Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия)
С ног на пол капало.
Носильщик шагнул с крыльца, уверенно направляясь к городской черте. Стражник уже лежал на земле в подобострастной позе, как бы предлагая себя в качестве ступеньки, если высокая гостья соблаговолит осчастливить его прикосновением. А поодаль, точно ком лохмотьев, валялось маленькое изломанное тело, полуприкрытое кожаной занавеской. Над мертвой копошилась такая же небольшая фигурка, полупрозрачная и невесомая в своих движениях — несомненно, фея; бессильными пальчиками она перебирала жесткие завитки волос, разглаживала сведенные смертным ужасом черты лица.
Стражник зло хрюкнул и замахнулся на фею. Кулак прошел через прозрачное существо, не причинив вреда, но фея пугливо отлетела к принцессе, жалобно глянула на нее застенчивыми золотистыми глазами и упорхнула прочь, догоняя носильщика с телом. Она пристроилась следом, приподняв кровоточащие ноги, чтобы они не болтались в такт ходьбе, и эта неправдоподобная пара удалилась к проему в древней степе, зияющему в конце улицы. Мона Сэниа глядела им вслед, не в силах шевельнуться; то, что смысл происходящего был ей недоступен, в конце концов было не так уж важно.
Страшным было другое: леденящее ощущение полного бессилия перед судьбой, впервые в жизни охватившее ее. Потому что она никогда, ничего и ни от кого не узнает о своем сыне.
Никогда.
Ничего.
Ни от кого.
В этот миг она была готова вернуться на корабль, взять за руку Таиру и войти в малую каюту, где были заточены их крэги. Опуститься на колени — и заставить сделать то же самое эту девчонку с земли, непонятным образом причастную к преследующему ее року, — и молить своих бывших поводырей о милости.
Она уже была готова сделать этот шаг, как кто‑то потянул ее за край плаща. Она глянула вниз: стражник, холуйски елозя на пятках, протягивал ей маленького игрушечного зверька. На нежной палевой шкурке повисла хлебная крошка.
Мона Сэниа выхватила у него игрушку, спрятала за пазухой. Нет. Она обойдет весь город. Она допросит каждого встречного. И немедленно.
Она спрыгнула с крыльца и решительно зашагала в конец улицы, где уже скрылись трупонос и его призрачная помощница. Стена подымалась сразу за последним из домов, щербатая и усеянная яркими васильковыми ящерицами. Заслышав шаги, ящерки разом посерели и слились с камнем. Мона Сэниа забралась на плоскую плиту, служившую как бы порогом между городом и равниной, заглянула в проем. Башня, за которой прятался их корабль, громоздилась справа в трех полетах стрелы, а слева, шагах в тридцати от стены, возвышался свежий сруб без окон и крыши. В треугольный лаз, ведущий внутрь, трупонос заталкивал свой груз. Феи уже не было, или она стала совсем прозрачной — до невидимости. Гигант в травяных одеждах закончил свой муравьиный труд и сам скрылся внутри строения.
Мона Сэниа отступила назад и прислонилась к стене. Через несколько минут этот головоногий последует обратно, и она за него возьмется. Не нужно даже будет прятаться в дом, достаточно выйти за стену, там ни одной живой души.
Она достала десинтор и перевела калибратор на первую отметку — легкое парализующее действие. При своей очевидной первобытной тупости, он даже не заметит, что причиной его полусонного состояния будет легкий точечный ожег. Приготовиться… Шаги заплюхали совсем близко. В проеме мелькнула великанская ножища в ременной сандалии. Принцесса вскинула оружие — и остолбенела: кроме этих сандалий, на сером мускулистом теле не было ничего, даже фигового листочка. Мерно покачивая всем, что могло качаться, трупонос прошествовал мимо, не поднимая головы и, как прежде, не обращая на принцессу пи малейшего внимания.
— Флейж, домой! — бросила она отрывисто, делая шаг в сторону и уже в следующий миг оказываясь под привычным сводом командорского шатра.
Ее напарник в неизменном изумрудно–морковном обруче появился там почти одновременно с нею. По его всегда насмешливому, по сейчас абсолютно непроницаемому лицу нельзя было определить, что именно и в какой полноте он лицезрел.
В каюте было пусто, по снаружи доносились приглушенные голоса.
— Где все? — строго спросила принцесса. Как‑никак, а похищение Юхани стало возможным именно потому, что на корабле не оставалось караульных.
Но в отверстии верхнего люка тут же показалась голова Киха:
— Все здесь, принцесса. Дым сторожат.
Она выбралась наружу. Развалины старинной башни образовывали гребенчатый навес, под которым потрескивал аккуратный костерок. Четверо дружинников, простерев над ним руки, ловили дым и тут же отправляли его подальше — наверное, в проклятое ущелье. Над огнем на прогибающихся прутиках скворчало мясо. Останки свежеразделанной тушки уже лежали на дне естественной ямы, костер вместе с обедом в одно мгновение мог отправиться следом за дымом. Придраться было не к чему.
Таира с засученными рукавами и голодным блеском в глазах была готова грудью защищать жаркое:
— Мы не крали, он от стада отбился. Одним словом, сам напросился…..
Мона Сэниа устало опустилась на камень:
— Да я разве против — святое право скитальца…
Девушка взяла один прутик, понюхала, протянула принцессе. С мяса закапало. Мона Сэниа загородилась ладонью:
— Нет, без меня! — отшатнулась она. Подняла глаза и поняла, что напрасно не сдержалась: теперь никому кусок в горло не шел. К чертям. Женским нервам не место в походе. Дружина должна быть сытой и боеспособной.
— Гуен кормили? — спросила она, вонзая зубы в истекающий соком и чуть обугленный по уголкам кусок.
— А как же — ее добыча. Между прочим, тебе досталась печенка. Телячья. Единорожья. А у тебя неприятности. Да?
Мона Сэниа подняла на девушку тяжелый взгляд — не в первый раз у нее зарождался вопрос: откуда у этой непрошеной земной гостьи такая легкость в обращении с ней, высокородной принцессой и командором боевой дружины? Не может быть, чтобы в жилах этого подростка не текла хоть капля королевской крови. И потом, где это она так быстро и в таком совершенстве овладела языком Джаспера? Вероятно, па Земле существуют такие же магические шлемы, как и у ее верного Гаррэля, ее пажа из рода королевский лекарей.
Но это все потом. Сейчас все мысли, все силы направлены на одно: Юхани. Юхани. Юхани.
— Я ничего не сумела сделать, — проговорила она, с трудом разжимая сухие губы. — Надо как‑то переменить образ. Меня или боятся, или раболепствуют до полного идиотизма. Принимают меня за какое‑то сибилло.
— Как, как?
— Сибилло. Делло–уэлло сибилло.
— Ну, делло–уэлло — это что‑то вроде трали–вали. А вот сибилло… — Девушка внезапно вскочила, так что ее импровизированный шашлык угодил прямо в костер, и захлопала в ладоши — Это просто чудо! Ничегошеньки менять не надо, тебя приняли за ведьму, за шаманку, ты теперь из них можешь веревки вить! Давай, пошли туда, и прямо во дворец. Ты и я.
— Нет, — сказала мона Сэниа, но в голосе ее уже не было прежней твердости. Тобой рисковать я не могу. Там С чужими девочками разговор короткий.
Она не стала уточнять.
— Подумаешь! — пожала плечами Таира. — Ты сама говорила, что можешь перенести целую лошадь — пардон, боевого коня. Так что в случае опасности хватай меня за шкирку, как котенка, благо воротник у куртки рассчитан на когти моей Белоснежки, прыгай в свое ничто — и мы в безопасности.
— Ну, и чего мы добьемся?
— А вот чего: тебя приняли за какое‑то сверхъестественное существо, в этом мире, судя по их поведению, реально обитающее. Прекрасно. Уж если кто и знает о твоем сыне, то именно такое сатанинское производное. Вот мы и потребуем, чтобы нам устроили встречу с настоящим сибиллой.
Мона Сэниа с изумлением смотрела на девушку. В этой изящной головке, осененной блестящим коконом темно–рыжих волос, рождались ясные и единственные решения. Почему ей самой не приходили в голову такие элементарные, трезвые мысли?
Да потому, что ее собственная голова раскалывается от отчаянья. Ее малыш в чужих, злобных руках, и нет никаких намеков на то, каким образом она — нет, они обе, что еще загадочнее, — могут заслужить его возвращение.
— Между прочим, — проговорила Таира, безошибочно угадывая ее мысли, — твои злыдни пообещали вернуть Ю–ю, если мы с тобой сообща это заработаем. Значит, нам все время надо быть вместе. Это однозначно.
Теперь и для принцессы это стало неоспоримым фактом.
— Запомни только одно, Тира, — проговорила она, чеканя каждое слово, — запомни накрепко и никогда не нарушай: ты все время должна находиться от меня не дальше, чем на расстоянии протянутой руки. Лучше — ближе. Запомнила?
Девушка кивнула, и ее и без того яркое, персиковое личико вдруг осветилось совершенно ослепительной улыбкой — было даже непонятно, как это ее маленький лукавый рот превратился вдруг в одну огромную ухмылку от уха до уха.
