и, если хорошо подобрано и правильно запрограммировано, может навевать сон; плохо для укрепления костей, мешает приспосабливаться к жизни на Земле, но, когда устаешь или слабеешь, — истинное небесное благо. Люди в космосе мечтают о возращении на Землю, они с радостью отправляются в обязательные земные отпуска, предвкушая земную жизнь, — но, когда проходит волнение, вызванное пребыванием на открытом воздухе, остается g и медленно, но верно тянет вниз; когда минует год отпуска, ты снова поднимаешься от планеты, уходишь из атмосферы в алмазную чистоту космоса и снова живешь в мире кипящей легкости. Ведь Земля чертовски тяжела, во всех смыслах. Как будто между ней и миром установлен черный фильтр. Инспектор Женетт говорил, что дела идут хорошо, но, очевидно, не ожидал скорых событий. Дело он рассматривал, по-видимому, так, как Свон рассматривала болото: пускаешь в ход определенные механизмы, создаешь возможности, а потом отходишь в сторону и занимаешься другим. А вернувшись, смотришь, что изменилось. Но на это уходят годы.
Она работала над поставками почвы для Терминатора, давала торговцам советы касательно рынка товаров для населения Меркурия и однажды наконец смогла явиться в Дом Меркурия на Манхэттене и сказать:
— Все готово. Можно отправлять.
Свон направилась в Кито и села в космический лифт, ощущая себя так, будто ее использовали и выбросили. Молча прослушала представление «Сатьяграха» — подъем с последними нотами, просто восемь поднимающихся нот октавы, которые повторяются снова и снова. Пела вместе с публикой и думала, что сказал бы об этом Ганди. «Сама настойчивость истины помогла мне оценить красоту компромисса. И в дальнейшей жизни я понял, что дух компромисса составляет существенную часть сатьяграхи». Эти слова Ганди приводились в программе.
