Ким Робинсон - Красный Марс
Аркадий тем временем бродил по гондоле, подбадривая ее, голый и покрытый пылью, похожий на настоящего индейца. Он распевал песни и наблюдал за экраном радара, перекусывая едой быстрого приготовления и прокладывая курс, насколько это возможно. Нельзя было не заразиться его веселостью, не изумляться вместе с ним сильнейшим порывам ветра, даже ощущая пыль, расплывающуюся в ее крови.
Так, в цепкой хватке темно-оранжевого ветра, они провели три тяжелых дня. На четвертый, вскоре после обеда, включили радиоприемник на полную громкость и стали вслушиваться в треск помех на частоте ретрансляторов. Сосредоточившись на белом шуме, Надя впала в дремоту — в последнее время сильно недосыпали. Когда Аркадий что-то ей сказал, она была почти без сознания, но тут же выровнялась в кресле.
— Слышала? — повторил он. Прислушавшись, она покачала головой. — Вот это вроде какой-то сигнал.
Она услышала слабый «бип».
— Это он?
— Думаю, да. Я постараюсь опустить нас как можно скорее, придется выпустить газ из некоторых баллонетов.
Он постучал по клавиатуре, и дирижабль наклонился вперед. Они начали падать с аварийной скоростью. На высотометре забегали цифры. Экран радара показывал, что земля под ними была более-менее ровной. Сигнал звучал все громче и громче — без устройства направленного приема это был их единственный знак, по которому можно определить, приближались они или отдалялись. «Бип… бип… бип…» От усталости она затруднялась сказать, становился ли он громче или тише. Каждый сигнал, казалось, имел разную громкость, в зависимости от того, насколько ей удавалось сосредоточиться.
— Затихает, — вдруг заметил Аркадий. — Слышишь?
— Не знаю.
— Да, затихает. — Он включил винты, и с шумом двигателей сигнал отчетливо стал казаться тише. Он подставил дирижабль под ветер, и судно дико затрясло. Аркадий старался выровнять его нисходящее движение, но между каждым переключением закрылок и колебанием судна получался некоторый промежуток. По сути, они пребывали в управляемом падении. Сигнал теперь предположительно звучал тише и реже.
Когда высотометр показал, что они опустились достаточно низко, чтобы сбросить якорь, они так и сделали, и тот, немного проволочась, наконец закрепился. Они сбросили все якоря, которые у них были, и поставили «Стрелу». Затем Надя оделась, выбралась наружу на тросе и спустилась с помощью лебедки. Оказавшись на поверхности, она начала бродить при шоколадном рассвете, сгибаясь под непостоянными потоками ветра. Она ощутила, что была истощена так, как никогда прежде в своей жизни. Ей было ужасно тяжело идти против ветра, приходилось иногда менять курс. Ретранслятор посылал достаточно отчетливые сигналы по внутренней связи, но земля словно прыгала у нее под ногами — было трудно даже держать равновесие.
— Нужно было с самого начала слушать сигналы по внутренней связи в гермошлемах, — сказала она Аркадию. — Так гораздо лучше слышно.
При сильном порыве она упала на землю. Затем поднялась и побрела дальше, распуская нейлоновую веревку за собой и регулируя курс по звуку сигнала. Она ощущала, как земля рассыпалась под ногами. Когда ей удавалось что-то разглядеть, она видела всего на метр, а то и меньше, по крайней мере при самых плотных порывах. Затем перед ней стали мелькать коричневые потоки пыли, пелена за пеленой; они двигались с поразительной скоростью. Ветер сотрясал ее так сильно, как ей никогда не приходилось ощущать на себе на Земле. Сохранять равновесие было изнурительным трудом: приходилось держаться в непрерывном физическом напряжении.
Находясь в плотном, непроницаемом облаке, она чуть не наткнулась на один из ретрансляторов, который стоял там, будто широкий заборный столб.
— Ой, — вскрикнула она.
— Что случилось?
— Ничего! Я испугалась, что въехала в дорожное ограждение.
— Ты нашла его!
— Ага… — Она почувствовала, как ее истощение опускается к рукам и ногам. С минуту она посидела на земле, затем поднялась: сидеть слишком холодно. Фантомный палец отдавал болью.
Смотав нейлоновую веревку, она вслепую вернулась к дирижаблю. Она представляла себе, будто попала в древний миф и шла за единственной нитью, ведущей прочь из лабиринта.
Пока они ехали марсоходом на юг, ничего не видя в мечущейся вокруг пыли, радио протрещало, что УДМ ООН одобрило и выделило средства на строительство трех новых колоний. В каждой из них будет жить по пятьсот человек из стран, не имевших представителей в первой сотне.
Подкомитет по терраформированию в свою очередь порекомендовал — а Генеральная Ассамблея одобрила — применить все имеющиеся возможности, в частности, распространение по поверхности планеты генетически модифицированных организмов, созданных на основе водорослей, бактерий и лишайников.
Аркадий смеялся с добрые полминуты.
— Ну ублюдки, ну везучие ублюдки! Им все сойдет с рук!
Часть четвертая
Тоска по дому
≈ * ≈
Зимнее утро. Солнце озаряет долины Маринер, касаясь северных стен каждого каньона в этой великой их плеяде. И в этом ярком свете то тут, то там на каком-нибудь выступе на обнаженной породе виднеются бугорчатые наросты черного лишайника.
Ведь жизнь приспосабливается. Потребности у нее невелики — немного питания, немного энергии; и в их удовлетворении даже в самой разнообразной окружающей среде она невероятно изобретательна Одни организмы всю жизнь обитают ниже температуры замерзания воды, другие — выше точки кипения, третьи в зоне высокой радиации, четвертые — в крайне соленых районах, внутри твердых камней, в кромешной тьме, в чрезвычайной засухе или без кислорода. Они приспосабливаются к любой среде, а их адаптивные меры невообразимо странны и удивительны. В итоге жизнь от почвы до верхних слоев атмосферы пронизывает планету Земля одним огромным полотном биосферы.
Все эти адаптивные способности закодированы и передаются генетически. Если гены мутируют, организмы меняются. Если гены замещаются, организмы опять меняются Биоинженеры используют обе эти формы изменений — не только сплайсинг генов, но и куда более старое селекционное разведение. Микроорганизмы отсеиваются и те, что растут быстрее всех (или те, что лучше всех проявляют какую-либо другую особенность), могут быть отобраны и отсеяны снова. А для ускорения скорости мутации могут быть добавлены мутагены и при быстрой смене поколений микробов (скажем, десять поколений в день) можно повторять этот процесс до тех пор, пока не получится желаемый результат Селекционное разведение — одно из наиболее мощных биоинженерных средств из всех, что у нас есть.
Но достойны внимания и более новые средства Генетически модифицированные организмы или ГМО, к моменту, когда первая сотня колонистов прибыла на Марс, создавались всего около полувека. Но полвека в современной науке — это долгий срок Плазмидные конъюгаты в те годы превратились в весьма сложный инструмент. Набор рестриктаз, для вырезания, и лигаз, для вставки, стал большим и вариативным; появилась возможность точно выстраивать длинные цепочки ДНК; багаж знаний о геномах достиг огромных масштабов и увеличивался в геометрической прогрессии. И благодаря всему этому новая биотехнология позволяла вызывать всевозможную активацию признаков, ауторепродукцию, стимулирование суицида (чтобы предотвратить чрезмерный успех) и прочее. Стало возможным обследовать цепочки ДНК организмов, обладающих теми или иными свойствами, а затем синтезировать эти сообщения, вырезать их и вставлять в плазмидные кольца, после чего клетки переносились в раствор глицерина вместе с новыми плазмидами, раствор помещался между двумя электродами и получал короткий мощный разряд в 2 000 вольт, отчего плазмиды глицерина перескакивали в клетки — и готово! Вызванные к жизни, как чудовище Франкенштейна, они становились новым организмом. С новыми способностями.
И вот — быстрорастущие лишайники; радиационно-стойкие водоросли; морозостойкие грибы; галофитные археи, питающиеся солью и выделяющие кислород; арктические мхи. Целая таксономия новых видов жизни, каждый из которых частично приспособлен к жизни на Марсе, каждый из которых пытается выжить в его среде. Некоторые виды вымерли — таков уж естественный отбор. Другие преуспели — выживает сильнейший. Третьи преуспели особенно заметно, в ущерб другим организмам, и выделяемые ими вещества активировали гены самоубийства, отчего они погибли прежде, чем уровни содержания этих веществ упали на прежний уровень.
Таким образом жизнь приспосабливается к условиям. И условия в то же время меняются из-за самой жизни. Вот одно из утверждений о жизни: организм и окружающая среда взаимоизаменяются как два проявления одной экосистемы, как две части целого.
