Джулиан Мэй - Алмазная маска
Страшная, без единой мысли усталость придавила сидящего в кабине человека.
На мгновение – Ди завороженно следила за ним – в глубине нейронных цепей пробежал слабый электрический импульс, оформился в едва видимый образ – огромный пласт воздушной травы, засасываемой в недра флитера, – и тут же оборвался, придавленный вспышкой боли. Еще глубже, в самом подполье, Ди вдруг уловила такую бездонную печаль и обиду, яростную, все заполнившую, что в ужасе мысленно отпрянула назад.
Бедный папочка! Сколько же ему пришлось потрудиться – день и ночь без отдыха!.. Теперь все позади, страда подошла к концу, уже ночью поднимется ветер и разгонит плодоносные поля. Но это будет потом, а сейчас важно, что чудо все-таки свершилось – ферма спасена! Урожай оказался таким, что вполне можно рассчитаться с долгами и даже отложить кое-что про запас. Наконец он дома, обошлось без поломок, травм, трагедий – вся уборочная прошла как по маслу. Это многое значило… Ему было за что уважать себя, если бы не эта сокрушающая сознание боль. Лишь бы добраться до постели, рухнуть, забыться…
Его мысли поразили дочь. Если год выдался удачный, если впереди забрезжил лучик надежды, тогда почему страдание, это ледяное отчаяние? Почему он так несчастен? Может, потому что она приехала? Доротея была уверена, что где-то в тумане бессознательного хранится ответ и на этот вопрос, но она больше не смеет следить за мыслями отца.
Торопливо она начала взбираться по пластмассовым скобам, постучала в прозрачный фонарь.
– Папочка, – позвала она. – Это я, Доротея.
Наступила тишина, потом фонарь медленно пополз назад. Зеленоватый свет погас. Ди быстро спустилась на асфальт, и тут же фигура в шлеме и летном костюме выпрямилась, человек перекинул ногу через борт и начал спускаться на землю.
– Папочка? – прошептала Ди.
Человек не торопясь повернулся к ней, начал стаскивать перчатки. Его облегающий, серебристый – под цвет фюзеляжа – комбинезон местами имел выпуклости, напоминающие панцирь насекомого. Он поднял защитное стекло, нижняя часть его лица была прикрыта кислородной маской. Глаза у него были карие, как и у дочери. Когда он наконец снял перчатки, то занялся поясом на талии, затем щелкнул застежкой шлема – где-то справа, у горла. Стянул шлем и подвесил его к оставленному на одной из скоб кислородному баллону. Волосы у него были влажные и растрепанные, тонкий рубец сек поверху щеки и переносицу – здесь кислородная маска вдавилась в кожу. На подбородке густая щетина, губы сухие, обветрившиеся…
Неужели этот уставший до предела человек и есть ее отец? Это он даровал ей жизнь? Это он был изображен на фотографии? Он спас ее от ментального насилия, которому хотели подвергнуть ее в полицейском участке на Земле?
Мужчина хмуро глядел на маленькую девочку. Доротея заплакала.
Папочка? Ты…
О нет, ей нельзя пользоваться телепатической речью, тем более читать его мысли. Она должна быть очень осторожна – никаких намеков на ее проснувшиеся способности; ей следует стать примерной дочерью, тогда папочка, может быть, полюбит ее. Она будет работать по хозяйству, будет послушной и никогда-никогда не пожалуется… Она сморгнула еще одну набежавшую слезинку и, всматриваясь в его лицо, попыталась улыбнуться.
Он так сильно страдал… Это из-за мамы?..
Желание облегчить боль, помочь отцу – ведь она обладает целительной силой – было нестерпимым. Она должна помочь любой ценой – узнает он о ее способностях или нет. Ей незачем себя жалеть. Она обязана рискнуть!..
Доротея взглянула отцу прямо в глаза – ее вел инстинкт, необъяснимый дар – в самую глубину его сознания. Туда, где бродят, сплетаясь и отталкиваясь, обрывки эмоций, намеки чувств – может, там таится источник боли? Она должна нащупать его…
Точно. Вот он, неуклюжий, зловещий, нерассасывающийся сгусток боли, страдания – что-то подобное душевной опухоли, которая терзала его, мучила, и причина заключалась не в ферме. С одной стороны, его душу губили воспоминания о маме, еще раз потерянной, и теперь навсегда. С другой – укоренившаяся с детских лет обида. Почему он оказался единственным нормальным ребенком в семье? Трое его братьев и сестер родились оперантами, только его миновал перст Божий. В результате два самых дорогих на свете человека – его мать и жена – оставили его. Бросили!.. Надежда еще жила в его сознании, почти угасшая, ничем не подпитанная – едва светилась, задавленная глыбой жутких, не имеющих ответов вопросов.
Как ему помочь?.. Как?
Ящик с целительной силой, который был открыт ею на пароме, мог помочь только ей – эта способность не могла воздействовать на другого человека, на их сознания и тела. Надо порыться еще, поискать, вообразить другой спрятанный клад. Большой-большой, не умещающийся в самом объемистом сундуке… Чтобы выпущенного оттуда облака хватило на всех людей, и прежде всего для родного отца, по-прежнему молча возвышавшегося над ней. Она знает – облачко должно быть малинового цвета…
Ян Макдональд все так же недвижимо – время словно остановилось – смотрел на девочку. Понимает ли он, кто перед ним?
Папа, это я, Доротея. Твоя дочь. Пожалуйста, очнись, пусть тебе полегчает.
Расписной сундучок явился ей неожиданно. Возник в сознании – и все! Рядом ангел, торопливо принявшийся объяснять, что следует делать.
Когда поток видимого только Ди, окрашенного в малиновый цвет, ментального газа окутал голову Яна Макдональда, тот от изумления приоткрыл рот. Его даже качнуло, он неожиданно напрягся, потом обмяк, плечи у него опустились – чтобы не упасть, он должен был схватиться за скобу лестницы. Нечленораздельный горловой звук вырвался у Яна. Он вытер лоб тыльной стороной ладони. С немым удивлением посмотрел на стоявшую рядом маленькую девочку. Глаза его ожили…
Ди тут же спряталась за голубую защитную стену, опустила голову и закрыла глаза, желая скрыть внезапно охватившую ее радость…
Получилось, получилось!..
Она добилась, чего хотела. Конечно, папа далеко не исцелен, но она сумела помочь ему.
Ей открылась новая сторона дара, Доротея догадалась, что теперь уже ей никогда не удастся загнать эту малиновую взвесь в предназначенное для нее хранилище. Теперь и эту силу надо скрывать от Гран Маши. Ну и пусть! Зато папа больше не будет так мучиться. Многоногое чудовище в его мозгу заметно уменьшилось, утончилось, замерло… Начало расползаться… Теперь так будет всегда – стоит ему только выползти, Доротея будет тут как тут.
Ну и пусть, если ты не сможешь полюбить меня, папочка. Я все понимаю. Можно я останусь здесь с тобой?
Ян ничего не понял, что ему было передано на внутреннем коде. Ну и пусть!..
Отец взял ее под мышки. Она вознеслась высоко-высоко в сумеречное, ласковое, присмиревшее небо. Папины глаза ожили, потеплели… Ди неожиданно сморщилась – уж слишком густо здесь пахло мускусом. Отец посадил ее на руку, ладонью погладил по волосам. Ди боялась открыть глаза, боялась вздохнуть. Сухие, шершавые губы коснулись ее лба.
Теперь можно. Она взглянула на отца, попыталась улыбнуться, но ничего не получилось. Слезы хлынули потоком. Она обняла отца за шею…
Издали долетели голоса дедушки и Кена. Неожиданно наступила тишина – это прекратили чавкать насосы, качавшие небесные растения из брюха флитера. Опять голоса дедушки и Кена… Слезы вдруг высохли, она улыбнулась.
Отец улыбнулся.
– Маленькая ты моя, – сказал Ян Макдональд и совсем расплылся в улыбке.
Он зашагал к дому с дочкой на руках.
10
Из мемуаров Рогатьена Ремиларда
Как и большинство обычных граждан, сразу после получения Землей полноправного статуса в Галактическом Содружестве, что случилось в середине двадцать первого века, – меня особенно интересовала цивилизация лилмиков, создавшая удивительный искусственный мир Консилиум Орб. Именно оттуда во времена Попечительства исходили решения, определявшие судьбу человечества. Там рождались законы, принимались резолюции, но как это делалось – сам механизм власти, – было известно очень немногим. Земных магнатов мы в Консилиум не избирали – мнения нормальных людей по этому вопросу никто не спрашивал; поговаривали, что они там, по сравнению с экзотиками-оперантами, в унизительном меньшинстве. Сначала членами Консилиума, то есть магнатами, можно было стать только по указанию лилмиков.
С другой стороны, никто вроде бы ни от кого ничего не скрывал. В библиотеках хранились специальные дискеты, популярно объясняющие, как работает центральное галактическое правительство. Их можно было купить в любом магазине. Все знали, что магнаты – это сливки человечества, прошедшие долгий отбор под наблюдением Генеральных Инспекторов, которые состояли исключительно из лилмиков. Существа древней расы представлялись этакими полубогами, образцами мудрости и добродетели.
