Кристиан Бэд - Дурак космического масштаба
— Драться пришёл? — спросил мастер Истекающего Света с напускной ласковостью.
— Невежда. А сам даже имени моего не выучил, — он хрипловато хмыкнул. — Ещё молоко у матери твоей на сосках не обсохло.
Бретёр скрипуче засмеялся. Давно хотел.
— Это оскорбление, наконец? — спросил я устало.
Я был действительно вымотан. Впрочем, первая усталость скоро пройдёт, я знал.
— Чтобы оскорблять, нужно беседовать с равным, — ухмыльнулся старец.
Говорил он на стандарте, тщательно подбирая слова, чтобы я его понял. Будь я экзотианцем, я бы принял такую речь как самое высокое уважение. И мне стало бы совершенно наплевать на смысл сказанного.
Но я оказанной мне чести даже не осознал. Только потом, вспоминая эту сцену, я понял, каким нелепым было само "говорение" мастера на стандарте. Но иначе я просто ничего бы не понял, остался "с другой стороны неба", как выражаются здесь.
— Ну, не дорос до простого капитана, так молчи, — предложил я, пробуя, как мастер отреагирует на дерзость. То ли я прикусил губу, то ли просто показалось, что во рту появился солоноватый привкус?
— Нет, видали гежта? — спросил, оборачиваясь к двум другим старикам, грантс с палочкой. Гежт — котенок или щенок этой самой собако-кошки местной. Долго они собираются ещё резину тянуть?
— А куда ты торопишься? — спросил мастер. — За своих боишься? Так времени здесь нет. В когда вошёл, в тогда и выйдешь…
Голос прозвучал глухо, и стены начали опускаться на меня. Иллюзия? Я мотнул головой и вырвался из сжимающейся клетки почти мгновенно, но слишком резко наверное. Стены пустились в пляс, и я упал на колени, руками поймав для верности скачущий пол. Звуки обострились. Я слышал, как, шурша, сыплется с потолка песок, как жует жвачку и шумно вдыхает бретёр…
— Вот так-то лучше, — сказал маленький мастер, который возвышался теперь надо мной. — А то гонору, понимаешь, как дурного росту…
Я захотел встать и не смог. Земля убегала.
— Устроил тут нам комедию! — неожиданно возвысил голос мастер. — Покривляться перед нами решил? Паяца изобразить? Бойцов по разным кораблям насобирал? Ну, больным-то мы поможем, да, Н"ьиго?
Наверное, психотехник кивнул. Я не видел.
— Но обманывать-то зачем? Пришёл бы к старейшинам? Глядишь — не такие мы и тупые, а? Или тупые? Поверили бы пацану, мастера?
Теперь он обращался к своим. И это было хорошо, потому что я так и не смог оторвать глаза от пляшущего пола, иначе совсем упал бы. Голова у меня кружилась, но я как-то держался. Я ж космолётчик всё-таки. Хотя куда там центрифуге… Даже слова мастера я слышал уже, как сквозь вату.
— Поверили бы, что прав мальчишка? Что ему надо тут поставить войска, во имя тени и равновесия?
Мастеру не отвечали, но, похоже, он в этом и не нуждался.
С огромным трудом, чуть-чуть повернув голову, я понял, что народу в зале стало гораздо больше. Правда, видел я только ноги, глаза мне, похоже, просто не давали поднять. Но сознания я упорно не терял и старался использовать голос мастера, как ориентир в пространстве. Цеплялся за него, как за якорь.
— Совсем слабый стал мир, — говорил он. — Старшим — дерзят. Войну ведут обманом. Старею я. Расслабился в последнюю сотню лет, вас распустил… Что за война-то идёт опять, Абио?
— С Империей, великий Мастер, — почти прошептал бретёр.
Или это был кто-то другой?
— Подросли, значит, окраины? И этот вот — имперский? — он ткнул мне в плечо посохом. — То-то нахальный такой… Ты голову-то подыми!
Земля успокоилась, вдруг. Я, всё ещё борясь с головокружением, поднял глаза.
Стены комнаты качнулись и провалились в тень. Я не видел даже бретёра, сопевшего где-то совсем рядом. Только мастера. Только его чёрные, колючие глаза.
— Ами? Ами аванатэ Мо? — спросил он на горном диалекте, которого я не понимал совсем.
Так, как говорили в столице, понимал немного, а тут — совсем нет. Он поднял посох и ударил меня наотмашь. Но боли я не почувствовал.
— Ами?
— Я не понимаю, — сказал я, пытаясь оттолкнуться от пола и встать.
Каменный пол словно держал меня.
— Ами? — мастер чего-то требовал.
Я, наконец, выпрямился. Огляделся. Мы и в самом деле были одни. Только психотехник стоял, прислонившись к стене за спиной мастера.
— Сделай с ним всё, как надо, Н"ьиго, — сказал мастер. — Хотя… А ну — на колени, как сидел. Посох полетел мне в лицо, я уклонился, мир крутанулся и… Я опять поймал пол руками.
— Вот так будет вернее! Да и тебе пойдёт только на пользу!
Посох с десяток раз отметил рубцами мои спину и плечи. Я кусал губы и ощущал, как по спине течёт кровь. Давно мне не было так гадко. Стены опять начали наплывать. Меня затошнило и вывернуло куда-то внутрь так сильно, что, когда пол остановился вдруг, я не смог разогнуть впившиеся в камень пальцы. Словно бы со стороны я видел самого себя, почти лежащего на полу, Н"ьиго, опустившегося рядом на колени. Я видел, как он достал старинный кинжал с лезвием из обсидиана… Во мне даже ничего не дёрнулось — зарежут уже, так зарежут. Больно было до невозможности, но только эта боль и подтверждала, что я ещё живой. Однако психотехник закатал рукав и надрезал руку себе. Потом набрал пригоршню крови и выплеснул мне в лицо.
— Хорошо, — сказал мастер. — Теперь — похоже. Иди к своим! Ну! Выход — там!
Я с трудом поднялся, и Н"ьиго толкнул меня к выходу. В зале опять стремительно темнело, и последние метры я прошел, уже совсем ничего не видя. Сверху сыпался песок.
— Быстрее! Тень ушла уже… Да шевелись ты!
Психотехник вытолкнул меня в проход. Я не помню, как вышел из холма. Мне рассказали потом, что я прошел метров сорок и упал только на территории нашего лагеря.
История двадцать первая. «Живой»
— Я же говорю — живой. Пошёл я. Просили его мастеру Эниму показать. Передай лорду Джастину.
— Ты, в лагерь, Н"ьиго? Скажи там… Что всё обошлось.
— Скажу.
Голоса плавали, как рыба в реке. Да и не понимал я половину — говорили по-грантски. Я лежал ничком в палатке на походной кровати. Вставать не хотелось. Спина болела так, словно меня били, по меньшей мере, неделю. Плюс — сверху еще жгло и щипало. Приподнялся на локтях. Дарам сразу наклонился ко мне. Хорошо, хоть он здесь.
— Что со мной?
— Ты же хотел чего-нибудь этакое натворить? Ну вот и натворил. Радуйся. Теперь на Гране тебя не тронут. Тебя касался сам великий мастер. Чего тебе ещё надо? — полусердито сказал он, но глаза его смеялись. — Что ты ему наговорил?
— Я не помню. Что-то на тему, что он сам ещё не дорос со мной …
Мне было тяжело даже разговаривать. Болело словно бы слоями, как в пироге. Ну и сверху тоже…
— Отсроченные удары это называется, — сказал Дарам. — Ему надо было, чтобы ты дошёл до лагеря, а там — трава не расти. Хорошо, что кожа лопнула. Значит — "любя" бил, не всерьёз. Такие, как он, если бьют, то ничего, а вот по плечу похлопав, могут и убить. А ты — мог бы и помолчать хоть раз. Правильно Адам говорил, что за тобой глаз да глаз нужен… Я медика вызвал. А пока надо вколоть тебе что-нибудь…
— Не надо меня… колоть… — губы-то почему такие сухие, Хэд бы их побрал? — Я сейчас встану. Ребята должны видеть, что со мной всё в порядке.
Дарам, особо меня не слушая, достал устройство для внутривенного введения и стал рыться в аптечке.
— Встать лучше помоги!
Я был зол сам на себя за эту предательскую слабость накатившую так не вовремя. Грантсы же терпят и не такую боль, я же читал! Дарам помог. В результате я таки встал, но меня почему-то качало.
— Голова не кружится? — спросил Дарам, переключаясь на второй аптечный ящик.
— Нет. Голова — нет. Только плечо болит.
(Про спину и говорить нечего, и так понятно). Я через силу улыбнулся.
— И мне плечо твоё не нравится. Спину тебе Н"ьиго чем-то местным обработал. Щиплет, сказал, зато следов не останется…
Это у них называется — щиплет? Спина, как огнём горела.
— Нужно посмотреть, сначала, что там… — я стоял, покачиваясь, и палатка покачивалась вместе со мной, потому что я держался за опору её пластикового каркаса.
Смешное, наверное, зрелище. Сам, чуть не выше палатки… Дарам косился на меня, и на лице его читалось неодобрение.
— "Там" всё как раз нормально. Местные разошлись. Лагерь мы почти разбили. Я же сказал: с местными у нас проблем больше не будет. Один из Великих мастеров говорил с тобой. И даже удосужился коснуться тебя посохом. Все видели. Так что, давай разбираться "здесь".
Я облизал пересохшие губы. Помогло мало.
— Сколько меня не было?
— Минут семь-десять, если по нашему времени.
— А ты тогда, как тут оказался?
— Так ты ж ещё часа полтора без сознания был. Я только сейчас Н"ьиго сменил.
— Это психотехник? А где он?
