Катрин Дреннан - Грезить в Городе Печалей
— Почему вы не сказали мне об этом раньше? — зло спросил Синклер.
Ратенн, казалось, задумался над очевидным ответом.
— У нас не было повода думать о том, что вы совершите временной прыжок во время этого задания.
Синклер не хотел верить этому.
— Должен быть какой-то выход. Что еще вы мне не сообщили? Как насчет этого, посол Улкеш? Может быть, то, что не знает Драал, знают ворлонцы? Вам известно, куда она попала? В какой год? В какой век?
— Это неважно, — ответил Улкеш.
— Неважно?! — Синклер внезапно вскочил из-за стола. — Ах, ты, ублюдок!
Ратенн быстро встал между ворлонцем и взбешенным Энтил'За.
— Пожалуйста! Энтил'за! Ваше горе можно понять, но не позволяйте ему затуманивать ваш разум. Я говорю вам правду.
Синклер попытался взять себя в руки.
— Уверен, что это так, Ратенн. По крайней мере, вы говорите то, что говорили вам.
— Тогда, Энтил'За, позвольте снова выразить вам свои соболезнования. Анла'шок Сакай была любима и уважаема всеми, и мы скорбим вместе с вами. Но работа, которую мы выполняем…
— Она важна для вас, да? — Синклер глубоко вздохнул. — Не волнуйтесь. Работа с рейнджерами будет продолжаться. Но здесь будет несколько изменений. С этого дня я буду иметь дело только с вами, Ратенн. Я не хочу даже видеть посла Ворлона, разве что в случае крайней необходимости.
Ратенн в нерешительности посмотрел на Улкеша, а потом склонил голову в знак согласия. Синклер повернулся и ушел.
Он брел, не зная, куда направляется. Он не мог вынести возвращения в дом, в котором так недолго прожил вместе с Кэтрин. Все там сейчас напоминало об его утрате.
Но сказали ли ему всю правду? Ворлонец был прав? Не было шанса, не было вовсе никакой надежды? Неужели Кэтрин вправду навсегда исчезла? Он шел, не разбирая дороги, снова и снова задавая себе эти вопросы. Он не беспокоился за себя, но Ратенн был прав: даже если ему удастся как-нибудь убедить ворлонцев и Драала открыть доступ в разлом, он не сможет потребовать от других рискнуть своей жизнью без малейших шансов на успех. И не было возможности выяснить, хотя бы в каком тысячелетии она сейчас находится. Он не мог даже представить себе это.
«Боже, за что? — снова и снова спрашивал он. — За что?»
Он увидел перед собой Часовню. Не зная, куда еще ему идти, он шагнул внутрь. В храме сидел, медитируя, Маркус, но, увидев Синклера, быстро вскочил на ноги.
— Простите, Энтил'За. Я сейчас уйду.
— Нет, Маркус. Останься там, где был. Я не хотел тебе мешать.
Между ними повисло молчание.
— Я никогда не имел возможности по-настоящему сказать вам о том, как я сожалею о случившемся, — сказал Маркус. — Анла'шок Сакай была лучшей среди нас. Среди всех нас, всех рейнджеров. Нам всем ее не хватает.
Неожиданно на глаза Синклеру навернулись слезы.
«Здесь не место для слез,» — подумал он почти гневно. Он — Энтил'За. Под его началом не было рейнджера, который не пережил бы утраты. Он был символом, как сказал Ратенн.
Чтобы сдержать слезы, он поднял взгляд на статую Валена, на темшви, что гнездились под крышей храма, на послеполуденные лучи солнца, струившиеся сверху. Что он здесь делает? Он осознал, что думает о том дне, когда в последний раз был здесь, когда он вручил брошь рейнджера Кэтрин, увидел радость на ее лице…
— Радость, уважение и сострадание, — произнес он чуть слышно.
— Простите, Энтил'За?
Эмоции было легче сдерживать, когда поднимаешь взгляд вверх. Он сосредоточился на спокойном лице статуи, и понял, что ему хочется поговорить.
— Радость, уважение и сострадание. Вален утверждал, что это главное для рейнджеров. Много написано о сострадании Валена и о его уважении к другим. Но нигде не написано о том, что его радовало, что его веселило. Об этом почти ничего не говорится. Может быть он не был счастлив в жизни. Может быть, именно поэтому Вален настаивал на необходимости смеха, ибо знал, что это преходяще. Как тяжело найти счастье и удержать его, если найдешь. Наслаждайся краткими мгновениями радости, пока можешь, потому что все это преходяще.
— Может быть, Вален, — спокойно сказал Маркус, — пытался также сказать, чтобы мы помнили о том, что хотя боль никогда не исчезнет, всегда есть шанс найти радость и веселье снова, где-нибудь на пути. И ухватиться за него.
Синклер с легким удивлением оглянулся на Маркуса. Этот человек тоже пережил большое горе.
— Может быть и так, Маркус. Но иногда в это так трудно поверить.
Маркус понимающе кивнул.
Надо было возвращаться домой. Синклер попрощался с Маркусом и направился через весь лагерь обратно. Все выглядело для него сейчас по-другому, стало как-то холоднее и суровее. Но дома было хуже всего. Даже снаружи он выглядел невыносимо пустым и холодным. Синклер вошел, с трудом различая что-либо, под влиянием воспоминаний, нахлынувших на него, как только он захлопнул за собой дверь. Когда все катилось кувырком, Кэтрин была единственным человеком, кто мог помочь ему собраться. А теперь он должен сделать это без нее. Он знал, что она хотела бы, чтобы он поступил именно так, но это было слабым утешением.
Синклер прошел в спальню и сел на ее стороне кровати, взял их фотографию, которую она всегда носила с собой с тех пор, как они сфотографировались незадолго до войны. Фотография была в рамке, которую он подарил: из черного лакированного дерева, отделанного золотыми звездами, купленная во время поездки к ее тете в Гонконг…
Он почувствовал стеснение в груди, когда представил, что ему придется позвонить старой женщине и сообщить о том, что случилось с Кэтрин, и внезапно ее отсутствие стало реальностью. Слезы потекли по его лицу. На сей раз он позволил им течь, не пытаясь сдерживаться, но это не облегчило его боль.
Лишь через несколько минут он осознал, что не один здесь.
Обернувшись, он замер, пораженный, увидев Коша. Синклер встал, все еще сжимая в руке фотографию. Он немедленно узнал посла Ворлона на Вавилоне 5, не только по другому скафандру, но и по другому ощущению, исходившему от этого ворлонца.
— Что вы здесь делаете?
Ворлонец скользнул вперед и, казалось, некоторое время изучал Синклера.
— Принести соболезнования.
Это было последнее, чего ожидал Синклер, особенно после ссоры с Улкешем.
— Спасибо.
— Это не было предусмотрено. Но ты должен продолжать.
Это было уже слишком. Они никогда не оставят его в покое, наедине с собой, не перестанут давить, вмешиваться, манипулировать. Они даже не позволяют ему горевать!
И что за чертовщину нес Кош? Синклер достаточно хорошо знал ворлонцев, чтобы решить, что он понял о чем сказал Кош. Что, например, не было предусмотрено? Кто этого не предусмотрел? И что именно он должен продолжать? Долгое общение с ворлонцами научило его автоматически задумываться над этими вопросами после каждого их высказывания, перебирать все возможные варианты ответов, избегая легких выводов.
Если попросить ворлонца объяснить смысл его слов, то это могло привести к еще большей путанице. Но Синклер снова разозлился.
— Зачем? Почему я должен продолжать? Почему я так важен для ворлонцев, Кош? И не гоните чушь про переселение душ минбарцев и исполнение пророчества! Не играйте со мной в те же игры, что и с минбарцами. Почему именно я?
— Ты должен сыграть свою роль.
— И я — единственный, кто может ее сыграть? В это с трудом верится. Я всегда считал, что мы, простые смертные — люди и минбарцы, — просто разменные монеты для вас, ворлонцев.
— Только ты можешь сыграть роль так, как нужно. Только ты можешь увидеть разницу.
— Могу ли я попросить вас выражаться поточнее?
Кош не ответил.
— Я так не считаю, — наконец, ответил Синклер. — Если даже частица из того, что вы, ворлонцы, говорите — правда, но я не уверен, что это часть из всей правды, — он запнулся, надеясь увидеть хоть какую-нибудь реакцию на свои слова, но ничуть не удивился, когда ничего не последовало, — но я буду «продолжать», раз вы настаиваете. Я буду работать с рейнджерами. Потому что это означает спасение жизней, а это важно для меня. Что же до того, что важно для вас и остальных ворлонцев, то я на самом деле не знаю. Но иногда я чувствую, что то, что важно для вас, посол Кош, не то же самое, что важно для посла Улкеша.
И снова Кош промолчал. Но и не повернулся и не ушел.
Он стоял здесь, как будто ожидая, что еще скажет Синклер.
Он посмотрел на фото, которое все еще держал в руке, и ощутил внезапную надежду. Он никогда не получал прямого ответа от Улкеша. Но вдруг с Кошем все будет иначе?
«Или я просто хватаюсь за соломинку? — подумал он. — За любую надежду, даже самую невероятную?»
Он ничего не потеряет, если задаст этот вопрос. Но может выиграть все.
— Кош, вам известно, куда разлом отправил Кэтрин, и выжила ли она во время прыжка?
