Сергей Васильев - Центральная реперная
— Вы летаете? — неожиданно вырвалось у Памелы.
— Летаем ли мы?.. — старейшина поднял голову к вершине шатра. — Об этом надо спрашивать молодых. Тех, кто свободен. Они решают. Кому жить, кому работать, кому летать.
— Разве решения принимает не самый мудрый? — удивилась Памела. — Чем старше, тем мудрее. Я ошибаюсь?
— Все должны приносить пользу. Старый живет прошлым. Он помнит, что было давно, но не видит будущего. У молодых нет прошлого. Они не связаны предрассудками. Они видят цель. В этом свобода. Видеть цель и достигать ее. Потом молодость проходит. Надо заниматься потомством, растить его, кормить, иногда воспитывать. Это занимает всё время. Даже видя цель, ты не сможешь ее достигнуть. Ты становишься слабым. И когда твои дети становятся свободными, ты уже не нужен. Тогда ты умираешь.
— Сам? — спросил Вадим.
— Тебе помогут, — кивнул сельван.
— А как же твои дети?.. — протянула Пэм и тут же осеклась, боясь, что вопрос подведет черту разговору.
— Ты права, женщина. У меня нет детей. Поэтому я до сих пор и жив. Я мог бы быть свободным. Но у меня нет цели. Все они остались в прошлом.
— Но ты можешь рассказывать другим о том, что было раньше. Передавать опыт, в конце концов!
Сельван сложил крылья на груди и мрачно уставился на людей.
— Вы — чужие. Вы — не понимаете. Кто бы еще стал с вами говорить? Потом я расскажу молодым то, что узнал от вас. Решения они будут принимать сами. По праву свободного.
— Мы живем по-другому… — Пэм неловко пожала плечами. — Другие отношения в обществе. И я не считаю себя несвободной.
— Скажи, женщина. Много у тебя детей?
— У меня нет детей, — несколько удивленно ответила Памела.
— Почему их нет у тебя? — продолжил новую тему сельван. — Или твой мужчина не имеет сил?
— Имеет, — недовольно буркнул Вадим, но старейшина не обратил внимания на его слова.
— Просто не время, — ответила Памела. — У меня работа. Как только достигну определенного уровня, сразу рожу.
— От кого? — усмехнулся мужчина.
— Не твое дело, — зло бросила девушка. — Желающих хватает.
— Или ты слишком молода и не можешь зачать и выносить дитя? — не отступал сельван.
— Не молода я вовсе, — Пэм не понимала, куда клонит сельван, и нервничала. — Но есть внешние обстоятельства. Например, сейчас я прилетела к вам. Вот когда вернусь домой, тогда и буду думать.
— Ты можешь сопротивляться инстинкту продолжения рода?
— Могу, да.
— Тогда зачем тебе этот мужчина? — старейшина показал когтем на Вадима. — Убей его.
Вадим дрогнул лицом. Быстро, но без суеты поднялся, сделал шаг к сельвану, вынул у него из руки копье и вонзил ему в грудь.
Сельван заклекотал, взмахнул крыльями и повалился на спину. Вадим оглянулся на ошалевшую девушку, криво улыбнулся, сделал шаг и пробил аборигена насквозь, припечатав к песку.
Темно-красная кровь сельвана текла медленно, впитывалась песком и застывала неровным пятном.
— Ты зачем?! Ты зачем это?! — Пэм удалось подняться на ноги, и она отступила к стенке шатра, цепляясь за ворсистую ткань. — Зачем убил?!
— Он угрожал мне. Ты разве не слышала? — спокойно ответил Вадим. — Считаешь, что надо было дождаться, когда они набросятся на меня?
— Он ничего не имел в виду! Это наверняка оборот речи! Что мы скажем остальным?!
— Зачем говорить? Пусть смотрят, — и Вадим откинул полог шатра.
С той стороны стояли два молодых сельвана. Равнодушно посмотрев на труп, они синхронно указали на Вадима когтями.
— Ты должен отправить его в последний путь. Теперь он — твой отец.
— А если я откажусь? — с угрозой в голосе ответил человек.
— Нельзя.
Сельваны повернулись и ушли
— Во что ты нас втравил? — зашипела Пэм, на коленях выкарабкавшись из шатра, — я не знаю, как теперь быть. И вообще… Они же разумные. Пусть и не люди. Это же убийство!
— Истерику прекрати. Всё нормально. Они давно ждали, что кто-нибудь пристукнет их старика. Им повезло со мной, — Вадим усмехнулся.
— Хорошо. И что мы теперь будем делать дальше? С кем разговаривать?
— Ты еще хочешь с ними говорить? О чём?
Пэм задумалась.
— Не знаю… — неуверенно выдала она. — О колонистах, например.
— Их это не волнует. Вот прилетят люди, тогда и будут разбираться. Хотя, конечно, в чем-то ты права. Можно расписать все ужасы прилета землян. Ну-ка, ну-ка.
Вадим взял копье покрепче и пошел к центру поселка, оставив растерянную Пэм у шатра, рядом с трупом старика-сельвана.
Памела оглянулась в поисках приветливого лица. Однако выражения лиц аборигенов не поддавались отождествлению, и девушка спросила у ближайшего сельвана:
— Что у вас делают с мертвыми?
Абориген наклонил голову набок и издал долгий клацающий звук. Переводчик среагировал не сразу.
— Отправляют в последний полет, — и тут же поправился: — Возможно, местное идиоматическое выражение.
— Не думаю… — и тут же снова обратилась к сельвану: — Где начало полета?
Абориген ткнул копьем в край обрыва, с которого спустились люди. Памела посмотрела. Нет, вряд ли она сможет подняться наверх с телом. Если подняться одной, то старика всё равно не втащить, даже на веревке. Но ведь в любом случае, мертвый не полетит.
— Скажи, как это происходит? — Пэм никак не отпускала сельвана.
Тот разразился негодующим клекотом, суть которого заключалась в том, что элементарные вещи знают все. Что рассказывать он не имеет ни времени, ни желания. Что общаться с ней — утрата статуса в племени. Что…
— Я поняла. Что нужно сделать? Или старик так и будет разлагаться в шатре посреди поселка?
Сельван сразу замолчал.
— Я помогу тебе, — наконец, сказал он. — Только потому, что мой шатер — рядом. Все засвидетельствуют, что я был принужден так поступить.
— Да-да, именно так.
Сельван вошел в шатер. Осмотрелся и сказал:
— Возьми нож. Отрежь ему крылья.
Памела сглотнула. Резать разумного, даже если он мертвый… Она же не работник морга. И не врач-патологоанатом.
Конечно, можно представить, что она разделывает курицу. Да-да, курицу, которая бегала, а теперь ее надо засунуть в холодильник. Иначе не лезет. Курицу, которая разговаривала. Памелу чуть не стошнило, когда она вспомнила, что делают с курицей из холодильника. Лучше такого слова даже не говорить. Нет такого слова. Сейчас она просто отрежет крылья. Смотреть надо на перья. Да, на перья. Они красивые… Сейчас она их испачкает.
Пэм приложила лезвие к плечу сельвана и с силой надавила, одновременно выламывая крыло из сустава. Нож легко отделил крыло. Тут же Пэм обошла труп и таким же движением отрезала второе крыло.
— Хорошо, — сказал сельван. — Возьми вон тот сверток и привяжи к нему крылья.
Памела послушалась. В голове гудело, и собственные движения казались неестественными и отрывистыми. Перед глазами рябило. Но, видимо, привязала она правильно, потому что сельван не стал поправлять. Когда Пэм закончила, абориген сказал:
— Бери и неси.
— А как же тело?
— Всё сгорит.
Пэм пожала плечами — ей уже было всё равно — подхватила сверток с примотанными крыльями и пошла вслед за сельваном, боясь одного: потерять удаляющуюся рывками спину.
Они взошли на кромку котловины, и только теперь девушка пришла в себя. Она сняла маску и глубоко вдохнула горячий воздух. Здесь, на берегу, он был не таким сухим, как на станции, так что Пэм даже не закашлялась. Потом она опять надвинула маску на лицо и принялась послушно выполнять указания аборигена: как разложить, куда направить, с какой силой бросать.
— Что бросать?
— То, что ты принесла.
— Понятно.
Памела тяжело села на песок.
— Вставай. Тебе надо успеть, пока солнце не зашло. Поднимется ветер.
Пэм подчинилась, поднявшись на трясущихся ногах. Руки не слушались, и девушка с минуту сжимала и разжимала пальцы. Наконец, ей удалось совладать с мышцами. Памела откинулась назад, а потом с силой швырнула сверток в белесо-багровое солнце.
Крылья раскрылись и плавно понесли сверток к океану.
— Если долетит до воды, его душа сольется с другими.
— А если нет? — хрипло спросила Пэм.
Сельван повернулся к девушке.
— Если нет, его долги перейдут на тебя.
Солнце почти ушло за горизонт, когда синие крылья донесли сверток до воды, чиркнули по волнам и опрокинулись, утопая. Памела вздохнула и взглянула на сельвана. Тот не двигался, чего-то ожидая.
Сильный порыв ветра с моря едва не бросил девушку на песок, заставив отступить. Сельван же напротив, вытянулся, распахнул крылья, словно ловя ветер, и заклекотал мелодично и пронзительно. Переводчик промолчал.
— Что было в свертке? — спросила Памела.
— Кто знает… Каждый сельван кладет туда свое. То, в чем содержится его душа. Кырхыс был слишком стар, чтобы с ним разговаривать об этом. Пошли вниз.
