Михаил Ахманов - Вторжение
— Но в данном случае это как шприц с ядом? — произнёс Литвин.
— Абсолютно верная мысль. Видите тот гибкий хоботок? Вам надо погрузить его в нервную ткань и повернуть кольцо у основания — там, где хоботок выходит из контейнера. Всё!
— И после этого ваши тараканы сожрут Корабль?
— Только его мозг. Тот квазиразум, с которым вы общались при помощи каффа.
Литвин нахмурился. Что-то в этой истории ему не нравилось, что-то вызывало подозрения. Слишком всё получалось просто и легко.
— Почему бы всё не уничтожить? Мозг, органику, металл и пластик? Весь этот проклятый звездолёт?
— Потому что он представляет огромную ценность. Вы все получите — межзвёздный двигатель, и антигравы, и массу устройств, которые вам не придумать за ближайший век.
— Фаата мы тоже получим? — спросил Литвин, поглядывая на мерно жужжавшую сиггу. — Весь экипаж, и тхо, и полностью разумных, и женщин, спящих в т’хами?
Тень промелькнула по лицу эмиссара.
— Это вряд ли. Боюсь, лейтенант-коммандер, что всё живое на борту Корабля обречено на гибель. Я сказал: вы всё получите, но я не имел в виду вас лично. Вам и лейтенанту Макнил не достанется даже медали за храбрость.
— Вот как! Поэтому вы не желаете действовать сами? Воткнуть иглу и повернуть колечко? Боитесь?
— Вы поняли правильно, — сварливым тоном отозвался Фосс. — Но я не человек Земли и не обязан рисковать жизнью за чужую расу. К тому же примитивную, упрямую и глупую! Не желающую прислушаться к советам и предупреждениям! Думаете, я не пытался помочь? Из кожи лез, причём во всех своих ипостасях! — Его физиономия вдруг начала меняться, словно он листал страницы книги с изображениями Лю Чена, Роя Банча и лицами других людей, которых было не менее десятка. — Но ваши институты власти нерасторопны, пресса продажна, военачальники тупы, а людоеды от бизнеса думают только о выгоде. Дикарство и повальный кретинизм — вот ваша главная черта! Позволить бы фаата разделаться с вами… может, было бы оно и к лучшему… Так что не вам меня упрекать! Берите, что дают, и действуйте!
— И на том спасибо, — смиренно сказал Литвин. — Я, собственно, не упрекаю, я только хотел уточнить ситуацию. Вот, к примеру, как мы погибнем? Всё-таки сигга нас сожрёт? Эти ваши тараканы-роботы?
— Нет. Они погибнут сами, прикончив мозг и не тронув ни одной молекулы углеродной органики. Но этот Корабль почти живой, понимаете? Им управляют мозг и подключённые к нему люди, и я не могу предсказать, что произойдёт при разрушении симбиоза. Система жизнеобеспечения выйдет из строя, вы задохнётесь или умрёте от холода… Будут блокированы все шлюзы и транспортные средства, так что из Корабля не выбраться… Или, наоборот, случится разгерметизация… Возможно, он включит двигатели и уйдёт с планеты с таким ускорением, что никому не выжить… Возможно, опустошит резервуары с антивеществом, начнёт трансформировать внутреннее пространство, и людей раздавит переборками. Я не знаю!
— Похоже, нам достанется не техника фаата, а её обломки, — вымолвил Литвин.
— Обломки лучше, чем ничего, — заметил Фосс. — И много лучше, чем тотальное порабощение.
— Это верно, — согласился Литвин, присматриваясь к сигге. — Всё же оригинальный у вас способ ассенизации… Значит, говорите, хоботок с иглой воткнуть и повернуть кольцо?
— Именно так.
Чувство небывалой лёгкости вдруг овладело Литвиным. Смерть его не пугала, ибо казалась ничтожной платой за безопасность родного мира, хоть и населённого тупицами и упрямцами, но всё же единственного во Вселенной, где ему хотелось жить. Не сожалел он и о том, что его жертва останется неизвестной, что не назовут его героем и песен о нём не споют; было даже справедливо, что он разделит судьбу камерадов с «Жаворонка» и тех, других, что бились с фаата и приняли честную смерть. Лишь об одном он печалился: так не хотелось, чтобы погибли с ним Эби Макнил, и её нерожденный ребёнок, и Йо, милая фея.
Он повернулся к Фоссу и сказал:
— Вы, конечно, правы: не ваше это дело — класть жизнь за дикарей. Я всё исполню, эмиссар, а вас благодарю за помощь. Но будь моя воля, я бы…
— Да?
— Я бы не убивал тхо, а только Связку и тех, кто крутится рядом с ней. Такие, как Йо, ничем перед нами не провинились… как и сам Корабль… Всё-таки разумный, хоть и квази.
— Лес рубят — щепки летят, — молвил Фосс. — А что до Корабля и его разума… Вы с ним общались через ментальный интерфейс высокой пропускной способности — можно сказать, мыслили в унисон. Неужели не ясно, что он такое?
— Он говорил, что дорожит эмоциями, — подумав, произнёс Литвин. — Мне кажется, что он способен не только мыслить, но и чувствовать… Странно для компьютера!
— Это не компьютер. Или, если хотите, не такой компьютер, к каким вы привыкли на Земле. Лишь разум способен осмыслить чувства, выразить их и ощутить радость или горе, счастье или ужас, любовь или ненависть во всей их полноте. Разум придаёт чувствам глубину, и если бы вы, подобно даскинам, хотели создать устройство, хранящее ваши эмоции, пришлось бы даровать ему самосознание и разум. Как бы разум, ибо он зависит от эмоций, что для существа поистине разумного недопустимо.
Литвин приподнял бровь:
— Разве? Случается, что даже у людей чувства превозмогают рассудок.
— И вы полагаете, что люди ведут себя в такой момент разумно? Они предают и лгут, поддавшись жадности и страху, срывают злобу на невинных, из ненависти убивают и калечат, расстаются с жизнью из-за попранной гордыни или неразделённой страсти… Конечно, он иной, — Фосс показал на пульсирующий у их ног отросток. — Искусственная нервная структура, способная мыслить и решать различные проблемы, но предназначенная изначально для другого, для ментальной связи и хранения эмоций. Может быть, сами даскины их очень ценили… Кто знает? У них уже не спросишь.
Фосс повернулся и сделал шаг обратно к камере.
— Постойте! — окликнул его Литвин. — Сейчас я включу эту штуку и…
— Нет, не спешите. — Фосс живо схватил его за руку. — Не торопитесь, лейтенант-коммандер — реакция будет мгновенной и, как я говорил, непредсказуемой. Мне нужно убраться с Корабля, а это требует определённого усилия. Правда, я отдохнул немного, беседуя с вами… Не исключается, что я смогу забрать одну из женщин.
Уже лучше, гораздо лучше, подумал Литвин, пробираясь узким коридором. Сигга за его спиной тихо гудела, и чудилось, что из неё вот-вот появится рой прожорливых роботов-насекомых. Кажется, этот звук нервировал Фосса — эмиссар ускорил шаги.
Они вернулись в камеру. Макнил и Йо сидели рядом, так близко, что рыжие волосы смешались с тёмными.
— Эмиссар покопался в своих арсеналах и отыскал для нас оружие, — проинформировал их Литвин. — Оно уже здесь. Что-то вроде экологической бомбы — разрушает среду обитания, но не полностью, а селективно. Осталось только дёрнуть за верёвочку.
— Так дёрни, — молвила Макнил. — Надеюсь, долго мучиться нам не придётся?
Литвин скосил глаза на Фосса. Фигура журналиста напоминала сейчас изваяние, лицо окаменело, тонкие губы были плотно сжаты. Очевидно, он приготовился к отбытию.
— Эмиссар сказал, что может взять одну из вас в безопасное место. Я думаю… — начал Литвин, но Йо его опередила:
— Я остаюсь с тобой. Я должна остаться! — мягким движением она прикоснулась к животу Макнил. — Лучше спасти две жизни, чем одну.
— Тогда отодвиньтесь от неё, — пробормотал сквозь зубы Фосс. — Дальше, дальше! Мне нужно пространство… Вот так!
В отсеке повеяло холодом, и Макнил не стало. Фосс повернулся к Йо.
— Кажется, сегодня я в ударе, милая леди. Может быть, фокус выйдет вторично.
С негромким хлопком он растворился в воздухе. Йо приподнялась, вытянула руки к Литвину, но не успела до него дотронуться. Хлопок, порыв ледяного ветра, и она исчезла. Литвин был в одиночестве. Только бурая масса по-прежнему пульсировала в центре камеры, но считать её живым существом не стоило. Квазиживым — ещё куда ни шло.
— Вероятно, мне сделали подарок, — произнёс Литвин, поглядывая на мерно пульсирующий холм. — Ну, теперь мы тет-а-тет, приятель, и сведём наши счёты без посторонних.
Не торопясь, он направился к проходу. На душе было легко и светло; с каждым шагом он всё дальше уходил от мира, где оставались его родные, Эби, Йо, древняя крепость в Смоленске, с детства знакомые улицы и зелёные речные берега. Он уходил из жизни, но приближался к погибшим товарищам — к Родригесу и Коркорану, Шеврезу, Прицци и всем остальным; и Би Джей Кессиди, первый после бога, ждал его в конце пути и одобрительно кивал: давай, лейтенант-коммандер, делай, что положено, а мы уж тебя встретим как адмирала, в почётном строю и с салютом. Не надо салюта, отвечал, усмехаясь, Литвин, салют я сам произведу, такой салют, что небо вздрогнет. Вот интересно, что потом… Не хотелось бы задохнуться или лежать раздавленным, точно червяк, лучше уж смерть от холода, благородная и подходящая для астронавта. Сгореть тоже бы неплохо, но где-нибудь подальше, за Луной; если здесь рванёт, останется от Антарктиды кратер. А ямина на самом полюсе вроде бы и ни к чему…
