Ким Робинсон - Голубой Марс
Она села. Поспорить с ней в этот раз вызвался не Сакс, делавший это прежде много раз. Сейчас он озадаченно косил глаза на нее, открыв рот в восхищении, которое она не могла объяснить. Они пялились друг на друга, встретившись взглядами, но она понятия не имела, о чем он думал. Она лишь знала, что наконец завладела его вниманием.
Отпор ей в этот раз дала Надя. Ставшая ей сестрой. Надя медленно и спокойно высказалась за взаимодействие с Землей и вмешательство в ее ситуацию. Несмотря на большое наводнение, земные страны и наднационалы по-прежнему обладали значительной мощью, и бедствие неким образом даже сплотило их и сделало еще более сильными. И Надя говорила о необходимости найти компромисс, необходимости участия, влияния, перемен. Энн это казалось крайне противоречивым. Поскольку они слабы, говорила Надя, они не могут позволить себе сопротивляться, а значит, им придется изменить все земное общество.
– Но как? – воскликнула Энн. – Без точки опоры Землю не сдвинешь! Без точки опоры, без рычага, без силы…
– Речь идет не только о Земле, – ответила Надя. – В Солнечной системе появятся и другие поселения. Меркурий, Луна, крупные внешние луны, астероиды. Мы должны быть частью этого. И как первое поселение мы естественным образом станем в их главе. Гравитационный колодец без опоры будет препятствием всему этому, ограничит нашу способность действовать, нашу силу.
– Помешает прогрессу, – с горечью произнесла Энн. – Подумай, что бы на это сказал Аркадий. Нет, смотри. У нас была возможность создать здесь что-то новое. В этом был весь смысл. И возможность эта есть у нас до сих пор. Все, что расширяет пространство, в пределах которого мы можем создать новое общество, – это хорошо. Все, что ограничивает его, – это плохо. Вот о чем подумайте!
Вероятно, они подумали. Но это ничего не изменило. Все земляне вступались за сохранение провода – посылали доводы, угрозы, мольбы. Они нуждались в помощи. В любой помощи. Арт Рэндольф продолжал активно защищать провод, представляя интересы «Праксиса», который, как казалось Энн, мог стать следующим Временным Правительством и устанавливал скрытый наднационализм в его новейшем воплощении.
Но местные уроженцы мало-помалу начинали переходить на их сторону, заинтересованные возможностью «завоевать Землю», не понимая, насколько это нереально, будучи неспособными вообразить ее громадность, ее неподъемность тяжеловеса. Им можно было рассказывать об этом бесконечно, но они все равно не сумели бы этого представить.
Наконец, пришло время голосования. Решили, что участвовать в нем должны только отдельные представители – по голосу от каждой группы, подписавшей акт в Дорсе Бревиа, а также от всех заинтересованных групп, возникших позже, – новых поселений в необжитых районах, новых политических партий, ассоциаций, научных организаций, компаний, отрядов подпольщиков, нескольких фракций Красных. Прежде чем начали голосовать, какая-то щедрая наивная душа даже предложила дать право голоса первой сотне, но все лишь посмеялись над мыслью, что тогда первая сотня сможет таким же образом голосовать и по остальным вопросам. Щедрая душа, молодая дама из региона Дорса Бревиа, затем предложила дать каждому члену первой сотни по отдельному голосу, но это было отвергнуто как угроза той хрупкой власти, что имел представительский совет. Да и все равно это ничего бы не изменило.
И они проголосовали за то, чтобы космический лифт остался на месте еще на некоторое время – и во власти ВП ООН, до самого Гнезда включительно, без всяких требований. Это было то же самое, как если бы король Кнуд решил признать законными морские волны[1], но никто, кроме Энн, не смеялся. Красные пришли в ярость. Как громко возразил Дао, принадлежность Гнезда все еще активно оспаривалась, а прилегающую к нему территорию, слабо защищенную, можно захватить – ничто не вынуждало их отказываться от Гнезда, и большинство голосующих просто не хотели признавать проблему, потому что решить ее труднее, чем отступиться от нее! Но большинство оказалось единодушным. Провод было положено сохранить.
Энн ощутила знакомый порыв – бежать. Шатры и поезда, люди, по-манхэттенски тонкая линия горизонта между Шеффилдом и южным краем, базальтовый пик, взрыхленный, выровненный и замощенный… Вдоль всего края тянулась железная дорога, но западная сторона кальдеры едва обитаема. Энн села в один из наименее габаритных марсоходов, что находились в распоряжении Красных, и направилась по краю против часовой стрелки, прямо вдоль железной дороги, с ее внутренней стороны. Добравшись до метеостанции, она припарковала марсоход и вышла сквозь шлюз, неуклюже ступая в прогулочнике, сильно напоминающем тот, какие они носили в первые годы.
Она находилась в километре или двух от края. Двигаясь к нему на восток, она споткнулась раз-другой и лишь потом пошла осторожнее. Старая лава на ровной поверхности широкого края где-то была гладкой и темной, где-то – грубой и более светлой. Когда приблизилась к самому краю, уже полностью перешла в режим ареолога, кружа вокруг валунов, как могла бы кружить целый день, уделяя внимание каждому выступу и каждой трещине под ногами. И это было хорошо, потому что у обрыва поверхность разбивалась на ряд узких неровных уступов, то ступенчатых, то таких, что были выше ее ростом. И при этом в Энн нарастало ощущение пустоты впереди – уже виднелись дальний край кальдеры и остальная часть огромного круга. А потом она влезла на последний уступ, всего в каких-то пять метров шириной, с кривой задней стенкой высотой по плечо, – прямо под ней зияла огромная круглая пропасть Павлина.
Эта кальдера по праву считалась одним из геологических чудес Солнечной системы. Котловина в сорок пять километров диаметром и пять глубиной, почти идеально правильная во всех направлениях – круглая, плоскодонная, с практически вертикальными стенами. Совершенный цилиндр пустоты, врезанный в вулкан, точно образец породы, взятый для пробы. Три другие кальдеры были далеки от такой простоты формы; у Олимпа и у горы Аскрийской они представляли собой сложные нагромождения наслаивающихся друг на друга колец, тогда как у горы Арсия кальдера была более-менее круглая, но со всех сторон надколотая. Лишь здесь был правильный цилиндр – идеальная вулканическая кальдера по Платону.
Конечно, с этой превосходной точки обзора, где она оказалась, горизонтальное наслоение внутренних стенок добавляло неровностей, а полосы ржавого, черного, шоколадного и янтарного цветов свидетельствовали о различиях в составе лавовых отложений; причем одни полосы выделялись резче других, располагавшихся выше или ниже, и стену на разных уровнях занимало множество арочных галерей – это были обособленные изогнутые террасы, на большинство из которых еще не ступала нога человека. Также здесь было очень ровное дно. Проседание магматического очага вулкана, что находился примерно в 160 километрах ниже самой горы, судя по всему, всегда было необычайно правильным и происходило каждый раз в одном и том же месте. Энн задумалась, было ли это чем-либо предопределено, был ли этот очаг моложе других крупных вулканов и был ли меньше их, была ли лава более однородной… Вероятно, кто-то да занимался этим феноменом – это можно было узнать с помощью наручной консоли. Она набрала адрес «Журнала ареологических исследований», ввела слово «Павлин» и получила: «В обломках породы в западной Фарсиде найдено свидетельство стромболианской взрывной активности», «Вееровидные хребты в кальдере и концентрический грабен вне конуса позволяют сделать предположение о позднем проседании вершины». А она только что ходила по этому грабену. «Выброс ювенильных летучих веществ в атмосферу рассчитан методом радиометрического датирования пород в Ластфлоу».
Энн выключила консоль. Она уже много лет как отстала от последних новостей ареологии. Даже чтение кратких обзоров теперь требовало гораздо больше времени, чем у нее было. И разумеется, ареология серьезно пострадала из-за терраформирования. Ученые, работающие на наднационалов, были сосредоточены на поиске ресурсов и их оценке, хотя и нашли признаки древних океанов, теплой влажной атмосферы и, может даже, древней жизни. Красные ученые-радикалы, в свою очередь, предупреждали о повышении сейсмической активности, стремительном проседании грунта, гравитационном перемещении пород и скором исчезновении последнего кусочка поверхности, сохранившегося в первозданном виде. Политическое давление исказило практически все, что было написано о Марсе за последнюю сотню лет. В одном только «Журнале», насколько Энн было известно, пытались публиковать статьи по ареологии в чистом смысле слова и ставящие акцент на том, что происходило на протяжении пяти миллиардов лет, когда здесь не было людей. Это было единственное издание, которое Энн до сих пор читала, путь даже мельком, просматривая заголовки и кое-какие обзоры, а также передовые статьи. Раз или два она даже направляла письма, касающиеся тех или иных вопросов, которые там потом без особых торжеств печатали. Публикуемый университетом в Сабиси, «Журнал» рецензировался ареологами, которые придерживались одних и тех же взглядов, и статьи в нем выходили скрупулезные, тщательно подготовленные и не связывающие свои выводы с какими-либо определенными политическими взглядами – они были просто научными. Передовицы в «Журнале» выступали в защиту того, что следовало называть позицией Красных, но лишь в самом ограниченном смысле, поскольку они высказывались за сохранение первозданной среды, которая позволила бы продолжать исследования, не страдая от значительного ее загрязнения. Энн настаивала на этом с самого начала, и такая позиция до сих пор была для нее самой близкой; правда, сложившееся положение вынудило ее перейти из научной сферы к политической активности. То же случилось и со многими другими ареологами, которые теперь поддерживали Красных. По сути, они стали для нее единомышленниками – людьми, которых она понимала и поддерживала.
