Сергей Снегов - Вторжение в Персей
— Создадут, — сказал мне с волнением Лусин. — Мы — чепуха. ИНФ — кустарщина. Галакты — великие творцы. Величайшие! Пойду в ученики. На Землю не возвращусь. И не проси, Эли!
Мэри успехи галактов тоже взволновали, но по-иному.
— До этого они все-таки не додумались, чтоб выводить штаммы бактерий, преобразующих одни элементы в другие, — сказала она мне, сияя. — Их строительные микробы — не больше чем химические фабрики. Меняют связи между атомами, но не вторгаются в ядро. Нет, Эли, ты посмотрел бы, как у них раскрылись рты, когда я извлекала из сейфа нашу металлопереваривающую живую продукцию!
— Отлично, Мэри! Очень рад, что ты не дала им захвастаться своими успехами. Роль младшего брата при галактах мне что-то не по душе.
И чем внимательнее я изучал труды галактов на Массивной, тем чаще возвращались ко мне давние мысли, — теперь они были определенней. Нет, думал я, как бы изменилась развитие жизни во Вселенной, если бы галактов не загнали в их звездные резервации! Гонимые боги какие-то, могущественные вечные пленники, бессмертные парии, страшащиеся высунуть нос за ограды своих планетных гетто! Нет, какое гигантское ускорение приобретет разумная жизнь во Вселенной, если помочь этим жизнетворцам выбраться в очищенные от разрушителей мировые просторы!
После осмотра Массивной Граций сказал:
— Готовь речь к галактам. Мы возвращаемся на нашу планету. Оттуда будет вестись передача на все спутники Пламенной, а также на дружественные звездные системы. Аудитория у тебя будет обширная, друг Эли!
Все мы волновались, не я один.
Ромеро мог бы состязаться в невозмутимости с Орланом, не уступил бы ни одному галакту в умении держать себя. Но и на Ромеро не было лица. Даже Гиг утратил всегдашнюю жизнерадостность, а у Труба уныло обвисли крылья. Мне пришлось забыть, что я сам не в себе, и подбодрить товарищей. Я улыбнулся Гигу, похлопал Труба по крылу, перекинулся несколькими словами с Орланом.
Мэри мне сказала:
— Ни пуха ни пера, Эли. — Она добавила, увидев мое недоумение: — Старинное заклинание, оно к добру, а не ко злу. А меня нужно в ответ послать к черту.
К черту послать ее я постеснялся, но мысленно выругался. «Черт проклятый!» — сказал я, усмехнувшись.
Граций с Тиграном ввели нас в пустой зал с двумя столами. За первым разместились оба галакта, Ромеро, Орлан и я, за вторым — наши товарищи. Ромеро по дороге оказал:
— Сегодня Орлан с Осимой подсчитали, что Аллану потребуется тысяча лет, чтоб добраться до Третьей планеты, если темпы его продвижения не изменятся, и ровно пять тысяч лет, пока он притопает к первой звездной системе галактов. Разумеется, когда у тебя в запасе вечность, что стоит потерять одно-другое тысячелетие…
Если бы Ромеро не прошептал этих иронических слов и если бы его ухмылка не была такой мрачно издевательской, я, вероятно, держал бы себя по-иному — говорил бы мягче и аргументы подбирал бы другие. Но сейчас жребий был брошен на спор — нападение, а не уговоры.
Вокруг были одни тускло светящиеся стены, сходившиеся вверху куполом. Но, если сами мы никого не видели, то почти триллион задумчивых, спокойных, благожелательных глаз был обращен в эту минуту на нас: все звездные системы галактов подключены к Пламенной, бесчисленные обитаемые планеты внимают голосу далекой звезды, рядового сверхгиганта огромной светимости, а сегодня — и огромной звучности. Впоследствии выяснилось, что разрушителям не удалось заглушить передачу с Пламенной. Думаю, они и не старались: в Персее назревали грозные события, враги хотели быть в курсе своей судьбы.
— Говори, Эли, — оказал Граций.
Я начал с того, что мы — друзья, а между друзьями, откровенность — норма общения. Свершения галактов огромны, мы, люди, и не мечтаем пока о многом таком, что стало у них бытом. Они несравненно превзошли уровень могущества и благополучия, который некогда суеверные люди приписывали своим богам. Но вот беда: галакты примирились с ролью пленников, отрезанных от беспокойного, страдающего мира, — люди неспособны это понять, неспособны примириться с этим. Мир, изнывающий под пятой разрушителей, взывает о помощи, — где помощь могущественных галактов? Галакты стали глухи к терзаниям мира — такова действительность.
— Да, я знаю, вы боитесь гибели, ибо смерть для вас не наш неизбежный конец, а недопустимая катастрофа, — сказал я прямо. — И я не могу дать вам абсолютной гарантии, война есть война, ничего не поделаешь. Но я хочу указать, что вы будете не одни в сражениях, рядом с вами пойдут корабли людей со своими аннигиляторами. Я командую человеческим флотом и торжественно обещаю, что если один из ваших звездолетов промахнется и убийственный заряд умчится в пространство, мы аннигилируем пространство вместе с биологическими лучами, технические возможности для этого есть. Итак, вам ничто не грозит, кроме ваших собственных страхов. А ждет вас — весь мир! Идите навстречу зову мира!
Мэри потом говорила, что я кричал и размахивал руками, как наши предки на митингах. Орлан, сидевший справа от меня, вытянул шею в шест и со стуком прихлопнул голову в плечи — так, без слез, он просалютовал мне. А Ромеро и в этот драматический момент не удержался от иронии.
— Если галакты и впрямь какая-то порода богов, то вы, дорогой адмирал, такой швырнули камешек в их божественное болото, что породили не круги, а бурю. Интересно, донесется ли до нас гром ветра активной звездой политики, разрывающий сейчас шатры их изоляционной защиты.
— Я бы проще высказал эту же мысль, Павел, — ответил я и спросил Грация: — Можем ли мы узнать, что сейчас происходит на ваших планетах?
— Даже увидеть можете.
Мы по-прежнему находились в зале с прозрачными стенами и таким же прозрачным куполом — и одновременно летели над планетой. И это был не туристский облет живописных мест, перед нами открывались площади — и толпы на площадях, улицы — и спорящие галакты и их друзья.
А еще спустя время перед нами появилась другая планета, сперва красный шарик, потом заполнившая все небо сфера: мы падали на планету, но не упали, а полетели над ней.
Она выглядела по-иному, чем наша, — малиновые растения, озера и моря, не синие, а оранжевые, горы, венчавшиеся причудливыми розовато-белыми факелами, даже водяные облака, плававшие в атмосфере этой планеты, были желто-зеленые, а не грязно-серые. Уверен, что на этой радостно яркой планете среди пылающих красок не только глазам отрадно, но и жить легко.
И на ней мы опять увидели галактов и их звездных друзей, — и на площадях, под светящимися деревьями, и в залах. Картины повторялись — оживленные беседы, взаимные уговоры. Содержание дискуссий не переводилось, но мы и без перевода понимали, о чем спорят галакты.
— Можем посетить другие планеты Пламенной, можем выбраться в соседние звездные системы, — предложил Граций. — Передача идет на сверхсветовых волнах.
Не знаю, сколько часов продолжался облет планет и звезд, но мы порядком устали. Граций предложил подкрепиться и отдохнуть. После обеда мы собрались в салоне. Из него вели двери в зал.
— Большую бы, — сказал Лусин с сожалением. — Суммировать. Так спорят — ужас!
Ромеро сказал, пожимая плечами:
— Не сомневаюсь, что у них имеется способ суммировать индивидуальные желания в коллективное мнение общества. Конечно, не наша Большая Государственная машина, но какой-нибудь вечно молодой галакт, специализировавшийся на всеобщем подслушивании, или, скажем так, — выслушивании.
Больше всех нас тревожился Орлан, я видел это по его посеревшему лицу. Он разговаривал с Мэри, я подсел к ним.
— Инерцию благополучной замкнутости — вот что им надо преодолеть, — сумрачно говорил Орлан. — А выход наружу грозит потерей благополучия. И потом, разрушители — их союзники! Даже в ясной голове галакта это не укладывается. Вы поверили в меня сразу, но не потому ли, что до сих пор, по существу, не встречались с разрушителями. А они миллионы ваших лет изучали нас!
— Нет, не поэтому мы поверили в тебя, Орлан, что плохо вас знаем, — вмешался я. — Просто мы, люди, убеждены, что добро разумней зла и сотрудничество полезней, чем истребительная война. Мы взываем к вашему разуму и подкрепляем ваш разум своей силой. Союз разума и силы — что может быть действенней!
Орлан сказал с печалью, проступавшей сквозь маску бесстрастия:
— Не сомневаюсь: одно хорошее поражение в бою — и Империя Великого разрушителя развалится. Но как передать эту мою уверенность галактам?
В салон вошли Граций и Тигран. Мы обступили их.
— Ты нас не убедил, адмирал Эли, — объявил Граций. — Ты говорил с нами откровенно, и галакты хотят поговорить с тобой откровенно. Мы ставим перед тобой два вопроса и просим дать на них ясный ответ. Первый. Считаешь ли ты разумным, чтобы галакты променяли обеспеченность своего нынешнего состояния на невзгоды и превратности войны не за их интересы? Второй. Уверен ли ты, что наши враги могут переменить свою природу? Можно ли приобщить к созидательной жизни тех, кто до сих пор предавался одному разрушению? Какие гарантии этого?
