Сергей Снегов - Галактическая разведка
До Альдебарана в одну сторону и за Южный Крест в другую не найти звезды, чтоб на ней не кипела работа. Но в последнее время слышатся голоса, что направление выбрано неудачно: наметили, мол, дорожку полегче, но малоэффективную. Потихоньку пробивается новая мысль — не приспосабливаться к природе, а приспосабливать ее к себе. Не возводить роями планеты вокруг готовых звезд, а выстроить особую планетную область для спектра любых жизненных условий, со своими специальными светилами.
Конечно, это потруднее, но и поинтереснее. Ора — пример такой всесторонне разработанной планеты. Район строительства подобран — окрестности Сириуса и его спутника, белого карлика, компактный уголок Вселенной между Орионом и Большим Псом, примерно на тысячу кубических парсеков в объеме. И сюда, на универсально оборудованные планеты, с полной автоматизацией производства и обслуживания, потихоньку собрать всех звездожителей, кому тесно и неудобно дома.
Все это пока в грядущем, проекты планет в стадии эскизных набросков, командированные еще мотаются из созвездия в созвездие, согласовывая с будущими жильцами условия обитания: размеры шариков, температуры солнц, продолжительность дня и ночи, атмосферу и силу тяжести, жилище и питание — просто удивительно, как много встает вопросов. Но пока все это просчитывается, флотилии Звездных Плугов, тихоходы старого выпуска, уже вспарывают пространство недалеко от Ориона, скатывая пылевые туманности для дальнейшей переработки: на планеты или на солнца.
— И хоть дело это до ерунды простое, — орал Аллан, — неразберихи внесено и туда. Удивительный мы народ, люди, ничего не делаем по-человечески, любой кибернетический аппарат даст нам ферзя форы. О том, где начать работы, толдычим месяцами, а потом загорается: «Давай! Давай!» — и штурмовщина: Звездные Плуги запущены на рейсовых скоростях, мировое пространство трещит по швам, куда ни повернешься — везде пылевые дымки, дымки, дымки! Казалось бы, границы очерчены, нет, залезаем в резервации, будто и пустоты уж не хватает. Страх, что творится на космических трассах! По дороге на Ору наш «Кормчий» чуть не влетел в область комплексного разрушения: впереди распадалась ненужная звезда, из темных карликов, а по сторонам пространство перерабатывалось в первичную строительную пыль. Куда повернуть, я вас спрашиваю? Время поэтических полетов проходит. Скоро лишь за пределами Галактики можно будет разгоняться. Если так пойдет и дальше, я плюну на межзвездные перелеты и пойду в планетостроители.
Он оглядел нас смеющимися глазами и закончил:
— Таковы наши земные дела, братцы. Выкладывайте теперь, что вы тащите с собой из Персея?
— Сейчас мы тебе покажем на стереоэкране кое-что интересное, — сказал Леонид.
Пока Леонид готовил демонстрацию, я спросил Ольгу:
— Почему ты оглядывалась на меня, когда Аллан рассказывал о Земле? Ты смотрела на меня так, словно чем-то поражена.
— Ты сегодня смеялся, — сказала она. — Ты в первый раз за два года смеялся, Эли!
— Ну и что же? Тебе это понравилось? Или испугало?
— Не знаю сама. Это было странно. Я вдруг увидела, что ты очень переменился, Эли.
5
На Оре я перебрался с одного звездолета на другой. «Пожиратель пространства» поступал в распоряжение Спыхальского, а на Землю уходил «Кормчий». Экипаж «Пожирателя пространства» немного задержится на Оре для передачи звездолета, я улетаю раньше их.
Еще до «Кормчего» на Землю унесся курьер с вестью о нашем возвращении из Персея.
За месяцы моей болезни на звездолете изготовили три установки для генерирования и приема волн пространства, мало отличающиеся от той, первой, что так честно послужила в звездном скоплении. Мы назвали эти механизмы СВП-1, то есть станция волн пространства, модель первая. Одну СВП-1 передали Спыхальскому, вторую предназначили для Плутона, последнюю же, а также все записи и расчеты, сделанные в рейсе, я везу на Землю — для обработки на больших машинах.
Мне трудно передать восторг Спыхальского, когда он узнал, что это за установки. Нужно, как он, всю жизнь провести в полетах вслепую, а после этого неожиданно прозреть, чтоб понять его состояние. Он расплакался, обнимая нас по очереди. Мне он сказал:
— Вас отблагодарю особо — примите маленький ответный подарок! — Такой же живой, как при расставании, розовощекий, с яркими голубыми глазами, он смотрел на меня с ласковым лукавством, как смотрят иногда старики на детей. — Приятно, правда?
Подарком оказалась лента с речью Фиолы.
Я ушел в свою комнату, чтоб пережить наедине встречу с Фиолой. Прошедшее окружило меня, на миг оно показалось ближе настоящего.
Фиола, яркая и быстрая, вспыхнула и зазвучала в сумраке таинственных садов планеты, вращавшейся вокруг белой Веги. Это была Фиола на родине, не среди чудес, созданных человеком, — у себя, «Эли, мой Эли! — пела и сияла Фиола. — Я жду, ты обещал приехать, я хочу тебя видеть!» Мне стало грустно и отрадно, я не мог к ней приехать, но радовался, что она желала меня увидеть.
Потом я спрятал ленту подальше, чтоб часто не вынимать ее. Мне нужно было думать не о Веге, а о Земле. Во всей Вселенной сейчас для меня существовало лишь одно притягательное место — крохотная могущественная Земля, истинный, а не геометрический центр мироздания. Я стремился на нее и страшился ее. Я не был уверен, захочет ли она стать тем, во что я задумал ее превратить. Я записал ответное послание Фиоле и передал Спыхальскому. Он обещал доставить его Фиоле с первым курьером, что уйдет в созвездие Лиры.
— А сами не хотите сбегать на Вегу? — спросил он, усмехаясь. — Неплохая звезда.
— Нет, — ответил я. — Мне надо на Землю.
— Да, конечно. Вам следует подлечиться, а где это сделать лучше, чем на старушке Земле?
И он ничего не понимал во мне! Утром мы взяли курс на Землю.
6
Я не могу припомнить сейчас недели, проведенные на «Кормчем». Аллан из той породы звездопроходцев, что, доверяя командование автоматам, сами не отходят от них. Мы встречались с ним лишь в столовой. Я часами сидел в парке и дремал в кресле.
На Плутоне я задержался на два дня. Я не узнал Плутона.
В старом проекте мы предусматривали великолепную, не хуже земной, атмосферу, обширные леса, даже океан. Атмосферу успели создать, сады и парки разбили, но лесов и океана не было и в помине — на отведенных им местах тянулись цехи, одни автоматизированные, без людей, цехи, сотни, тысячи километров Цехов…
«Работящая планетка» — так мы называли между собою Плутон. «Гудящая планета» — так следовало бы ее назвать ныне. Она гудела по экватору и у полюсов, в недрах и в стратосфере, ее всю сотрясал гул механизмов, даже при извержениях вулканов не бывает такого непрерывного, сосредоточенного гула.
— Толково, правда? — крикнул мне Аллан. Мы в авиетках облетали планету. — Признайся по-честному, не ожидал?
— Нет, конечно. Такой размах!..
— Главная мастерская Межзвездного Союза — надо размахиваться. Хочешь взглянуть на новые звездолеты?
— Разумеется.
— Они на Южном полюсе, в складе готовой продукции. Между прочим, сырье выгружается у Северного полюса, а потом растекается по всей планете, пока не сконцентрируется снова на выходе, — на этот раз в форме готовых галактических кораблей.
На Южном полюсе мы летали над территорией, равной Европе, — это и был склад готовой продукции. На тысячи километров тянулись горные хребты звездолетов — исполинский галактический флот, заканчивающий отделочные работы перед выходом в океан мировой пустоты… Даже недавно еще единственный по размерам «Пожиратель пространства» показался бы маленьким рядом с этими гигантами.
— Надо возвращаться, — сказал Аллан через некоторое время.
— Ты возвращайся, — ответил я. — Я еще поброжу над планеткой.
— Можешь даже кувыркаться над ней, ты, кажется, любитель этого спорта. На Плутоне смонтирована своя Большая, пока на десять миллионов Охранительниц, — ты, как и все астронавты, продублирован в ней.
— Вот как! Это большое удобство — обязательно воспользуюсь.
Я долго кружил над равнинами Плутона. Еще не прошло полных трех лет, как я расстался с этими местами. Воспоминания, ожив, теснились в мозгу, но я нигде не встречал подтверждения тому, что некогда прочно запоминалось. Даже солнца светились иначе, словно им поддали жару, одно солнце сменяло другое, утреннее уступало дневному, дневное отступало перед вечерним, за ними выкатывалось ночное. Когда-то это были разные светила, каждое с особым значением, для работы и для отдыха, — теперь все они сияли одинаково, круглые сутки стоял день, планета не знала отдыха. Нет, этот грохочущий, неистовый Плутон, не знающий сна и отдыха, нравился мне больше моего прежнего, степенно работающего, степенно отдыхающего… Там была размеренная деятельность, здесь — вдохновение. Все мы мечтали о вдохновении!
