Фронтера - Шайнер Льюис

Господи Иисусе, подумал Кейн. Они живы.

Восточное зеркало раскрылось навстречу лучам марсианской зари со стоном, подобным призыву муэдзина к молитве.

Молли подумалось, что за двенадцать лет уж всяко можно было бы привыкнуть, научиться спать при этом шуме или просто закрывая подушкой уши.

Она перекатилась на левый бок и понаблюдала, как прямоугольник бледного света крадется по гладкому бритому черепу Кёртиса. Он спал на спине, дыхание негромко вырывалось из приоткрытого рта. Его ничто не тревожило, ни шумы в ночи, ни кошмары, ни жизненно важные решения. Она помнила времена, когда завидовала этому его качеству.

Она попыталась опять забыться сном, но без толку; ощущение было как в ночь накануне Рождества или перед важным экзаменом. Она себя все время так чувствовала с тех пор, как впервые пришел сигнал с корабля Риза; сейчас было хуже всего. Завтра они сядут на поверхность.

Звякнул телефон, Молли бесшумно выбралась из постели.

— Да?

— Они на подлете.

Неуклюжий славянский акцент. Значит, это Блок на ночном дежурстве у экранов.

— А другие?

— По крайней мере на сутки отстают. Сигналов нет.

— Хорошо.

Она опустила глаза и поймала себя на том, что инстинктивно прикрыла груди рукой, словно чувствуя на теле взгляды незнакомцев. Это пугало. Уже наметилось сулившее перемены присутствие чужаков, а ведь те еще не высадились.

— Я сейчас, — сказала она и положила комм обратно на стол.

Влезла в футболку и последние, изрядно поношенные джинсы, в которых провела и вчерашний вечер. Когда-то синий был ее любимым цветом, а теперь — взгляните только — океанов нет, небо в ясную погоду неприятно зеленоватое, джинсы почти выцвели. Возможно, посетители захватили с собой новые джинсы, голубые, как те, что когда-то у туристов в России выторговывали.

Ага, размечталась. Синие джинсы, французские вина, свежие номера журнала Вог. Они ведь не подозревают, что мы выжили.

Она сунула ноги в мокасины и мгновение поразмыслила, будить ли Кёртиса. Но они уже неоднократно все обсуждали, и она справится ничуть не хуже.

Конечно, он придет в бешенство. Ничего, переживем.

Она закрыла за собой дверь спальни, сняла с вешалки маску и кислородный баллон, подавила зевок под маской и вышла в теплую углекислотную атмосферу под куполом. Прозрачные пластиковые стены вздымались со всех сторон, точно в песок была закопана исполинская бутылка. Компоненты западного зеркала, ниспадавшие по изгибу купола подобно огромным листам пищевой фольги, рассеивали на сады внизу утренний свет Солнца. Слева и справа чередовались пенополимерные жилые модули и поля сельскохозяйственных культур на разных стадиях созревания. Кукуруза под окном спальни достигала двух метров в высоту, и здесь урожай уже пора было собирать, а участки за кухней только что засеяли сахарной свеклой.

Она ненадолго присела на корточки на обочине тропинки, пытаясь охватить всю колонию одним взглядом, сформировать простое и доступное общее изображение, но зрение подвело. Она слишком давно здесь, закопалась в детали. Перспективу удавалось воспринимать лишь усилием воли, представляя себя, например, на месте Риза, в падающей с неба капсуле.

Вначале взгляду открылся бы вулкан, постепенно понижавшийся до постоянного уклона на каменистой местности. Затем купол, цилиндрический пузырь длиной полкилометра и шириной более двухсот метров: у южной оконечности главный шлюз и гараж, у северной — плотное скопление ремонтных мастерских, компрессоров и солнечных батарей установки по переработке марсианской атмосферы.

Еще ближе, и он увидел бы, что поверхность Марса под куполом разграфлена подобно двум шахматным доскам, смещенным друг относительно друга так, что сторона северной доски длиною десять клеток вместо восьми. Белые клетки представляли дома, жилые модули, одно- и двухкомнатные коттеджики, выполненные из пенополимеров по проектам первоначальных обитателей. Черные клетки были на самом деле зелеными, ну, по крайней мере, большая их часть; там произрастали пшеница, хлопок, ананасы — но с редисом, слава Богу, покончено. На первых порах в засоленной почве Марса мог расти только редис, и его вкус всегда напоминал Молли о неудаче.

Между шахматными досками располагалась перевернутая чаша контрольного поста, огражденная загонами для животных, где козы и куры сражались за каждый квадратный сантиметр свободного места. Контрольный пост был единственным на базе двухэтажным зданием. Какие-то земные планировщики-доброхоты замыслили его центром кипучей общественной жизни, одновременно универсамом в космосе, кинотеатром, баром, спортзалом и даже сувенирным рынком, где колонисты должны были торговать друг с другом хобби-поделками.

Трудность заключалась в том, что общественную жизнь колонии никак нельзя было назвать кипучей, а главным общим стремлением у всех оказалось стремление к уединению. Побыть хоть немного в полном одиночестве.

Молли тоже не была чужда его; когда ни случалось ей оглядеться, а обычно она чувствовала скованность и тесноту от присутствия полудюжины человек в общем с нею пространстве — либо на ночной смене в промзоне, либо на скамье у края купола, откуда смотрели на восход, либо в бесцельных блужданиях после вчерашней попойки. Арктический синдром, так это в психологии называется. Ощущение утраченной приватности возникает там, где точно знаешь, что деться некуда, нет средства вырваться из тенет общественных структур, если не считать неудобного космического скафандра.

Или, конечно, изолятор-бака.

Они взялись за их сооружение через два года после потери связи с Землей. Баки напоминали тяжелые гробы из целлюлозы, полученной после переработки листьев и стеблей. На верхнем этаже контрольного поста, где первоначально размещались симуляторы подводного мира, столики для пинг-понга и баскетбольные площадки, теперь выстроились отгороженные от стен баки с десятипроцентным раствором сернокислого магния.

Молли пыталась проводить в теплой тьме по нескольку часов, но потом ее неизменно охватывала дезориентация от люминесцентных оттенков и рябивших стен. Ей нужна была вещественная реальность, в отличие от остальных. От Кёртиса, который никак не мог натешиться изоляцией, утверждая, что пребывание в баке очищает и структурирует мысли.

Ей же казалось, что после этого Кёртис лишь отдаляется от нее.

Она поднялась и пошла к зданию контрольного поста, игнорируя прохожих. Годы в колонии научили их вежливости японского типа, отстраненной от физического существования, без попыток втянуть других в бессмысленные разговоры.

Бетонные стены имели грязновато-красный оттенок марсианского песка, смешанного с добытыми на нынешних полях солями. Давным-давно кто-то намалевал поперек фасада здания ХИЛТОН-ФАРСИДА. Молли прошла в двойные двери под выцветшими буквами и откинула кислородную маску.

Астрономы сидели в первом кабинете слева. Стены были завешаны распечатками, графиками и заметками, наскоро прикнопленными к пенополимеру. Истинный цвет ковра из-за грязи и обрезков бумаги уже не поддавался определению.

Она села в крутящееся кресло напротив Блока. Тот не поднял головы.

— Две минуты назад через высокий гейт пролетели, — сообщил он. — Прямо сюда направляются.

Крупные усы, колючий подбородок, налитые кровью глаза. Большинство русских, беженцев из Марсограда, отпустили волосы до пояса; мужчины обросли бородами, женщины экспериментировали с химическими завивками. Блок, однако, продолжал аккуратно стричься и бриться, словно ожидал, что в любой момент нагрянут партийные контролеры и спросят с него за внешний вид.

Молли взяла микрофон, помедлила. Столько вопросов: зачем они прилетели, каким образом Морган уломал Риза на это дело, в каком состоянии их корабль и как долго планируют они пробыть здесь, присосавшись к скудным ресурсам поселка? От разряда статических помех она аж подскочила в кресле. Говори же, подумала она. Говори хоть что-нибудь.

Она включила микрофон, дала им инструкции для посадки и снова отключила. Остальное подождет.