Кэролайн Черри - Сайтин-1. Измена
Джастину стало страшно. Если Грант умрет, ничего более страшного случиться уже не может.
«Кошмар, что только лезет в голову?! — ужаснулся юноша. — Когда я успел научиться так думать? Откуда во мне такая расчетливость? Может, это тоже остатки обучающей ленты Ари? Что же она сделала со мной?»
Джастину показалось, будто он разрывается на части — истерика поднималась в нем девятым валом; но Гранту все это было уже ни к чему. Рука Джастина тряслась, когда он взял вялую руку больного. И даже тогда он вспомнил квартиру Ари, вспомнил роковую комнату. Юноша принялся бормотать что-то непонятное, лишь бы отвлечься, лишь бы только не пускать в сознание недавнюю мысль — будто она была чужая. Уоррик-младший уже понял, что не сможет просто касаться людей, не сознавая при этом эротической подоплеки действия. Он не мог просто так коснуться друга, обнять отца. Днем и ночью он вспоминал предательское наваждение, понимая, что стало опасно любить кого бы то ни было, ибо на ум шло только постыдно-гадостное — мысли, способные привести окружающих в неподдельный ужас.
И потом, Ари оказалась права: стоит полюбить кого-нибудь, как Они доберутся до тебя — доберутся, как добрались до Джордана. Грант был всего лишь средством добраться до него, Джастина. Разумеется. Потому-то ему и позволили забрать Гранта.
Сейчас Джастин как бы не принадлежал себе. Наступит день, когда Грант положит его на лопатки перед врагами. Может, и вовсе погубит. Или сделает нечто худшее — поступит с ним так, как он сам поступил с отцом.
Но пока он, опять же, не один. До рокового мига, который наступит через несколько лет, он спокойно может жить бок о бок с Грантом. Лишь через несколько лет Грант догадается, что в его брате завелась червоточинка. А может, после того, как Грант все узнает, станет лучше. Грант, как и любой ази, в состоянии простить что угодно.
— Грант, это я. Пришел к тебе. Я рядом.
Возможно, Грант все еще переживал ту ночь. Возможно, при пробуждении он вернулся к тому переживанию.
Между тем веки больного опять задрожали.
— Грант, ну же, довольно! Ты одурачил их. Пожми мне руку — теперь можешь не осторожничать.
Пальцы чуточку согнулись. Но едва заметно. И дыхание участилось. Джастин слегка встряхнул брата, вытянул руку и осторожно похлопал его по щеке пальцем.
— Эй, ты что-нибудь чувствуешь? Ну же, я начинаю терять терпение! Это я. Черт, нам нужно поговорить! Да открой ты глаза…
Наконец губы больного дрогнули. И снова обмякли. Дыхание стало более тяжелым. Грант несколько раз пытался открыть глаза.
— Слушаешь?
Больной кивнул.
— Отлично, — пробормотал Джастин, дрожа и пытаясь унять дрожь. — У нас проблема. Но я добился разрешения забрать тебя отсюда. Если только ты придешь в себя…
— Уже утро?
Бросив короткое «да», Уоррик-младший перевел дух, а затем вдруг подумал, что намеренно вводить в заблуждение — вещь опасная. И что Грант осторожничал. При малейшей лжи брат может уйти в себя.
— Нет, уже нет, — вскользь сообщил Джастин. — Был всполох — плохой. Позже объясню. Можешь шевельнуть рукой?
Грант слабо дернул рукой. А потом даже ухитрился приподнять ее. И пояснил:
— Я слаб, очень слаб.
— Ничего. Мы сейчас перенесем тебя в автобус. Если докажешь, что способен сидеть, уже сегодня сможешь спать в собственной кровати.
Грудь больного вздымалась и опускалась неровными толчками. Рука вяло поднялась, проплыла по воздуху, но на полпути опала плетью. Глотнув воздуха, Грант дернулся всем телом, приподнимая плечи, из-за чего подушка попыталась выскользнуть из-под них, но упасть не успела — голова больного с размаху обрушилась на нее.
«Довольно», — решил Джастин.
Еда казалась странной на вкус. Слишком острой. Зубы словно бы вязли в ней. Грант осилил только половину миски, содержимое которой Джастин заталкивал ему в рот ложечкой. Наконец больной слабо шевельнул рукой: «Хватит».
Отставив миску, Джастин обеспокоенно взглянул на брата.
— Для меня это совсем уж перебор, — отозвался Грант. Речь давалась ему тоже с трудом, однако брат выглядел слишком взволнованным и необходимо было успокоить его. Вытянув руку, Грант закрыл ею ладонь брата — жест дался ему легче слов. Но Джастин по-прежнему смотрел на него с ужасом. Больше всего ази сейчас хотелось изгнать страх из души Джастина.
Ночью тот выложил ему все. Новости стремительным потоком вылились на все еще слабого Гранта, поскольку, как признался Джастин, «именно здесь он ударил меня особенно чувствительно, и мне кажется, что тебе лучше перенести боль в состоянии отупения — она будет не столь сильной».
Грант всплакнул. Плакал и Джастин. А позже Джастин настолько устал и так не хотел покидать больного, что лег на одной кровати с братом — не застелив ее и не потрудившись раздеться, зато сразу уснул мертвым сном.
Грант, прилагая нечеловеческие усилия, пытался хотя бы накрыть брата простыней, но слабость снова дала о себе знать, и потому он, откатившись на край кровати, еле-еле сумел набросить на брата край простыни и вернулся в исходное положение.
Так он и лежал, дрожа от холода, пока проснувшийся посреди ночи Джастин не накинул на него одеяло. После чего обнял Гранта и долго плакал, уткнувшись ему в плечо.
— Ты мне очень нужен, — заявил Джастин.
Грант не знал, почему брат внезапно начал так нуждаться в нем — возможно потому, что он был ази, или потому, что он тоже принадлежал к роду человеческому, — но больной был твердо уверен, что в жизни не слышал ничего более важного. Он тоже плакал. И не понимал причины слез — разве что Джастин стал теперь смыслом его существования.
— Ты тоже мне необходим, — отозвался Грант. — Я люблю тебя.
Это происходило в темноте, до наступления рассвета. Ночью люди способны говорить то, что при свете дня стараются держать в себе.
Джастин снова заснул у него под боком. Грант проснулся первым и долго лежал, радуясь, что брат наконец рядом. А потом проснулся и Джастин. Поднявшись, он первым делом извинился за то, что заснул в чужой постели.
Будто Грант на протяжении всей ночи не хотел, чтобы брат был как можно ближе. Будто Джастин не стал для него теперь самым главным на свете, не навевал приятное ощущение безопасности. И не был человеком, ради которого Грант был действительно готов на все.
Он любил Джастина до безумия — никакая женщина, ничто в мире не могло быть для него так дорого.
13
— Генотип Ари дал положительную реакцию, — сообщил Жиро Наю громко прозвучавший в лаборатории голос, и Най вздохнул с облегчением.
— Прекрасно, — бросил он. — Поистине прекрасно. А что два других?
— Оба положительны. От каждого из троих взяли образец. Образцы уже отгружены.
— Замечательно.
Шварц отключился. Вздохнув, Жиро откинулся на спинку кресла.
В проекте «Рубин» задействовали девять эмбриофонов. Тройная отбраковка в каждом случае, на что громогласно жаловалась Штрассен. Ресион вообще очень редко занимался исправлением ошибок над КВ; если генотип не приживался или оказывался дефектным, программа повтора просто повторяла все несколько недель спустя, а получателю оставалось набраться терпения и ждать результата — если, конечно, он не был готов сделать доплату к и без того астрономической сумме за мгновенное возобновление работы. Если речь шла о воспроизводстве оговоренных в контракте генотипов ази либо о чьем-нибудь проекте, то, как правило, для каждой пары генотипов резервировался один запасной, причем спустя шесть недель запасной генотип ликвидировался.
Теперь девять эмбриофонов должны были работать три недели, шесть — соответственно шесть недель, и только после этого планировалось, сделав итоговый выбор, ликвидировать ненужные экземпляры.
В Ресионе никогда не рисковали.
«Пособие по производству», аудиозапись.
Обучающая лента по генетике № 1.
«Ресионские общеобразовательные публикации», 8970-8768-1.
Одобрено для 80+
Любой, кто хоть единожды пользовался образовательной обучающей лентой и приложенными к ней лекарственными препаратами, знаком с сенсорным датчиком, укрепляемым на теле. Применяемые в быту аппараты простейших конструкций используют однопутный сердечный сенсор — датчик для измерения частоты пульса. Любая обучающая лента — развлекательная или информационная, — применяемая на фоне предписанных препаратов, в состоянии стать катализатором серьезного эмоционального стресса в момент чувственного переживания или задействования ресурсов человеческой памяти. К примеру, при ознакомлении с классической оперой «Отелло» индивид, становясь свидетелем определенных событий и сравнивая их с собственной жизненной практикой, оказывается в состоянии сопереживать кому-нибудь из персонажей с такой естественностью, какой не в состоянии добиться ни одна из выпускаемых в обычном порядке обучающих лент.
