Йен Уотсон - Черный поток. Сборник
А теперь вольный летун Марл стал тяжелым карликом. Его уменьшили и сжали. Его голос стал звучать глухо. Его имя, произносимое на родине, звучало как крик чайки. Теперь оно напоминало шлепок земляного кома. И все же Марл по-прежнему носил наряд из ярких перьев — заимствованное у кого-то пышное оперение.
А Амброз? Амброз был самым экзотичным из всех.
Его мир был плоским, как тарелка. Единственное, что нарушало это однообразие, были овощи с мощными корнями; в атмосфере его мира существовала любопытная срорма жизненной энергии — она вырабатывалась из всего, что двигалось быстрее улитки или растущего растения. Народ Амброза считал, что за миллионы лет поверхность их планеты была стерта энергетическими существами. Они также считали, что жизненная энергия каким-то образом передавалась местным гигантским овощам или даже вырабатывалась ими. А что если и у капусты есть свое Ка? Возможно, эта энергия появилась в древние времена как защита от пастбищных животных, которых теперь совершенно не осталось. Это не было доказано, да и связи с энергетическими существами не было никакой, даже если они и в самом деле были живыми.
Мир, где нельзя было двинуться с места, чтобы тебя за это не обругали, — да и куда было идти, если поверхность была абсолютно плоской! Решение заселить эту землю людьми-растениями — которые проводили бы большую часть жизни в неподвижном состоянии, только изредка вылезая из земли и очень медленно куда-нибудь перемещаясь, — могло бы показаться жестокой шуткой Божественного разума. Тем не менее Амброз и его соплеменники жили богатой внутренней жизнью — созерцая и размышляя. Кроме того, всегда оставалась возможность попасть после смерти в такой мир, где они наконец-то смогут свободно передвигаться… Люди-растения общались между собой с помощью «радиоволн», своего рода сигналов гелиографа, использующих не свет, а какие-то другие невидимые колебания.
Оказавшись в Идеме, Амброз мог ходить куда ему вздумается, по поверхности, напичканной подъемами и спусками, входами и выходами; а ему это не нравилось. Потому что сколько он ни ходил, лучше понимать себя не стал. Тело херувима Амброза было толстым, коротким, с коричневой кожей, черными курчавыми волосами и черными белками глаз, и он носил грязную голубую дхоти.
Следующие несколько недель мы провели все вместе, гуляя пешком, а иногда садясь возле какой-нибудь станции оказания помощи в кабинку, которая доставляла нас по подземному туннелю на другую станцию, выбранную наугад. В основном мы старались избегать других херувимов. Мы ходили в горы и к морю, в пустыню и лес.
И конечно, мы вели беседы. Я рассказала им о своем мире, умолчав при этом о себе. Они поведали мне о своих. Больше всех говорили Марл, Йорп и две морские девочки. Амброз большей частью угрюмо молчал. А что можно было рассказать о плоской тарелке, населенной овощами? А свой внутренний мир и размышления он оставлял при себе.
Один или два раза мне все же удалось выманить Йорпа из его раковины. Он даже искупался голышом вместе со мной в одиноком озерке.
От него я узнала (то, что я могла бы спросить у своей Циклопедии или на любой станции, если бы была шпионкой посмелее), что у Божественного разума не было какого-то определенного места. По всей планете были разбросаны его коммуникационные системы. Но не было единого центра или штаба. Поэтому пришлось отказаться. от идеи ворваться к нему с молотком наперевес. (А зачем мне его крушить? Божественный разум казался не таким уж и злобным, как его описывал Червь. Или нет?)
От Йорпа я также узнала, что вся программа колонизации была — и возможно, что неокончательно, — разработана не на Земле, а в космосе, на огромной Луне. После этого, когда небо было чистым и на нем сияла Луна, я всматривалась в нее еще более жадными глазами, пытаясь разглядеть хоть какой-нибудь огонь или вспышку света; но ничего не было видно.
— Ты не хочешь побывать на Луне? — спросила я Йорпа.
Он съежился:
— Побывать? На Луне нет воздуха! Она недостаточно тяжелая, чтобы держать воздух, — там еще хуже, чем здесь! — Он спрятался в свой бурнус; я перестала говорить на эту тему.
Однажды, когда мы стояли лагерем на краю мамонтового леса, Амброз нарушил мрачное молчание, в которое был погружен почти два дня.
— Кажется, здесь почти некуда ходить, — проворчал он.
Я подумала, что ему не нравятся наши бесцельные прогулки. Но нет. Он продолжал:
— Какой грандиозный замысел должен стоять за всем этим проектом колонизации! Для чего все это, Йалин? Чтобы мы, херувимы, могли питаться лотосом в Идеме, а потом дарить нашу мудрость пришельцев землянам, которые все живут в одном гигантском музее! Неужели это единственный способ объединить и завоевать космос? Превращая людей в кукол на веревочках?
— Завоевать? — спросила я. — А кто говорит о завоевании? — Это становилось интересным.
— Правитель. Божественный разум. Он использует людей в качестве машин фон Неймана[5], чтобы заполнить ими как можно больше миров.
— В качестве чего? Он сразу набычился:
— Почему он не использует сами машины?
Об этом когда-то размышлял и Червь.
— А какой смысл заполнять вселенную всяким хламом? — спросил Йорп.
— Я думаю, нам нельзя жаловаться, — сказала Свите. — Если бы не было колоний, мы не были бы сейчас живы!
Амброз был явно возбужден после столь долгого молчания. Он был как курица с запором, пытающаяся снести яйцо.
— Ключ к разгадке — это пространство-Ка, — сказал он. — Люди умирают. И у них есть Ка. Эти Ка могут быстро возвращаться сюда, чтобы выложить сведения о других мирах. Радиосвязь заняла бы при этом сотни лет. Тысячи! Пространство-Ка — это возможность осуществлять связь.
— Только одностороннюю, — сказал Марл. — Божественный разум не общается с себе подобными из других миров.
— Я много об этом думал, — сказал Амброз. — Полжизни, наверное! Итак, возьмем нас, обитателей моего мира. Возможно, из-за того, что мы не могли двигаться и из-за нашего способа коммуникации… мы подозреваем, что когда нас создавали, то взяли в качестве некоей модели для всех колоний. Каждый из нас — это отдельный внутренний мир, способный тем не менее выдвигать идеи и таким образом глубоко проникать в философскую сущность вещей. Старый Харваз Постигающий выдвинул эту теорию, и я работал над ней до самой смерти. Некоторые из нас поклялись, что будут хранить эту тайну до тех пор, пока не смогут свободно передвигаться и не найдут ответ.
— Продолжай, — сказала я. — Теперь ты можешь свободно передвигаться.
— Так вот, программа колонии похожа на… на строительство очень большого радиотелескопа, созданного из разума! Он как гигантская антенна, связывающая сотни световых лет.
— А что такое радиотелескоп? — поинтересовалась Лихэлли.
— Это машина, чтобы слушать все то, что находится очень далеко или произошло очень давно. Если у тебя есть два таких телескопа, связанных между собой, все слышно гораздо лучше. А теперь представь, что у тебя сотня таких приборов, размещенных на разных звездах… они не смогли бы принимать сигналы друг друга с помощью радиоволн из-за очень большого расстояния. Но представь, что ты создала бы свою машину из разума людей, которые были бы связаны между собой посредством пространства-Ка, и вот ты ее включаешь…
— А разве для этого не пришлось бы убить всех обитателей других миров? Ведь сначала они должны умереть? — спросила Свите.
— Да? — воскликнул Амброз. — В самом деле! Звезда, которая взрывается, освещает всю галактику в течение целого дня. А разве организмы, обитающие в сотнях миров, и чей разум мгновенно взрывается, освещают что-то еще? Что-то далекое? Вселенское?
— Продолжай, — поддержала я его.
— Так вот, я считаю — я даже уверен, — что когда Божественный разум создаст совершенную колонию, когда этих колоний будет достаточно…
Нас прервало появление шумной ватаги мальчишек. Шестеро или семеро из них выскочили из леса и побежали к нашему импровизированному лагерю, вопя и крича. Они были голые по пояс, в штанах из оленьей кожи, а их лица были разрисованы краской. На голове у них были ленты, украшенные перьями.
Их вожак подскочил к Марлу, вырвал перо из его птичьего наряда и в качестве трофея воткнул в свою ленту. Потом он принялся скакать и приплясывать вокруг нас, топая ногами и издавая победные вопли. Его приятели стали делать то же самое.
— Эй! — крикнул Марл, взвившись вверх, словно собирался взлететь.
Лихэлли тихонько взвизгнула. Йорп спрятался в свой бурнус. Амброз застыл неподвижно. Я вскочила на ноги:
— Что это вы делаете, парни? Прекратите! Мальчишки остановились. Их вожак уставился на меня. У него были светлые волосы и проницательные голубые глаза на худом остром личике. В них стояло безумие. Он был высоким и нескладным, но я подумала, что смогу с ним справиться, учитывая мой вес.
