Джеймс Блиш - Вернись домой, Землянин
После того, как девушка-посланница Утопии ушла, воцарилось долгое молчание. Наконец, Амальфи медленно произнес:
— Марк, мне кажется, в нашем Городе вполне достаточно женщин.
Хэзлтон густо покраснел.
— Прошу прощения, босс. Слова вырвались у меня непроизвольно. И все же мне кажется, мы можем для них что-нибудь сделать. Хрунтанская Империя была довольно тошнотворным государством, если память меня не обманывает.
— Нас это не касается, — резко оборвал его Амальфи. Ему не хотелось применять к Хэзлтону всю полноту своей власти: управляющий городом был для Амальфи почти что сыном. Собственного сына, находясь на посту мэра, он иметь не мог, поскольку законы городов-бродяг имели весьма сложные охранные статьи против оснований возможной династии. Только Амальфи знал, как часто легковерный и резкий ум молодого человека приводил его к черте смещения, а то и расстрела Отцами Города. И ситуация, подобная этой, являлась весьма важной для выживания города.
— Послушай, Марк. Мы не можем позволить себе иметь симпатии. Мы же Бродяги. Ну кто для нас эти гамильтонианцы? Они и сами-то не понимают, кто они такие. Минуту назад я подумал о том, какая катастрофа могла бы произойти, если бы Хрунтане завладел Прерывателем или каким-то другим подобным оружием и начали шантажировать всех, чтобы реанимировать старую империю. Но разве ты не видишь, что _с_е_г_о_д_н_я_ и возрождение гамильтонианства — ничуть не лучше. Я признаю, внешне может оказаться, что смириться с этим оказалось бы, наверное, легче, чем с новой Хрунтанской тиранией, но с исторических позиций это имело бы одинаково катастрофические последствия. Эти планеты сражаются друг с другом, защищая идеи, которые утратили свое значение полтысячелетия назад. Сегодня они обе н_е_п_р_и_е_м_л_е_м_ы_ в одинаковой степени.
Амальфи прервался, чтобы передохнуть, извлек изо рта пережеванную сигару и принялся с удивлением рассматривать ее:
— Я понял, что должен прочитать тебе нотацию, когда увидел, что эта девушка лишает тебя возможности правильно оценить события. Я всегда считал тебя лучшим морфологом из всех, с кем мне приходилось работать, а любой городской управляющий должен быть отличным морфологом. Если бы сексуальное влечение не ослепило тебя, ты наверняка заметил бы, что эти люди — просто жертвы псевдоморфоза. Это — мертвые культуры, и они приближаются к своему распаду, хотя и те и другие полагают, что это — возрождение.
— Полицейские, кажется, относятся к этому по-другому, — безразлично произнес Хэзлтон.
— А как еще они могли бы? Они не разделяют нашу точку зрения. Я же говорю с тобой не как полицейский. Я пытаюсь рассуждать как Бродяга. Ну какой смысл тебе, Бродяге, ввязываться в эту мелочную вражду из-за владений? Смотри, Марк, как бы тебе не оказаться на Земле или не лишиться жизни, — это, впрочем, почти одно и то же.
Амальфи снова замолчал. Красноречие было ему не свойственно, и чувствовалось, что он немного смущен. Он бросил на управляющего быстрый взгляд и увидел, что тот уже погрузился в обычное для него молчание. Не в первый раз Амальфи почувствовал, как на него накатывается привычное одиночество.
Хэзлтон уже не слушал его.
Когда город, наконец, направился на Утопию, сражение было в самом разгаре. Планета Хрунтан, пропитанная военным духом и подчиненная строгой воинской дисциплине, распространявшейся на самые мелкие детали повседневной жизни, не стала дожидаться, пока полиция Земли окружит ее. Корабли Хрунтана, хотя и имели примерно такую же конструкцию, как и корабли Утопии, сражались с отчаянной яростью; управляли ими опытные пилоты, которых мало заботили тонкие переживания о непреходящей ценности человеческой жизни. Вряд ли можно было сомневаться в том, за кем останется победа в этой войне. Полиция Земли не выражала по этому поводу особой радости.
Из города сражения видно не было. Планета Хрунтан находилась в этот момент под углом почти в сорок градусов к Утопии. Именно постоянное увеличение расстояния между двумя планетами послужило основной для решения Хэзлтона сделать быструю посадку. И также именно Хэзлтон распорядился выслать прокси — управляемые ракеты менее пяти метров в длину, которые незамеченными повисли на окраинах битвы и наблюдали за ней алчными телевизионными глазами.
Это был поучительный воздушный бой. Подразделения полицейских уже несколько десятилетий не принимали участия в крупных сражениях, да и вообще лишь немногим землянам приходилось сталкиваться с чем-то более серьезным, чем мелкая перебранка. Хрунтане, во многом отстававшие в технологии, имели богатый опыт и значительно преуспели в тактике. Они оттеснили противника в район минных полей и навязали ему сражение там, что напоминало свалку внутри раскаленного очага. Правда, хрунтане, установившие мины, знали в этом очаге самые горячие места. Потери их были велики — в соотношении почти пять к одному, но численность их войск была огромна. И совершенно естественно, что офицеры, не заботящиеся о собственной жизни, вряд ли ценили жизни своих подчиненных.
Прошло совсем немного времени, и даже Хэзлтону пришлось выключить экран и приказать О'Брайену отозвать прокси. Бойня носила столь жестокий характер, что наблюдать за ней было довольно тяжело. Даже самый закоренелый убийца рехнулся бы, глядя на то, как люди пытались потушить пламя, бросаясь в него.
Город направился к Утопии. Передовые наблюдатели полиции сразу же сообщили об этом, их сводки были слышны в городском коммуникационном центре. Можно было не сомневаться, что когда сражение закончится, полиция вытащит эту информацию на божий свет и должным образом отреагирует. Но сейчас, в разгар сражения, полицейские не имели времени, чтобы разобраться с городом. Оставалось только надеяться, что когда полицейские, наконец, освободятся, город будет уже далеко.
Вопрос — каким образом Утопии удавалось противостоять натиску Хрунтан в течение почти ста лет — оставался загадкой. После приземления Города на поверхность Утопии загадка эта стала еще более необъяснимой. Планета умирала от радиации. Никаких поселений на ней не было — только добела раскаленные озера на месте бывших городов. Один из континентальных материков вообще оказался безжизненным. Открытый воздух резко возмущал счетчики радиации. В дневное время радиоактивность опускалась ниже опасного уровня; ночью же, когда обычное падение температуры воздуха приводило к естественному повышению содержания радона, — это явление было характерно для всех подобных Земле планет, — дышать было опасно.
Утопия на протяжении семидесяти лет подвергалась бомбардировке атомными бомбами и забрасывалась канистрами с радиоактивной пылью. Противостояние планет наблюдалось только раз в двенадцать лет, иначе к настоящему времени даже подземная жизнь стала бы невозможной.
— Как вам удалось противостоять хрунтанцам? — спросил Амальфи. — Эти ребята умеют воевать. Если они оказывают такое сопротивление полиции, вас-то они вообще должны были бы размазать по поверхности.
Капитан Сэведж, не очень уверенно чувствующий себя на городской колокольне, щурясь от яркого солнца, попытался улыбнуться.
— Нам известны все их уловки. Уверяю вас, они — прекрасные стратеги, но в некоторых отношениях совершенно лишены воображения. И это, я думаю, вполне закономерно: инициатива у них не поощряется. — Он беспокойно пошевелился. — Вы собираетесь оставить город здесь, на открытом месте? И ночью тоже?
— Да. Сомневаюсь, что Хрунтане нападут на нас. Они слишком заняты, а кроме того, наверное знают, что полиция нас не любит, и вряд ли сочтут нас своими врагами. Что касается воздуха, то мы будем поддерживать поле, образуемое спиндиззи, на уровне двух процентов от максимума. Никто его не заметит, но этого достаточно, чтобы противодействовать проникновению воздуха планеты в город.
— Не могу сказать, что мне это понятно, — ответил Сэведж. — Однако, не сомневаюсь, что вам хорошо известны ваши возможности. Должен признаться, мэр Амальфи, что ваш город для нас полная загадка. Как он живет? Почему полиция против вас? Вы что, ссыльные?
— Нет, — попытался разъяснить Амальфи. — И нельзя сказать, что полиция именно против нас. Просто мы находимся в самом низу социальной лестницы. Мы — рабочие-мигранты, межзвездные бродяги и кочевники. Полиция обязана защищать нас точно так же, как и всех остальных граждан. Однако, мобильность делает нас в их глазах потенциальными преступниками, потому-то они и наблюдают за нами.
Суммарным комментарием реакции Сэведжа на все вышесказанное стало лишь одно печальное предложение, которое Амальфи начал понимать, как лозунг Утопии.
— Все так сильно изменилось, — произнес офицер.
— Вам следовало бы положить эти слова на музыку, — пошутил он. — И все-таки мне не понятно, каким образом вы протянули так долго. Неужели они ни разу не нападали на вас?
