Аркадий Стругацкий - Страна багровых туч (c иллюстр.)
— Утешение, — язвительно проговорил Юрковский.
— Надеяться на связь — надеяться на бога, — криво усмехнулся именинник.
— К сожалению, вы правы, Григорий Иоганнович, — холодно согласился Ермаков и поглядел на часы.
Вечер был испорчен несомненно. Геологи сели бок о бок и понурили головы. Ермаков снова занялся приемником. Репродуктор выл и надсадно каркал. Бежали минуты. Связи не было. Забытая бутылка одиноко стояла посреди белой салфетки.
«Кр-ра, кр-ра, ти-иу-у, фюи-и…» — затянул приемник. Индикаторы на стене медленно налились красным. Заверещали счетчики радиации.
— Венера приветствует тебя, Иоганыч, — деревянным голосом сообщил Юрковский.
— Ах, боже мой, боже мой!.. — проговорил именинник с невыразимой тоской и принялся ругаться вполголоса по-латышски.
«Фюи-и-и-у-у», — неслось из репродуктора.
Ты слышишь печальный напев кабестана?
Не слышишь? Ну что ж, не беда…
Уходят из гавани Дети Тумана,
Уходят. Надолго? Куда? —
вдруг негромко пропел Юрковский на мотив знакомой лирической песенки.
— А, это что-то новое! — оживился Дауге. — А дальше?
— Подпевать будешь? — спросил Юрковский немного смущенно.
— Конечно! Давай!
Юрковский повторил, и Дауге ужасным голосом подхватил:
Уходят из гавани Дети Тумана,
Уходят. Надолго? Куда?
Ты слышишь, как чайка рыдает и плачет,
Свинцовую зыбь бороздя, —
Скрываются строгие черные мачты
За серой завесой дождя…
В предутренний ветер, в ненастное море,
Где белая пена бурлит,
Спокойные люди в неясные зори
Уводят свои корабли.
Их ждут штормовые часы у штурвала,
Прибой у неведомых скал,
И бешеный грохот девятого вала,
И рифов голодный оскал,
И жаркие ночи, и влажные сети,
И шелест сухих парусов,
И ласковый теплый, целующий ветер
Далеких прибрежных лесов.
Их ждут берега четырех океанов,
Там плещет чужая вода…
Уходят из гавани Дети Тумана…
Вернутся не скоро… Когда?
— «Вернутся не скоро… Когда?» — задумчиво повторил Дауге. — Молодец, Володя, хорошо…
Разлили и выпили по одной. Юрковский, приуныв, склонил на руки красивую, чуть седую голову. Ермаков о чем-то напряженно думал, ежеминутно механически взглядывая на часы. Быкову стало совсем грустно, он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. В памяти вставали милые сердцу, страшно далекие образы — синее глубокое небо, легкий ласковый теплый ветерок, белые клочки облаков в темной дрожащей лужице… Земля…
— Хватит, Иоганыч, — раздался голос Юрковского.
Быков поднял веки. Дауге наливал в стаканчик. Руки его дрожали, янтарные капли, весело сверкая в электрическом свете, падали на салфетку, разбегаясь по ней маленькими яркими шариками.
— Это не мне, — строго сказал Иоганыч, — и не тебе…
Он потянулся через закуски:
— Выпей, Богдан… Ну, знаю, что не терпишь, но ради меня — должен!
Юрковский отшатнулся. Держа стаканчик в вытянутой руке, Дауге говорил убеждающе:
— В Дымное море нас все равно не пустят. Эрго — поход окончен. Ради этого абсолютно нельзя не выпить…
Ермаков вдруг поднялся. Совершенно спокойно, не отрывая глаз от циферблата часов, он сказал:
— Извините, я выключу свет. Надо осмотреть окрестности.
— П-пожалуйста, — с трудом проговорил Быков, не отрывая глаз от белых щек Дауге.
— Помогите мне, Алексей Петрович, — проговорил Ермаков. Он словно ничего не замечал.
— П-пожалуйста, — повторил Быков.
Они поднялись в командирскую башенку. Ермаков погасил свет. В наступившей темноте зазвенел резкий, нездоровый смех Дауге.
— Ты прав, Богдаша… Ты прав.
Ермаков развернул дальномер в сторону юга и прильнул к окулярам. Быков нагнулся ко второму дальномеру. Он не понимал, что делает. Он слышал только резкий смех за спиной, непонятные слова (Дауге начал громко говорить по-латышски), шепот Юрковского:
— Григорий… Гриша… Успокойся… Гриша…
А потом перед его глазами в свинцово-черном круге, расчерченном фосфоресцирующими штрихами, вдруг вспыхнули одна за другой две яркие кроваво-красные звездочки — невысоко над черной бездонной полосой горизонта.
— Отсчет, — неожиданно хриплым голосом проговорил над ухом Ермаков. — Отсчет, Быков! Не зевайте, черт…
Не думая, машинально и торопливо, Быков засек направление на странные вспышки. Красные звездочки потускнели и погасли.
— …Анатолий Борисович! Ну, скажите же вы ему, пусть выпьет! — негодующе крикнул Дауге.
— Выпейте. Выпейте, Богдан Богданович, — проговорил Ермаков. Он зажег свет в башенке и с лихорадочной поспешностью принялся снимать отсчеты с барабанов своего дальномера.
— Вот так, — с удовлетворением говорил Дауге. — Умница — командира слушаешься. А теперь еще одну…
— Сколько у вас? — быстро спросил Ермаков.
— Высота — десять градусов ноль восемь минут, азимут тринадцать градусов двадцать шесть минут… Но что…
— Молчите, Алексей Петрович… — Ермаков записал числа в блокнот. — Молчите. Об этом после…
Быков взялся пальцами за нижнюю губу.
— Свет! — закричал вдруг Юрковский. — Зажгите свет! Дауге опять плохо!..
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ГОЛКОНДЫ
«Мальчик» шел не быстро. По экрану скользили очертания частых столбов, глыб камня. Ермаков сидел, откинувшись на спинку кресла, положив руки на пульт управления. Свет в транспортере был погашен. Геологи спали. Юрковский тихонько посапывал, свернувшись клубочком; блики серебристого света, падающего с экрана, скользили по его спокойному лицу. Дауге, закинув голову, глухо стонал во сне, иногда принимался быстро-быстро неразборчиво бормотать что-то. Потом вдруг открыл глаза, сказал громко, внятно:
— Знаю, все знаю… Но что делать? За что?.. Ответь — за что?
Ермаков не обернулся. Быков долго смотрел на осунувшееся измученное лицо друга, потом спросил:
— Анатолий Борисович, что с Дауге? Неужто это навсегда?
Ермаков чуть пожал плечами:
— Я не психиатр, Алексей Петрович. Мне трудно разобраться в этой болезни. Я не понимаю ее. «Змеиный психоз», галлюцинации, Богдан… Истощение организма — странное, необъяснимое… Гриппозная температура. И все это без видимой причины. Смерть Богдана он перенес гораздо спокойнее, чем Юрковский, переутомлялся не больше остальных… Может, это та самая горячка, о которой говорили чехи… Только бы, Алексей Петрович, вернуться: по опыту знаю — Земля, голубое небо лечат все небесные болезни лучше любого врача.
— Если это какая-то особая местная болезнь, так почему мы здоровы?.. Все должны были… Впрочем… Помните, Анатолий Борисович, Дауге несколько раз выходил из «Мальчика» без скафандра?..
— Скорей бы вернуться, Алексей Петрович. На Земле разобрались бы во всем.
Помолчали. Дауге опять заговорил. Поднялся, сел, упираясь руками, спросил удивленно: «Белее, чем алебастр? Ерунда!» и снова упал на спину, закинув лицо. Быков потер ладонями глаза — казалось, будто тысячи иголок впиваются в веки.
— Болят? — покосился на него Ермаков.
— Так… Немножко побаливают. А вот, Анатолий Борисович… Почему мы не вызвали «Хиус» прямо сюда, на ракетодром? Зачем тащиться несколько суток по плохим дорогам, если Михаил может привести планетолет сюда?..
Ермаков быстро взглянул на Быкова, лицо его потемнело. Ответил не сразу, оглянувшись на спящих, будто желая убедиться, что они не услышат:
— Да. Перед началом похода я договорился с Крутиковым именно так. Это было бы не только удобно для нас с вами, но послужило бы испытанием посадочной площадки. Это было бы очень хорошо, Алексей Петрович. Но…
— Но?
— Я должен был отдать приказ на переброску «Хиуса» после установки последнего маяка. Но еще накануне… вы помните, связь с Михаилом прервалась. Неожиданно прервалась.
— Да, я помню это.
Ермаков помолчал.
— Это был очень странный перерыв: репродуктор вдруг загудел, и я почти перестал слышать Крутикова. Но мне показалось, что он окликнул меня как-то… как-то взволнованно, как-то возбужденно… И с тех пор мне не удается связаться с «Хиусом».
— Что-нибудь случилось с Михаилом?
— Да.
Быков приподнялся.
— Случилось? Что?
Ермаков, не отрывая взгляд от экрана, проговорил:
— Вы заметили две вспышки на горизонте?
— З-заметил, конечно. Но…
— Не волнуйтесь, Алексей Петрович. Оснований для беспокойства пока нет. Пока. Во всяком случае, Михаил Антонович жив и… здоров, разумеется. Значит, планетолет в порядке. — Ермаков опять оглянулся на геологов, понизил голос. — Я засек направление на вспышки… Одним словом, вот что… — Он осторожно остановил транспортер, снял руки с пульта и вытащил из стола сложенный вчетверо лист плотной бумаги. Бережно развернул ее. — Смотрите…
Это была карта исследованной области. Быков разглядел почти правильное кольцо огромного болота, грязевого кратера, и крестик внутри его — место посадки «Хиуса». Путь «Мальчика» через пустыню и гряду скал к ракетодрому «Голконда-1» был нанесен четким пунктиром. Резко бросалось в глаза чернильно-черное пятно Голконды, окаймленное бледно-серым поясом Дымного моря.
