Сергей Дмитренко - Через горизонт
Также внезапно, как и возникла, дурнота пропала, возвратились звуки и краски окружающего мира, и вот только в сердце остались боль и совершенно беспричинный страх от чужого прикосновения. Словно кто-то безгранично могущественный и злой приоткрыл на минутку дверцу, внимательно посмотрел на меня и тут же захлопнул, оставив у меня ощущение своего безграничного превосходства и огромной, злой мощи.
Я посмотрел на Лео и был поражен его видом: вся шерсть его от кончика хвоста и до ушей стояла дыбом, глаза налились кровью, пасть белела оскалом клыков. Это жуткое прикосновение почувствовал и он, хотя окружающие нас люди в парке по-прежнему спокойно занимались своими делами. Значит, это необычное посещение коснулось только нас с ним. И предназначено оно было для нас, а вернее для меня.
Кто-то проверял меня, внимательно приглядывался ко мне, оценивал.
В этот день мы больше не гуляли. Всю обратную дорогу домой я пытался понять, кто или что это было. Я смотрел на Лео, спрашивал у него, но что могла ответить на это мне моя собака? А ведь он наверняка знал, что это такое, ведь недаром он, как и я, почувствовал это чужое присутствие. "Эх, Лео, если бы ты мог говорить, как много интересного мог бы ты рассказать мне".
С этого дня мое хорошее настроение покинуло меня. Не знаю, что это было: магия или еще что-то, но, как в сказке о Снежной Королеве, ледяная игла тревоги, посланная из ниоткуда, поселилась в моем сердце.
И предчувствия мои начали осуществляться со скоростью, пугающей самого меня.
На следующий день в том же парке совершенно неожиданно ко мне подошли два обыкновенно одетых парня и нагло посередине белого дня попытались избить меня, причем причин для этого у них не было никаких. И если бы не помощь Лео, неожиданно выскочившего из-за кустов и пустившего в ход клыки, мне пришлось бы плохо. Боец из меня никакой, вся моя наука боя состояла из стычек в колледже, после которых самой страшной моей раной была разбитая губа. Страшно подумать, что со мной могли сотворить эти лихие ребята.
После этого события понеслись буквально вскачь. Каждый день приносил свой урожай всяких напастей, многие из них были мелкие, и оставляли после себя только чувство досадного недоумения: неожиданно часто по ночам стал звонить телефон, а когда я сонный поднимал трубку, на той стороне провода не было слышно ни звука; меня перестали слушаться вещи, в самое неподходящее время буквально выскальзывали из рук, норовя побольнее зацепить; какие-то нелепые ссоры на работе и улице и еще кое-что, что в буквальном смысле "попортило мне шкуру".
В один из пасмурных дней мы с Лео ехали на работу. Без него я теперь и шагу не делал — с одной стороны мы уже здорово привязались друг к другу, а с другой стороны — стоило мне было начать собираться куда-либо, как Лео поднимался и ложился поперек дверей, и столько в позе его было спокойной решимости, что я безоговорочно принимал такое положение вещей.
Машина моя, совершенно новая, плавно неслась по пустой автостраде и вдруг неожиданно без всяких на то причин перестала слушаться управления: отказало совершенно все — и руль, и тормоза, и даже замки дверей. Нас несло вперед на довольно приличной скорости и мы совершенно неспособны были справиться с такой угрожающей ситуацией. Нам удивительно повезло, причем везение это было двойным: с одной стороны, на трассе не было ни одной машины, а с другой стороны, дорога была совершенно прямая, и пока мы приблизились к ближайшему повороту, скорость значительно упала. Но все равно машину занесло, ударило о дорожное ограждение, выбросило в поле и там, ударившись о дерево, мы затормозили.
Мы отделались легким испугом и небольшими царапинами. Но самое интересное во всей этой ситуации было то, что на станции техобслуживания, куда нас доставила аварийная служба, механик после осмотра машины так и не нашел ни одной неисправности — машина, хоть и немного побитая, была в совершеннейшем порядке. Боюсь, что он так и не поверил моему рассказу, хотя я и рассказал ему чистую правду.
Дома я налил себе стакан джина, проглотил его, совершенно не почувствовав вкуса, и рухнул на диван, Лео с легким полу вздохом опустился рядом на ковер.
Господи, да что же это такое происходит, что за наваждение? Жизнь моя, еще недавно такая спокойная и размеренная, вдруг так резко, без всякого на то основания, изменилась. Так жалея самого себя, я незаметно погрузился в сон.
Поздней ночью опять вырвал из сна меня проклятый телефонный звонок. В ответ на гробовую тишину я ругнулся, выдернул вилку телефона из розетки и опять уснул.
И пришли ко мне сны.
ПОСВЯЩЕНИЕ
И вот я снова в городе, привычно шагаю под таким уже знакомым хмурым ненастным, чужим небом. Еще никогда я не видел здесь солнца, только тусклый сумеречный свет. Кстати, ночь я здесь тоже не встречал: или я попадаю сюда в одно и то же время, или дня и ночи на этой планете просто нет. Такая себе вот планета вечных сумерек.
Впереди чуть слышно цокают по старой выщербленной мостовой когти Лео.
Ветер развивает полы моего плаща, треплет ими, превращая в черные трепещущие крылья, приглаживает шерсть на моем четвероногом друге и от этого его длинная узкая морда еще более вытягивается. Пахнет плесенью, запустением и еще чем-то совершенно чужим и незнакомым. Нас окружают запахи седой древности.
Тишина, нигде ни души, только хмурое давящее небо, знакомые развалины, привычная уже дорога, и все тот же внимательный сопровождающий взгляд. Мы спешим куда-то, куда — я не знаю, но у Лео определенно есть какая-то цель, я это отчетливо чувствую. И мне приходится только следовать за ним.
Дорога опять выводит нас на уже знакомую огромную площадь. Давящая тишина здесь становится еще более оглушительной и неприятной, а чувство заброшенности и одиночества еще более острым. Я чувствую себя маленькой букашкой, которую кто-то огромный, требовательный и беспощадный в своем решении, рассматривает на своей ладони. И я не знаю, нравлюсь ли я ему или нет. Я понимаю, что приближается решающий, поворотный момент в моей жизни и от этого мне становится еще тоскливее и тревожней. Хочется спрятаться поглубже внутри самого себя и не выходить наружу, где меня, я в этом совершенно был уверен, ждали, мягко говоря, очень неприятные вещи.
Из ступора меня выводит прикосновение теплого языка Лео к моей руке.
Он пытается ободрить меня и опять ведет за собой. Я целиком и полностью доверяю ему, это мой верный друг навсегда.
Мы идем дальше по гигантской площади, по ее огромным растрескавшимся плитам, но не к центру, как я вначале ожидал, а вбок, туда, где между невысокими, удивительно непривычной формы домами, виден проход. Лео смело ныряет в него, и мне приходится следовать за ним. Расстояние между домами очень узкое и иногда приходится почти протискиваться. Неожиданно Лео останавливается, садится и выжидающе смотрит на меня. Я тоже останавливаюсь перед узким, вытянутым как-то нелепо вверх, домом. Старая, сделанная из неизвестного мне дерева, дверь со странно изогнутой ручкой, по бокам — на постаментах охраняющие ее спящие странные монстры. Это удивительно, такого я еще здесь не видел. Я делаю глубокий вдох и решительно толкаю ее. Она на удивление легко, без малейшего усилия открывается. Передо мной в полумраке виднеется узкая лестница, я начинаю подниматься, Лео цокотит за мной. Мы поднимаемся по лестнице вверх, пока не останавливаемся перед темной дверью. Эта дверь уже совершенно не такая, как внизу, она не принадлежит этому обветшалому миру, ее замысловатая деревянная резьба сияет новым лаком.
Я протягиваю руку, касаясь ее, и неожиданно вместо деревянной поверхности ощущаю металл. Совершенно неожиданно от моего прикосновения к двери по ней от центра к краям пробегают ослепительные голубые сполохи, и дверь, еще недавно такая массивная и монолитная, истончается и исчезает.
Чудеса, да и только.
Я делаю шаг вперед и оказываюсь в небольшой уютной комнате. В ней никого нет, но я не могу отделаться от ощущения, что буквально за минуту до моего прихода здесь кто-то был, на всем лежит его тень. Я ясно вижу следы его пребывания здесь. В углу комнаты стоит грубо вырезанный простой деревянный посох. Я касаюсь его — посох не тяжелый и не легкий, а как раз такой, какой нужен путнику в долгом странствии, он удобно лежит в руке. От долгого использования его рукоятка отполирована и тускло блестит в неярком свете. Когда-то легкий и светлый, а теперь потемневший, пропитавшийся дымом многих костров и припавший пылью сотен дорог. Старое доброе земное дерево, ты верой и правдой служило тому, кто нес тебя в своей руке по крутым горным тропам, пыльным дорогам и непролазным чащам, оберегало своего хозяина от непрошеных гостей.
Я провожу пальцами по его отполированной и кое-где жестоко поцарапанной древесине и осторожно ставлю на место — ты не мой, жди своего странника.
